Никто из репортеров упорно не замечал стрелы! Ни в этот день, ни на следующий. И никто не трактовал убийство как загадочное, словно заведомо зная и называя единственную причину – мафиозные разборки. Под эту статью в России можно было упрятать что угодно и тем самым сразу же погасить интерес в обществе, давно привыкшем к стрельбе, трупам, взрывам, к войне за передел государственной собственности. Столь оперативно и четко управлять свободной прессой сам «папа» был просто не в состоянии, ибо занимался иными «государственными» делами; подобные действия под силу были только Колченогому, бывшему идеологу партии, сохранившему не совсем понятное влияние на средства массовой информации. В их единомыслии прослеживалась определенная установка – подчеркнуть уголовный характер преступления, без всяких политических подоплек. И ни одна самая свободная газета не захотела или не посмела ослушаться, должно быть, ясно представляя, что немедленно перекроют кислород.

Обновленный и вечно живой Интернационал существовал в России сам по себе, не желая связываться с властью, однако власть, взращенная на идеях интернационализма прошлых времен, продолжала придерживаться прежних канонов, жила старым жиром и, вероятно, ее теперешние интересы по многим параметрам совпадали с задачами Интернационала. Возможно, поэтому он и не хотел мешать режиму, идущему «верным путем».

Так что наводить прессу на след самого Хозяина было бесполезно, и бессмысленно было ждать «бунта на корабле». Очевидно, скудная и своеобразная газетная информация предназначалась исключительно для Арчеладзе, вдруг восставшего против «отца родного». Колченогий, Комиссар и «папа» отлично знали, кого он пускает в расход и выбрасывает на помойки. И этот Триумвират сейчас демонстрировал перед полковником свою силу, как бы предупреждая о бесполезности борьбы с ним.

Любая, даже самая мудреная операция Арчеладзе не могла получить публичного резонанса. Полковник не исключал, что сейчас по приказу «папы» Комиссар делает тщательную зачистку малейших следов и косвенных улик, которые бы могли приоткрыть тайну, кто этот человек, хладнокровно расстреливающий из арбалета «легионеров смерти».

В руках полковника еще оставались козыри, но играть ими следовало теперь с великой осторожностью, поскольку «папа» только и ждал, когда горячий и азартный Арчеладзе выбросит все свои карты, особенно ту, где был «черный» список лиц, приговоренных к аресту и заключению в секретный концлагерь.

Пленный миссионер Альфред Каузерлинг ждал своей участи, оставаясь убежденным, что арестован спецслужбами – впрочем, до определенного момента так оно и было.

Арчеладзе беседовал с миссионером только один раз – официальный допрос трижды проводил Воробьев. Арестованный неизменно утверждал, что он производитель полиграфического оборудования, живет в Нижней Кастилии, приехал изучать российский рынок в надежде найти сбыт своей продукции. Поэтому-де ищет влиятельных людей, чтобы заключить сделку не с частными лицами, а с государством. И ему все равно, кто эти люди, какой партии, убеждений и каково их прошлое. В России у него есть единственный знакомый работник МИДа Зямщиц, с которым они встретились несколько лет назад в Мадриде на посольском приеме. Он-то и организовал протекцию и знакомства, преследуя исключительно коммерческие цели.

Легенда у миссионера была отработана и подкреплена многими подробностями и даже вещами, оказавшимися при нем в гостинице: записная книжка, где имелось три десятка телефонов крупных фирм, торгующих полиграфическим оборудованием, запонки и булавки для галстука с символикой собственного предприятия. И можно было не сомневаться, что его предполагаемые российские партнеры получали от него каталоги с рекламой и предложения о сотрудничестве по факсам. Будь это в мирное время, Арчеладзе бы ни в коем случае не стал брать Каузерлинга без тщательных и долгих оперативных мероприятий, но была война, и действовать приходилось в условиях боевой обстановки.

