Предисловие

Все языки Индоевропейской семьи имеют один и тот же исток и произошли из древнего СЛОГОВОГО праязыка, где каждый звук либо звукосочетание несли смысловую нагрузку. Несмотря на внешне видимую простоту, даже примитивность (наука говорит, мол, язык развивался многие тысячелетия и совершенствовался вкупе с приобретаемым опытом), это был самый ёмкий и совершенный язык во все времена человеческого общения и обмена информацией. По своему уникальному состоянию его даже не с чем сравнить: в мире не существует известных систем, которые хотя бы отдалённо напоминали подобную. Цифровые технологии не в счёт, ибо имеют иную природу и назначение.

И всё потому, что во главе угла стоял не знак, а ЖИВОЙ ЗВУК. Причём, не записанный на каком-то носителе, и даже не зафиксированный нотами на бумажке, а всякий раз воспроизводимый устами человеческими. Или, скорее, божественными, если вспомнить расхожую фразу многих древних преданий, где «в начале было слово, и слово было у бога». Мир в «начале времён» вообще имел стройную, гармоничную систему коммуникации, существующую совершенно на иных принципах – благодаря ЗВУКАМ, волнообразным вибрациям определённой частоты. Вот тогда словом можно было и воскресить, и убить, можно было резать крепчайший гранит, плавить камни, придавая им нужную форму, преодолевать гравитацию, сооружая из тысячетонных блоков строения.

Некие фрагментарные отголоски той эпохи мы можем наблюдать и ныне, если вспомнить наше отношение к процессу восприятия звуков и слушания вообще. Нам нравятся голоса природы – пение птиц, звон ручьёв, шум ветра, и мы впадаем в некую эйфорию, особенно после лязгающего города. И это естественно, однако откуда в нас ЛЮБОВЬ К МУЗЫКЕ? К искусственным звукам, воспроизводимым на рукотворных инструментах в определённой гармонии, ритме и тональности? Ладно, к пению сладкоголосых мифических русалок и сирен, но отчего нас притягивает и чарует раскат грома, рёв бури, а от низкочастотного голоса океана мы сходим с ума? Почему мы с содроганием слушаем грохот извержения вулкана, голос недр при землетрясении? Страшно и любопытно! При этом мы думаем: в этом что-то есть! Сами не зная, что, ибо испытываем только чувства, как от музыки. Звучание через слух напрямую прохватывает подсознание: очарованным, нам становится приятно, напуганным – опасливо; тревожно или страшно, если слышим ГЛАС РОКА (потому и рокот – громогласный звук). Не отсюда ли те чувства, что вызывает рукотворная музыка? И не из того ли мира прошлого приходят те люди, коих природа наградила талантом её слышать, сочинять и МЫСЛИТЬ ЗВУКАМИ? А почему до сих пор поют экзотические мантры, не ведая их истинной природы и назначения?

Мы жили когда-то в мире звуков, и генетическая память сохранила наше к ним отношение. ДАР РЕЧИ вышел из этих глубин, и можно себе представить, насколько органично он вписывался в общую канву своего времени и ценностей человека, который улавливал тончайшие ультра- и низкие инфра-звуки. Зачем ему нужно было длинное, многозвучное слово, чтобы передавать информацию, если он вкладывал её в короткий и содержательный звук? Как, например, сейчас киты и дельфины? Или как шифрованная спецсвязь военных? А что своим пением говорят нам птицы? Не устану приводить красочный пример из мира орнитологии: если соловей не будет петь у гнезда, пока соловьиха несёт и сидит на яйцах, соловьята вылупятся БЕЗГОЛОСЫМИ. Пение отца потомства формирует физиологию. Точно так же существовал песенный цикл для беременных женщин на Руси, это уже не говоря о колыбельных…

Слипание звуков образовывало СЛОГ, который, по сути, был словом и корнем одновременно и означал некое явление, название предмета или действия. Например, ГА – движение, где огненный, энергичный, но согласный звук Г сочетается с гласным звуком А, который стоит первым в череде гласных азбуки, и, по некоторым предположениям, означает начало АЗ (о его началии речь пойдёт ниже). Русский язык сохранил этот первородный слог, поэтому все слова, связанные с движением, непременно будут его иметь: ноГА, дороГА, телеГА, бродяГА, двиГАть, а в слове ГАдать слышится прямой первоначальный смысл – дать движение. (Современный смысл сводится всего лишь к предсказанию). И, что бы ни делали со словом, звук огня (горения) непременно останется: нога – ножки, ножной (отсюда нож и ножны, это оружие носили за голенищем), ещё недавно писали и говорили – нози. Жизнь – это вечное горение! Поэтому в самом слове сразу два знака огня – Ж и З, но возможны и все три: от русскоустьинцев на Индигирке я услышал фразу «Вот така у нас ЖИЗНЯГА». Там и в самом деле очень холодно, без трёх огней в одном слове замёрзнешь…

