Глава 6
Хорхе

Услышав знакомый кашляющий звук мотора (двигатель у машины Хорхе был не в лучшем состоянии, чем их бизнес), Лаура заторопилась к воротам.

Муженек бережно доставал из багажника картонную коробку с синими полосами и надписью «Panasonic». Увидев жену, он на мгновение замер, но потом вздохнул, захлопнул багажник, взял коробку под мышку и направился к дому.

– Привет, querida!^[19] – Хорхе, едва касаясь, провел рукой по щеке и шее жены. – Как дела?

Лаура поймала его ладонь и, прижав ее к щеке, заглянула в глаза мужу. Она сразу поняла, что его очень мало интересуют как дела заведения, так и ее личные.

– Как съездил? Ты продлил лицензию? Всё нормально, я надеюсь? – тем не менее спросила она, хотя и с некоторой подозрительностью в голосе.

Хорхе не ответил – он смотрел куда-то в пространство и слегка поглаживал верх зажатой под мышкой коробки.

– Как концерт? Тебе понравилось? – Она переменила тему, но результат был тем же.

– Надеюсь, это новый кассовый аппарат? – Отчаянная попытка вернуть Хорхе к действительности была заранее обречена: то, что находилось внутри, судя по упаковке, с аппаратом не имело ничего общего.

– М-м-м… Почти… – Он заторопился, словно вспомнив о чем-то важном, но вряд ли это были повседневные заботы их бизнеса.

– Ты знаешь… Мы взяли новую посудомойку! – крикнула вслед Лаура. – Ты не хочешь поговорить с ней?

Хорхе, не оглядываясь, махнул рукой, что могло означать «потом», «я занят» и «я тебе доверяю, пусть работает».

…Плакать и расслабляться Лаура себе не позволяла и в более трудных ситуациях, но сейчас удержаться от слез было очень нелегко. Хорхе не видел ее! Он смотрел ей прямо в лицо, но не сумел прочесть в нем абсолютно ничего! А ведь раньше он понимал ее с полуслова, полувзгляда! Лаура чувствовала: что-то произошло, но что? И в то же время она понимала, что спрашивать об этом самого Хорхе было совершенно бесполезно. Что он может ей ответить? Что его querida не занимает теперь все его мысли, что появилось нечто, с чем он не может справиться?

Так оно и было. Но почему так случилось? Он не сумел бы ей объяснить, а она – понять.

…Да, это была его идея – открыть ресторан на границе промышленной и туристической зон; он всегда умел найти выгоду даже там, где другие искали долго и не находили. Нужны были деньги – он нашел и деньги! Правда, для этого пришлось жениться на Лауре, но он нисколько не жалеет, что его семейная жизнь сложилась именно так. Он может даже утверждать, что влюбился в свою жену и любит ее до сих пор – иначе почему ему всегда так тревожно, когда он остается ночевать в Мехико или в Монтеррее, когда ездит туда по делам и не может обернуться за день?

Деньги на ресторан дал отец Лауры, владелец сети винных магазинов Peña^[20]. Хорхе купил здание, расположенное именно там, где, по его расчетам, была самая высокая «проходимость» и туристов, и портовых рабочих.

Здание было построено сто пятьдесят лет назад, но Хорхе знал толк в кирпичной кладке – прежде чем сделать покупку, он лично исследовал стены и убедился, что постройка простоит еще столько же. На ремонт ушла уйма денег, но оно того стоило.

Открытую веранду, предназначавшуюся в основном для туристов, Хорхе закрыл красивым тентом, защищающим от солнца, но не закрывающим вида на пляж, море и полосу прибоя. Там располагались легкие столики и плетеные кресла; а чтобы у разгоряченных посетителей не возникало желания выходить не в двери, Лаура обставила веранду по периметру… большими кактусами в разноцветных горшках.

Внутри же помещения Хорхе поставил столики попроще и покрепче, чтобы не шатались от ударов кружек с пивом и крепких кулаков портовых рабочих. Хорхе самому по молодости приходилось работать в порту, и он хорошо понимал, чего хочет после смены уставший грузчик или разнорабочий. Ему совершенно не нужны красоты побережья, прозрачная голубая вода и яхты, скользящие по зеркалу залива. Ему нужно почувствовать вокруг себя прочные и надежные стены. Пусть это и не стены его родного дома, но после двух-трех стаканчиков он об этом забудет, расслабится и наконец отдохнет. И, если захочет, врежет со всего размаха по столу кулаком – просто для того, чтобы привлечь внимание официантки.

Серьезных драк или потасовок между местными в «Лауре» не бывает. Правда, пока туда не зайдут матросы…

Тогда жди чего угодно.