Перед разговором с миссионером полковник заготовил и через Воробьева поместил в рекламные газеты (слава Богу, эти Колченогий под своим контролем не держал!) объявление следующего содержания: «Всемирная ассоциация „За новый мировой порядок“ проводит рекламную распродажу новейшего и оригинального напитка – эликсира любви „Валькирия“. Единственный раз вкусив его, вы навсегда откажетесь от алкоголя и наркотиков. Только в России и нигде больше вы можете приобрести божественную „Валькирию“. Первый в мире производитель эликсира любви – фирма „Валькирия“! Официальный представитель ассоциации, кастильский миссионер Альфред Каузерлинг готов прочитать лекцию о волшебном напитке любовных грез и ответить на все ваши вопросы…»

Далее указывались адрес фирмы «Валькирия» и контактные телефоны.

Как только опубликовали эту рекламу, Арчеладзе явился в камеру миссионера.

– Господин Каузерлинг, российским спецслужбам известно о вас и вашей деятельности если не все, то очень многое, – с порога заявил он. – Ваш знакомый, Зямщиц, давно работает на нас и не случайно сразу же по приезде в Москву привозил вас на дачу к моему руководству, после чего я получил задание арестовать вас. Нет, я не собираюсь вести длинные дискуссии, перевербовывать, убеждать. Вы же человек опытный, искушенный и прекрасно осознаете, что потерпели полный провал. И теперь есть смысл поговорить на другом языке, на языке профессионалов.

– Я вас не понимаю, – без малейшего напряжения проронил кастильский миссионер.

– А напрасно! – пожалел полковник. – Должно быть, вам известно, что случилось в России с вашими предшественниками?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Хорошо, объясню. Известный вам Джонован Фрич бесследно исчез на территории Северного Урала вместе с вертолетом. Его сын, – Арчеладзе положил фотографии перед Каузерлингом, – оказался, говоря по-русски, молодым балбесом, бабником и очень скоро попал в наши руки. Должно быть, вам известно, какие инквизиторы работают в КГБ? Мальчик сломался после нескольких допросов, и мы его скоро отпустили на волю. А ему тут же надели струну на шею, от гавайской гитары. Видите на снимке?

Он видел, хотя прикидывался, что фотографии его не интересуют. И знаком был с этим способом ритуальной казни, потому что на холеном лице постепенно таял румянец. Возможно, он не знал, что спецслужбам известно о ритуальных убийствах Легионом своих проштрафившихся миссионеров с помощью гитарной струны. И это было немудрено, поскольку об этом знал пока что один Арчеладзе…

Полковник допускал, что из конспиративных соображений каждого нового миссионера не посвящают в перипетии судьбы предыдущего. Так было принято во многих разведках мира, когда по каким-либо причинам меняли резидентов. Не исключено, аналогичное правило существовало и у них. Однако фамилия Фрич ему была не просто знакома, Каузерлинг знал эту семью, ибо вслед за растаявшим румянцем здорового, жизнерадостного человека появилось навязчивое движение глаз – чуть вправо, туда, где веером лежали снимки задушенного Кристофера. Арчеладзе вынул пакетик с нейлоновыми струнами и бросил его на стол с левой стороны от миссионера.

– Видите ли, господин Каузерлинг, – продолжал он, – в России на протяжении многих лет существовал Коминтерн, так сказать, учебник, по которому наши спецслужбы изучали международную деятельность вашей организации, ее цели, задачи, методику работы… Но все меняется в этом мире, время требует развития и усовершенствования, новой символики и ритуалов. Вот и эти струны появились не так давно. Насколько помню, в недалеком прошлом было принято именитым жертвам отсекать головы, не так ли? А еще раньше – травить ядом, использовать кинжал определенной формы…

– Что вы хотите от меня? – заметно взволновался миссионер. – Что вам нужно? Я въехал в вашу страну на законных основаниях, законов не нарушал…

– Да в общем-то лично от вас мне ничего не нужно, – пожал плечами Арчеладзе. – Действительно, нарушений не зафиксировано, и мы вынуждены вас отпустить.

