Все имена, названия и события – вымышленные. Совпадения с реальными именами носят случайный характер.

Пролог

После того как барыге несколько раз аккуратно врезали по почкам, желания разговаривать у него стало побольше. Более того! Он, как по волшебству, начал гораздо лучше понимать русский язык и в значительной степени избавился от гнусавого таджикского выговора.

– Во блин! Натурально, я его исцелил! – гордо заявил старший оперуполномоченный Решетников.

– Никто в твоих способностях и не сомневался, – усмехнулся майор ФСБ Астахов, наблюдавший за процессом «обработки» барыги из дальнего угла кабинета.

– Убивают! – визгливо заорал барыга, демонстративно глядя на Астахова. Почему-то этот неряшливый лохматый азиат все еще был уверен, что сухощавый интеллигентный человек в дорогом сером костюме имеет намерение защитить его от звероватого опера.

– Пока нет! – сказал Решетников и несильно стукнул барыгу по загривку.

Астахов вздохнул, подошел к таджику, проникновенно посмотрел ему в глаза и тихо спросил:

– Тебе ведь Боженко дурь поставляет? А?

Таджик вскинул было руки в умоляющем жесте и заныл:

– Никакой Боженко не знаю. Какая дурь? Мамой клянусь, мне подбросили…

Астахов тоскливо закатил глаза к обшарпанному потолку кабинета:

– Ты мне, сучий потрох, сказку про белого бычка по новой не заводи! – сказал он. – Пока я добрый, но могу и рассердиться. Еще раз: ты дурь у Боженко берешь?

Таджик все-таки был непроходимо глупым. Он не рассмотрел нехорошего огонька во взгляде фээсбэшника и потому снова плаксиво заверил, что никакой дури у него отродясь не было и со всякими сомнительными личностями он не якшается. Астахов развел руками и ответил:

– Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому. Я пойду, ручку куплю – моя что-то писать перестала.

Таджик разинул рот – видимо, очень хотел спросить, при чем тут ручка? Но пока он собирался с духом и формулировал мысль, Астахов уже вышел из кабинета.

– Итак, гражданин Манафаров, – сухо проговорил опер, – давайте еще раз обсудим, каким образом при контрольной закупке в присутствии понятых у вас оказалось девять граммов высококачественного героина…

Таджик не успел и чирикнуть, как опер от всей души схватил его за нос и крутанул так, что из маленьких черных глазок барыги потекли несоразмерно громадные, можно сказать – крокодиловы слезы.

– Не пудри мне мозги, тварь! – цедил Решетников, выкручивая мясистый шнобель задержанного. – Ты в день по полсотни торчков обслуживаешь, к твоей хате не пройти, чтобы на какую-нибудь мразь не наступить, а ты мне песни поешь? Гнида, у тебя под дверями малолетки в собственной блевотине загибаются…

– Начальник, отпусти! – визжал Манафаров. – Да, мне Боженко продает, я все расскажу!

– Ну вот, совсем другой коленкор, – пробурчал Решетников, отпуская нос несчастного. Таджик осторожно дотронулся до пострадавшей части лица и захныкал: было больно.

– Так что ты сказал относительно Боженко? – напомнил опер.

– Он мне продает, – всхлипнул таджик. – Каждый день прихожу, беру по десять – пятнадцать граммов. У него товар проверенный, нормальный. Никогда не кидает.

Тут, конечно, у Решетникова имелись свои сведения. Как и любой поставщик наркотиков, цыган Боженко не имел ни совести, ни чести. И не упускал возможности обдурить тех, кто покупал у него героин или анашу.

– Так, уже прогресс. Поможешь Боженко взять?

Таджик съежился.

– Начальник, так меня же грохнут потом, если я его сдам…

– Кто тебя грохнет, хмырь, кому ты на фиг нужен? – презрительно спросил оперативник. – И вообще, тебе на нарах париться. Поможешь с Боженко – мы тебе срок скостим. Не поможешь… ну тогда будет у нас с тобой совсем другая история. Понимаешь, что я тебе говорю?

– Начальник, все понимаю, но и ты меня понимай. Меня же цыгане убьют. Они говорили сто раз – если что не так, пришьем и тебя, и всю родню…

Решетников тяжело вздохнул и смерил таджика брезгливым взглядом. Не толстый, но какой-то расплывчатый, этот тип не вызывал никакого чувства, кроме отвращения. И если бы не то, что через Манафарова можно выйти на более крупного дельца, оперативник давно бы уже отправил этого кадра в СИЗО. Взятого героина вполне хватало на то, чтобы закрыть таджика за сбыт в особо крупных размерах. И никто бы эту небритую дрожащую мразь отмазывать не стал – не того полета птица. Но Боженко – это персонаж поинтереснее, и его торговля измеряется отнюдь не граммами. И потому надо торговаться, уговаривать, давить.

– Манафаров, ты дурак? Когда это цыгане что-то могли, кроме как языком болтать? Лично меня уже раз пять на сборище баронов приговаривали к смерти. И ничего, до сих пор живой. И ты тоже будешь жить.