Существующий ныне ДАР РЕЧИ достался нам от ПРЕДЫДУЩЕЙ высокоразвитой и БЕСПИСЬМЕННОЙ цивилизации, где язык был не просто средством коммуникации и информации, но прежде всего НОСИТЕЛЕМ, НАКОПИТЕЛЕМ и КОНСЕРВАНТОМ (ХРАНИТЕЛЕМ) ЗНАНИЙ. И вместе с тем нёс своё главное предназначение: ДАР РЕЧИ являлся ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫМ ИНСТРУМЕНТОМ. Младенец слушал устный язык и осваивал мир вместе со взрослением, что, собственно, и продолжает делать в наше время, примерно до трёхлетнего возраста, пока мы не вмешаемся в процесс и не начнём его учить. А учёного учить – только портить.

Полученное нами наследие потому до сих пор и называется ДАР РЕЧИ: удивительно, однако язык и человеческая память сохранили живыми не только эти два древнейших слова, но и информацию о том, что язык нам достался, как ДАР. Его не придумали, не изобрели, не сложили эволюционным путём, обогащая своим опытом и многими тысячелетиями; его получили готовым! Получили даже не язык – УСТНУЮ систему знаний. Кто же был сей даритель, догадаться несложно – боги. Та самая предыдущая высокоразвитая цивилизация, по каким-то причинам угасающая либо уходящая в небытие. Она и оставила нам, кроме языка, ещё сотни своих загадочных строений и сооружений, чтоб мы головы ломали. Наследие оказалось непомерно великим и настолько объёмным, что и теперь большая его часть остаётся невостребованной. Например, человек может родиться, благополучно прожить жизнь и умереть, используя всего полторы – две с половиной тысячи слов. А.С. Пушкин – «наше всё» – использовал только 25 тысяч. А их в русском языке НЕИСЧИСЛИМОЕ КОЛИЧЕСТВО! То есть не поддающееся исчислению – в основном за счёт обилия наречий и говоров. Звёзды на небе сосчитать можно, слова в языке – нет. В ДАРЕ РЕЧИ (и сопутствующей мифологии) заложена вся информация о мире и мироздании, зафиксированы все земные и внеземные явления, которые не могли быть доступны нашей цивилизации. А также отобразились неведомые нам исторические процессы, этапы развития, религиозные убеждения, психология пращуров, их образ мышления и поведения. И всё это говорит о том, что язык существует не только, чтобы на нём говорить: в первую очередь, чтобы НАКАПЛИВАТЬ ЗНАНИЯ и МЫСЛИТЬ.

Но не только это обстоятельство стало причиной усложнения слова и в целом языка. Тот первозданный Дар Речи отчасти был скрыт от «прямого» понимания, как бывают скрытыми от нас нюансы иностранного, не родного языка. Всё время требовалось пояснение, некое дополнительное толкование, отчего и запустился процесс слипания слогокорней: мы же наследники, не боги, а всего лишь внуки их. Например, такое знакомое слово ДОБРО возникло в связи с несколькими такими операциями: если РА – свет (солнца в том числе), то появление Б (боги, высшие) здесь возникло как объяснение смысла. БРА – буквально, божий свет (настенное бра отсюда и было когда-то обыкновенным факелом-светочем). Но со временем и этого оказалось мало, потребовалось ещё одно уточнение, опора, дабы слово могло стоять. Так и появился опорный слогокорень ДО (ДА) – давать, и в результате произошло знакомое нам универсальное слово, которое переводится, как «давать божий свет». А мы понимаем под ним всякое благо, к нам приходящее или исходящее от нас, людей, окружающей природы, погоды и т. д. Короче, синоним слова «хорошо» или выражение нашего согласия, а на самом-то деле заповедь в этом слове! Потому и сказано – спешите делать добро, то есть давать божий свет.

Опорный слогокорень – нововводимый термин, заменяющий сразу два элемента в «единице языка»: ничего не означающие, бессмысленные, однако же пожирающие смысл слова префикс и суффикс вкупе с окончанием.

В слове нет ничего лишнего и существующего, как некая конструктивная деталь, всякий звук имеет информативное значение. Чаще всего опорными слогокорнями в существительных Дара Речи становятся ПРА, ПРЕ, ПРИ, СТ(Ь) (стоять, опираться), в глаголах – ЯТ(Ь) (брать, взять, имать) и все его многочисленные формы с тем же значением (ЯЛ, АТЬ, ИТЬ, ЕТЬ, ЕМ, ИМ, ЙМУ), в прилагательных присваивающее местоимение МОЙ и все его формы (НА(Й), НО(Й), НЕ(Й), НЫ(Й). Например, БЛАГОСТЬ, ПОВЕСТЬ, или БЛАГОДЕЯТЬ, ПОВЕСТВОВАТЬ, или БЛАГОДЕЯТЕЛЬНЫЙ, ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫЙ. Удлиняясь таким образом, слово, как губка, впитывает в себя смысл слогокорней и на них опирается, сохраняя устойчивость.