– Отпускайте! В чем же проблемы?

Полковник выложил перед ним газету с объявлением о концерте Кристофера Фрича в Доме культуры завода «Рембыттехника». И сразу отметил: Каузерлинг отлично знал русский язык!

– Я бы отпустил, – с сожалением вымолвил Арчеладзе. – Но в газетах может появиться вот такое объявление… Вам перевести текст?

– Меня это не интересует, – спохватился он и отбросил газету. – Я требую освобождения!

– Ради бога! Ступайте на все четыре стороны. Только есть полная гарантия, что окажетесь в мусорном баке со струной на шее.

– Почему я должен быть… со струной на шее? – возмутился он.

– А потому, что попали в руки иезуитов из КГБ, известного на весь мир своими зверствами при допросах. Ведь так же говорят о нас? Попали в руки и признались во всем. Выдали все свои замыслы, с которыми пожаловали в Россию. Нарушили свои клятвы и обычаи…

– Я не могу выдать того, чего не знаю! За кого вы меня принимаете?

– Как же, господин Каузерлинг? А это что? – Полковник бросил миссионеру несколько рекламных газет с объявлением. – Откуда мне стали известны такие подробности об эликсире любви, о фирме «Валькирия»? Вам нужен перевод? Или справитесь сами?

Он читал быстро, бегло, и потому несколько раз возвращался к началу – не мог что-то уяснить…

– Я… не давал такой рекламы! – наконец сказал миссионер. – Это провокация!

– Абсолютно верно, провокация, – согласился полковник. – Объявление инспирировано российскими спецслужбами… Но откуда мы получили такую информацию? Из какого источника?

Каузерлинг вскинул тяжелые, потемневшие глаза.

– Вы действительно… иезуит!

– А у кого учился? По каким учебникам? – Арчеладзе ухмыльнулся. – Кое-что устарело в них, но принципы – вечны: разделяй и властвуй. Мы унаследовали вашу школу. Конечно, несколько отстали в развитии, не поспеваем за временем, но зато обогатили ее своими, русскими качествами. Например: тяжело в учении – легко в бою, бей врага его же оружием…

– Что вы намерены предпринять? – вдруг успокоившись, спросил Каузерлинг. – Предупреждаю: никаких показаний я не дам!

– А я и не жду! К тому же ничего нового все равно не услышу. Поэтому сейчас вам завяжут глаза, отвезут и отпустят возле гостиницы «Россия». Вас давно ищут по всей Москве, и мое руководство решило вас освободить, пойти навстречу вашим друзьям. Надеюсь, перед ними будете так же откровенны, как и передо мной.

Арчеладзе вручил ему на память рекламные газеты и передал его в руки Воробьева. Прежних возможностей наблюдения за объектом, так чтобы водить круглосуточно и всюду, теперь не было, однако полковник рассчитывал, что с Каузерлингом расправятся быстро – с Фричем долго не канителились, и потому отпустил приманку под присмотром бойцов Кутасова. Он не ждал клева крупной рыбы: если новому миссионеру вынесли смертный приговор, то появится сообщение в газетах об очередном концерте на струнных инструментах, затем придут исполнители – легионеры в кожаных плащах – и хладнокровно задушат жертву. После этого каждый из них должен получить по стреле и отправиться по мусорным контейнерам Москвы.