– Начальник, тебе хорошо говорить – ты мент. Кто тебя тронет?

– Не ной, гнида, – пропел опер почти что ласково. – Я тебе еще раз говорю: или ты помогаешь нам, или я сделаю так, что и в СИЗО тебе мало не покажется, а потом на зоне. У меня тоже на тюрьме связи есть, если ты не знал.

Манафаров икнул, громко шмыгнул носом и пролепетал:

– Что надо-то, начальник?

– Все просто, Манафаров! Сейчас позвонишь Боженко, договоришься у него взять дурь, потому что тебе не хватило. А потом мы с тобой вместе поедем в гости. И не кривись. Если хочешь жить – будешь делать так, как я говорю. Понял? – Решетников навис над барыгой, как грозовая туча.

В это время в кабинет зашел Астахов. Он держал в руке большую пластиковую бутылку с ядовито-оранжевым лимонадом.

– Ну, как тут у вас дела продвигаются?

– Продвигаются понемногу, – ответил Решетников, – Гражданин Манафаров согласен сотрудничать с органами в деле борьбы с незаконным оборотом наркотиков в особо крупных размерах.

– Начальник, все сделаю! – торопливо заверил таджик.

– Звони давай, – оперативник толкнул задержанного в плечо. – И смотри, чтобы без фокусов!

Манафаров схватил телефон, быстренько набрал номер и стал ждать ответа. Астахов отставил в сторону свой лимонад, который намеревался открыть. Решетников продолжал нависать над таджиком, как странная вариация на тему дамоклова меча.

– Рома! – радостно завопил Манафаров, когда в трубке ответили. – Ромочка, дорогой, нужен помощь твоя. Да, сегодня нужен, скорее. У меня клиенты много совсем, надо еще лекарства прикупить, слышишь? Нет, Коля, я не завтра, я сегодня хочу. Говорю, клиенты много, хочут, чтобы продавал. Хорошо, я приеду. Да, приеду скоро, один, как всегда, ты не бойся, пожалуйста!

Послушав немного, что ему отвечают в трубку, Манафаров мелким бесом рассыпался в витиеватом прощании, а потом нажал на кнопку отбоя и сказал:

– Есть товар, надо ехать. Начальник, ты только меня не подставь! У меня семья, дети-жена, мама-папа. Всем надо кушать, один я работаю. Сиротами всех оставишь, Аллах тебе не простит.

Астахов грохнул донышком бутылки о стол. Газировка вспенилась.

– Ты Аллаха мне тут не поминай, – сказал фээсбэшник. – Он тебя тоже, между прочим, по головке не погладит за торговлю наркотиками. Сколько народу ты погубил… Ладно, что с тобой разговаривать! Когда ты приехать должен?

– Через два часа появиться надо.

– На чем приезжаешь обычно? – спросил Решетников.

– Да как когда. К Боженко приезжаю на метро или на автобус. А от него такси беру, чтобы товар не потерять.

– В этот раз будет тебе такси в обе стороны, – пробурчал Астахов.

Таджик уткнулся взглядом себе под ноги и непрерывно тяжело вздыхал.

– Все, хватит играть в обиженную институтку! – приказал оперуполномоченный. – По коням!

* * *

Кирпичная пятиэтажка, в которой обитал Боженко, имела дурную славу на всю округу. Да и не только она – весь этот двор по улице некоей Софьи Матрениной уже не первый год исправно повышал цифры в статистике местного РОВД. Причем в обе стороны – и совершения преступлений, и их раскрытия. Последняя причина объяснялась тем, что большинство преступлений и правонарушений совершали здесь не какие-то непризнанные гении криминального мира, а разное маргинальное отребье, в массе своей не имеющее ни мозгов ни хитрости.

Говорят, все началось с того, как в доме номер восемь три квартиры купили цыгане. Это случилось еще при Советском Союзе, когда оседлость считалась более приемлемой для этого народа с точки зрения государства. Ну, а мнением цыган или их потенциальных соседей никто и никогда не интересовался.

В результате три квартиры стали натуральным общежитием. Одновременно там обитали тридцать – сорок человек. Состав этой разношерстной братии постоянно менялся – кто-то отправлялся в бесконечные цыганские кочевья, кто-то приезжал на их место, рождались дети, умирали старики… Районные органы внутренних дел и паспортная служба не успевали отслеживать всех перемен. Для очистки совести время от времени на эти квартиры, записанные как притоны, совершались налеты и рейды, собиравшие довольно неплохую добычу с точки зрения статистики РОВД.

С матренинским притоном боролись несколько последних лет. Правда, делали это спустя рукава, потому что маленькие зарплаты милицейских работников открывали широчайший простор для коррупции. На то, чтобы торговцы дурью окончательно потеряли совесть и страх, понадобилось всего три года. И не слишком-то экзотичной была сцена, когда какой-нибудь работник уголовного розыска или УБНОНа наслаждался свежими шашлыками в компании самых процветающих барыг матренинского притона, то и дело демонстрирующих свою приязнь к «удобным» стражам порядка.