…Хорхе предполагал назвать свой ресторан «Apollo», рассчитывая, что советско-американское сотрудничество в космосе продлится долго и такое название привлечет немало туристов. А миловидные официантки будут рассказывать им басни о том, как прямо напротив ресторана стояло советское судно «Космонавт Юрий Гагарин» (на самом деле его стоянка располагалась намного ближе к порту) и вся команда, включая капитана, ежедневно приходила в ресторан к нему, к Хорхе!

Затем можно было бы и о сувенирной продукции подумать, да и в меню что-то из русской кухни включить – например, тонкие и широкие тортильяс из пшеничной муки, которые русские пекут на масле и совсем без перца чили.

Словом, планов было много… Но теща потребовала, чтобы заведение назвали именем ее дочери. Мог ли он отказаться? Мог, конечно. Но тогда пришлось бы отказаться и от идеи открыть ресторан. Да и от брака с Лаурой тоже.

Он не отказался ни от чего. В конце концов, «Лаура» – это красиво и благозвучно, хоть и постоянно напоминает о том, кто истинный хозяин семейного бизнеса Эрнандесов, но уж гораздо лучше, чем дурацкое название «Сомбреро», которым наградил свою забегаловку Мигель. Мало того, этот выскочка и построил-то ее в форме мексиканской шляпы. В центре у него кухня, а под полями сомбреро, которые служат тентом, расположены столики… Надо же додуматься!

А друзьям Хорхе предпочитал говорить, что назвал заведение в честь обожаемой супруги и никогда даже не рассматривал каких-либо других вариантов. «Как не рассматривал и других вариантов в выборе супруги», – неизменно добавлял он, если Лаура находилась поблизости. Дальше согласно ритуалу следовал учтивый кивок головой в ее сторону, а в ответ ему – чуть снисходительная, приправленная мягкой иронией, довольная улыбка.

Глава 7
Богиня песни

Хорхе закрыл на ключ дверь своего кабинета, хотя знал, что без стука и разрешения никто не войдет; извлек из коробки видеомагнитофон, и, не читая инструкции, торопливо воткнул вилку в розетку, подключил провода, вставил кассету…

И певица^[21] пришла к нему.

Пришла из каких-то неведомых ему земель – из какой-то таинственной страны, где всё так гармонично, что не нужно ничего менять – ибо, вмешавшись, можно только испортить: улучшить уже ничего не получится.

В ней всё было прекрасно – даже не то чтобы прекрасно, а… как-то оправданно, слаженно, уместно.

Идеальная гармония внешности, голоса и наряда производила впечатление какой-то нереальности: она казалась едва ли возможной, едва ли не выдуманной… Наверняка ее образ во многом был продуман продюсерами и сформирован стилистами, но сейчас это не имело никакого значения!

Она не была красавицей в классическом понимании: скорее хорошенькая, нежели красивая, – но все понятия о красоте теряли рядом с ней силу и смысл, ибо, когда она возникала перед глазами, думалось: «Она и есть красота».

Хорхе не мог отвести глаз, но в то же время сам не понимал – почему?!

Все мысли его были там, рядом с ней… Она была одновременно понятной и загадочной, близкой и недосягаемой; черты ее лица часто казались Хорхе европейскими, но через секунду он мог бы утверждать, что она родилась по эту сторону океана: в ней не было и толики холодной надменности gringo^[22], а лишь теплая латиноамериканская естественность и эмоциональность! Она настолько красиво и совершенно доводила до публики немудреные в общем-то композиции, что Хорхе ощущал: его возлюбленная певица пела не из-за денег и славы.

Она пела, потому что не могла не петь!

Хорхе осознал, что эта девушка, эта женщина отныне навсегда вошла в его жизнь… Нет-нет, совсем не как Лаура… Жену он любил и хотел. А от этой певицы он просто не мог оторвать глаз, о ней он мечтал…

И готов был слушать ее песни снова и снова!

И чем дольше он смотрел, тем лучше понимал секрет ее обаяния. Так ему, по крайней мере, казалось.

…Она не была похожа ни на кого, но одновременно на всех сразу: на принцессу из сказки и девчонку с соседнего пляжа; на первую любовь и последнюю; на девушку из Тихуаны и на девушку с Юкатана; на подростка и на зрелую женщину. Но Хорхе тут же понимал, что не только в этом формула ее очарования, проникающего прямо в кровь и, подобно наркотику, вызывающего стойкое привыкание…

Стоит лишь один раз увидеть и услышать ее – как уже не обойтись без ее присутствия в твоей жизни.

Внешность? Хорхе покачал головой. Не только – красавиц много, уж ему ли, до тридцати лет считавшему себя первым в порту ценителем женской красоты, этого не знать?

Голос? Но и замечательных певиц немало… Пожалуй, главное, что сумел разглядеть в Певице внимательный, чуткий к женским секретам Хорхе – простота. В ней не было ничего холодного, надменного, бросающего вызов – всего того, что частенько свойственно эстрадным «суперзвездам».