Интернационал не терпел провалов, тем более не прощал измены и судил своих по малейшему подозрению в прямом или косвенном пособничестве врагу. Коминтерн без колебаний отдавал под сталинский топор на первый взгляд совершенно безвинных людей и организовывал им всеобщую анафему, тогда как иных, наоборот, спасал, и никто не мог этому помешать. Миссионеру Троцкому позволили беспрепятственно выехать из России вместе со всеми архивами и немалыми ценностями. Неуправляемый, хотя и воспитанный на идеях интернационализма, Сталин не посмел помешать ему и в бессилии лишь поливал своего противника грязью. А великий идеолог «перманентной революции» тем временем сеял семена своих идей в Южной Америке, но стоило ему слишком возомнить о себе и отклониться от тогдашнего курса, как тут же получил альпенштоком по голове – в то время еще не давили струнами.

Арчеладзе верил в неотвратимость наказания – иначе бы Интернационал давно раскололся, измельчился на тысячи партий, течений и сект, как бывало со всеми международными либеральными организациями. Однако, похоже, старые учебники не очень-то годились для нового времени: отпущенный на волю Каузерлинг безбоязненно поселился в той же гостинице и стал приводить себя в порядок после десятидневной отсидки. Тем временем загородную фирму «Валькирия» осаждали в буквальном смысле. Раскаленные от звонков телефоны были отключены, но вокруг стояло около двухсот машин, и это были не просто желающие изведать эликсира любви, а, судя по разговорам и поведению, многочисленные и враждующие между собой бандитские группировки. Получилось так, что эта совместная фирма выпала из их поля зрения, оказалась ничьей, без «крыши», никому не платила дань, – в нынешней России такого не допускалось. Тут же, оценив высоту заборов, систему охраны «бесхозной» «Валькирии», опытный глаз определил, что за всем этим – золотое дно, Клондайк: при нынешней открытости общества нетрудно было навести справки, что здесь еще недавно располагался сверхсекретный Институт, специализирующийся на поисках кладов.

Казалось бы, новому миссионеру не могло быть прощения: трудно, или даже невозможно, было доказать его вину, выдачу секретов той же фирмы «Валькирия», однако сам факт пленения и наделавшая шуму реклама в газетах несомненно компрометировали Каузерлинга, открывали его второе лицо, и, по логике вещей, смертный приговор был неотвратим. Миссионер же преспокойно жил в гостинице, практически без охраны ездил по Москве и налаживал связи с фирмами, торгующими полиграфическим оборудованием. Арчеладзе ни на секунду не сомневался в истинной деятельности гостя из Кастилии, но он сделал для себя неожиданное открытие – матерый, вероятно, проверенный в деле миссионер имел право оставаться живым, даже если прошел через руки спецслужб и был раскрыт. По сравнению с молодым, хотя именитым своим предшественником, он обладал иммунитетом и особыми полномочиями. А через трое суток его пребывания на свободе открылось еще одно обстоятельство, заставившее полковника пересмотреть свои прежние выводы.

Бандитские кланы, собравшись под крепостными стенами «Валькирии», вели себя так, как стая волков над единственным беззащитным ягненком. Они не собирались штурмовать фирму, хотя насмерть перепуганная охрана день и ночь сидела с пулеметами на чердаках и сторожевых вышках; крутые бритоголовые русские мужики с золотыми цепями на крепких шеях угрожали оружием только друг другу, поскольку никак не могли поделить меж собой золотого тельца. Назревала кровопролитная разборка – место в Подмосковье было подходящее для войны, отдаленное и глухое, к тому же милиция к таким крупным тусовкам и на выстрел не приближалась. Паханы, сойдясь на майдане, никак не могли договориться, и обстановка нагревалась с каждым часом. Многочисленные шайки кое-как разобрались по интересам и территориальной принадлежности, таким образом создав две враждующие стороны. Братки уже в открытую разгуливали с автоматами, обряжались в бронежилеты, делились патронами, ручными гранатами, потягивали «смирновскую» и ширялись героином. И вот в самый критический момент, когда схватка казалась неизбежной, в обоих лагерях противников сначала возник глухой и маловразумительный ропот, затем злобное и бессильное недовольство. А через несколько минут братва попрятала оружие, расселась по машинам и, обгоняя друг друга, умчалась в сторону столицы.