И только последние три года наметились некоторые сдвиги в сторону улучшения обстановки. Сначала сменилось руководство Центрального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Немного разобравшись в существующем положении дел, оно прямо заявило, что намерено как следует разобраться с заедающим механизмом структуры. По мнению нового руководства, необходимо как можно скорее разобраться с засильем коррупции в УБНОНе, уволить тех, кто не подходит для выполнения оперативной работы и, наконец, приступить к зачистке самых неблагополучных регионов столицы. Дело это, конечно, моментально не делалось, но положительные сдвиги заметили даже законченные скептики.

Совместная операция УБНОНа Москвы и ФСБ была одним из элементов плана «Ответный удар», недавно разработанного и запущенного в действие. План был обыкновенным и отличался только масштабностью – удары по наркоторговле наносились по всей территории Российской Федерации. За три месяца, в течение которого он шел, было задержано три с половиной тысячи крупных распространителей наркотиков, бессчетно – мелкой шушеры, конфисковано и уничтожено около десяти тонн самой разнообразной дури.

Под раздачу, конечно же, попал и двор на улице Софьи Матрениной. Здесь спецслужбы не спешили, рассчитывая нанести один удар, после которого от «костяка» этого притона останутся рожки да ножки.

Таджика привезли к дому Боженко. Манафаров выбрался из автомобиля, втянул голову в плечи, осматриваясь. Оперуполномоченный Решетников, толкая его кулаком в бок, проворчал:

– Чего стоим? Пошли уже!

Таджик шмыгнул носом и направился к подъезду. Через несколько шагов, с ним рядом топал уже не только Решетников, но и трое ребят из самых лихих и сноровистых в РОВД. Они должны были вламываться в квартиру первыми. Астахов предлагал своих людей в помощь, но Решетников ответил, что работать в такой ситуации предпочитает с теми, с кем уже успел пройти огонь, воду и медные трубы. Фээсбэшник не настаивал. Сработавшаяся группа, понимающая друг друга с полуслова, – это половина успеха. А вторая половина – знание местности, на которой предстоит работать оперативникам. И вот здесь-то люди старшего оперуполномоченного Решетникова имели явное преимущество.

Опера расположились по разные стороны от обшарпанной металлической двери. Манафаров остался на середине лестничной площадки, переминаясь с ноги на ногу. Решетников ткнул пальцем в дверь, как бы подталкивая таджика к действию. Манафаров скривился, воздел руки к небу, но наткнулся на суровый взгляд оперуполномоченного и нервно нажал на звонок.

Изнутри раздался шум, а потом хриплый голос спросил:

– Кого там черти несут?

– Брат, это я, Манафаров. Приехал, как договорились, надо забрать товар.

Громко, со скрежетом провернулся замок. Потом дверь приоткрылась – явно на цепочке. Таджик улыбнулся, открывая кривые, крупные зубы.

– Чего нетерпеливый такой? – спросили изнутри с характерным гортанным выговором. – Неужели завтра утром нельзя было?

– Да там просили люди, денег сказали привезут…

Манафаров взялся за ручку, потянул на себя дверь – и тут оперативники начали действовать.

Таджик получил сбоку внушительный пинок. Заорав что-то невразумительное, размахивая руками, он потерял равновесие и покатился вниз с лестницы – оперативник явно перестарался.

Боженко, сукин сын, имел просто потрясающую реакцию. Едва только началась заваруха, он даже не пытался рвануть дверь на себя, а вместо этого – зайцем поскакал в квартиру. Видимо, надеялся на то, что успеет смыть в унитаз наркотики. Решетников, ворвавшийся в квартиру первым, помчался следом за Боженко. Наверное, со стороны это выглядело весьма лихо – толстый цыган в ярко-красном шелковом халате с драконами, и за ним – квадратный, коротко стриженный мужик в короткой черной куртке. Оба топотали и сопели, а в квартире начинался сущий бедлам. Верещали женщины, вопили дети, хрипло матерился какой-то мелкий невзрачный тип, которому набежавший оперативник от всей души приложился кулаком в скулу.

Решетников, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от цыгана, прыгнул вперед, и его кулак врезался между лопаток беглеца. Тот взвыл, полетел вперед головой и только чудом не надел себе на голову дорогой широкоформатный телевизор, стоявший на тумбочке у стены. Старший оперуполномоченный добавил Боженко еще и ногой по ребрам, а потом насел на него сверху, застегивая наручники на толстых волосатых запястьях.

Остальные четверо оперативников занимались подчисткой тылов за командиром. То есть раздавали плюхи направо и налево, укладывали мордой вниз встречного и поперечного, орали и грозили порвать любого, кто будет дергаться. Этот гвалт был отнюдь не лишним, потому что уже не раз и не два происходило такое, что буквально все, кто находился в досягаемости от улик, начинали их лихорадочно уничтожать – даже дети, которым, казалось бы, просто по возрасту не полагалось понимать, что и как.