Только безопасность, только женственность. И теплота.

От нее не нужно было защищаться, доказывать свою состоятельность – ее саму хотелось защитить, оградить от зла.

Мужская мечта, и мечта почти доступная: она была рядом. На лице ее не было маски – она была такой, какой была, и казалась беззащитной и наивной, словно ребенок. На сцене находилась не певица, а воплощенный сон о вечной женственности, греза, обрекающая на душевные муки своей невыдуманностью и безыскусностью…

Можно ли описать мечту? Вряд ли. Но в тот день, когда Хорхе увидел афишу, он понял, что его мечта выглядит именно так: ясный взгляд карих глаз, развевающиеся от невидимого ветра волны волос, сверкающие солнечными бликами, вольный разлет бровей и трогательные ямочки на «детских» щеках…

Афиша притягивала к себе проносящиеся мимо взгляды – ловила их, словно бабочек, и заключала в себе, незримо ограничивая свободу их полета четкими линиями чуть неправильного, неклассического лица. И взгляды порхали по лицу, повторяя в своем движении его линии, пытаясь вычислить его геометрию, разгадать его тайну, пленившую их и не желающую отпускать.

С концерта Хорхе вернулся словно контуженный невидимым взрывом.

Он будто ослеп от зрелища света и тени, играющих на высоких скулах, оглох от тишины пауз между песнями, а тело парализовало излучением неизвестной природы…

Переводя дух между заключительными аккордами одной песни и вступительными аккордами другой, артистка улыбалась и рассыпала плавные приветливые слова. И слова эти, произнесенные на непонятном, но уже становящемся для него родным языке, прыгали по сцене, будто бусины с порвавшейся цепочки, а затем игриво и весело сыпались в зал – к зрителям, к Хорхе…

И легкий голос еще долго звучал над его мыслями, взлетев над ними, взойдя словно солнце. Оно зажглось в эпицентре его личного душевного взрыва, и именовалось – «Певица».

Но светило это взошло не только над ним.

После концерта высокий, чувственный голос неповторимого тембра стал звучать в Веракрусе всё чаще и чаще, пока наконец не проник в каждый уголок. Он доносился со всех сторон, и не так-то просто было спрятаться от него – мелодичные песни звучали, казалось, повсюду и стали частью этого солнечного лета – стали самим летом, брызжущим золотым соком лучей, словно вовремя сорванный сочный апельсин…

В этих песнях была та же гармония, что и в самой певице, и люди желали владеть тем же – хоть частичкой этой непонятной субстанции, хоть кусочком… Они покупали кассеты и диски, делая незамысловатую гармоничную музыку фоном своей жизни.

Но ресторанчик Хорхе по частоте исполнения этих летних шлягеров был, разумеется, вне конкуренции.

* * *

…Что делает людей горячими поклонниками того или иного артиста? А что делает обычного человека кумиром, «звездой», объектом вожделения толпы? Что происходит, когда кто-то становится настолько привлекательным и популярным, что люди верят: отсвет его исключительности ложится на всё, к чему он прикасается, – и они готовы на многое, чтобы заполучить если не частичку этого отсвета, то хотя бы его иллюзию?

Есть что-то бесконечно трагическое в самой атмосфере желания обладать, обнимающей, окутывающей кумира, а в конечном итоге плотно пеленающей его по рукам и ногам – так, что почти невозможно пошевелиться…

Привыкают ли кумиры к тому, что становятся чем-то вроде «золотого тельца», от которого каждый норовит отколоть кусочек для себя? К палаткам поклонников под окнами своего дома? К тому, что их портретами увешаны стены комнат сотен тысяч подростков, грезящих о звездном поцелуе? К рукам, тянущимся к ним со всех сторон? К требовательному ожиданию невозможной безупречности? К вечной маскировке и осмотрительности, к охотникам с фотоаппаратами, выслеживающими из-за каждого куста их порой неправильное, неловкое движение?

Получают ли они от этого удовольствие, ненавидят ли это, смиряются ли с этим, зависят ли от этого? Добычей ли чувствуют себя или ловцами, победителями или побежденными? Держат ли звездный образ отдельно от себя, надевая, словно одежду, или врастают в него навсегда? А может быть, это звездный образ вырастает из них?..

А что происходит с ними, когда популярность уходит, и тускнеющее мерцание старой звезды сменяется свежим блеском сверхновых?..

Ответы на эти вопросы таятся за темными стеклами очков, и, если охота на кумира будет удачной, вы добудете эти ответы… Но будьте осторожны: пока вы будете «расстреливать» кумира из фотоаппарата, он всадит в вас невидимый острый крючок, и, возможно, однажды вы обнаружите этот застарелый, заржавленный крючок в себе.