Слипание СЛОГОКОРНЕЙ и образовывает СЛОВО: добавляются новые качества, значения, смыслы. Появляется его певучесть, звуковая гармония, и, казалось бы, слово совершенствуется. Но! Одновременно это затушёвывает первоначально заложенное значение или вовсе его меняет! Для того чтобы объяснить простые вещи, нам приходится выстраивать целое предложение. К примеру, такое сказочное слово ВОРОЖИТЬ – гадать о будущем – практически напрочь утратило древнюю, первоначальную суть. И непонятно, то ли по-воровски жить, то ли в блажном ОРЕ (крике, вопле) пребывать. Тогда причём тут предсказание будущего или ОБВОРОЖИТЕЛЬНЫЙ взгляд женщины? На самом деле оно звучало как ВРАЖИТЬ (глагол), но глубинный смысл слово раскрывает в существительном ВРАЖБА – название ритуала, где БА – слово, речь, возглас, «говорение» («Ба! Кого я вижу?», баять, балагурить, басня). И, получается, буквально «обращаться к свету (солнцу) с огненным, пылким словом». Или такое знакомое, обыденное ЗЕРКАЛО (ЗЕРЦАЛО), (кстати, один из атрибутов ворожеек), «говорящее» слово: ЗЕ – естественный, земной, отражённый свет, огонь, РКА-РЦА – говорить, речить, то есть разговаривать светом (огнём). И это уже не просто зеркальце в женской сумочке, чтоб смотреться и подправлять макияж, а древнейший прибор, световой телеграф, с помощью которого передавали информацию на большие расстояния (с крепостных башен либо вежевых площадок; ночью живым огнём, днём – отражённым, солнечным). Мифология это подтверждает: «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…». Сказка – ложь, да в ней намёк… А коль был такой телеграф, значит, существовал и своеобразный световой язык, условная знаковая система, шифр которой мог изменяться, дабы не просчитали дошлые супостаты…

Таким образом, будто бы совершенствуясь, слово лишается глубинной, первозданной информативности, язык в целом утрачивает ассоциативную образность, а мы – ОБРАЗОВАНИЕ через слово.

Наш язык был сотворён бесписьменной культурой, а потому и совершенен по звуковому ряду. Как УСТНЫЙ, он просуществовал десятки тысячелетий и не претерпел значительных изменений, пока группы его носителей не оказались изолированными на долгий срок, оторвавшись от общего языкового тела. Звук, как известно, прежде всего – вибрации определённой частоты, размера, длины волны, то есть вроде бы чисто физические величины, однако содержит более полную и объёмную информацию, чем знак, буква. Чаще всего, передать через запись всё множество интонационных оттенков попросту невозможно, в том числе и с помощью нотной грамоты.

И вот тут начинается МАГИЯ слова, ибо человеческое ухо более чувствительно к вибрациям, а они воздействуют уже не на разум – на подсознание. На этом стоит актёрское мастерство, поэзия, песенная культура, да и проза тоже. Поэтому в школе нас заставляли читать стихи с выражением, с обозначением этой самой магии, не называя её таковой. И мы заслушивались звучанием знакомых строк, если кто-то попадал или, точнее, открывал нам их магическую суть. До сей поры нам не по себе от звериного рычания или воя, и непроизвольный озноб пробегает по спине (оказывается, мы ещё понимаем язык зверей!) Потому что животное не только издаёт рык, вой, шипение, а посылает слышимый нами сигнал в виде определённых вибраций, воздействующих на мозг, подсознание, генетическую память. Об этих свойствах слуха известно так давно, что не стоит и вспоминать, к тому же человек всё время стремился использовать специфику своего восприятия звука и магию как оружие, чтоб супротивник если не сходил с ума и не бежал с поля брани, то чувствовал себя неуютно, например, от горлового пения, то есть низкочастотного генератора.

Изобретатели азбук всё же попытались передать через буквы их звучание, поэтому в алфавитах за многими знаками в скобках даётся вариант произношения – аз, буки, веди, глагол. В греческом, например, альфа, бета, гамма и прочие пояснения, в школьные годы вызывавшие у нас недоумение. Но все подобные попытки похожи на то, как если бы мы вздумали вести репортаж из концертного зала и пересказывать словами какую-нибудь увертюру или симфонию Моцарта.

Появление письменности – это вовсе не достижение цивилизации и высокой культуры, как нам представляется; это признак деградации, попытка законсервировать и передать потомкам малую толику прежних ЗНАНИЙ, изначально заложенных в «звукопись» языка. Письменность высушила речь, лишила её великого множества не передаваемых знаками красок, оттенков и вибраций. Однако существует расхожее мнение, научно обоснованное, что письменные памятники старины – это хорошо, цивилизованно, продвинуто, а вот устное народное творчество, предания, мифология – это вроде как материал второго сорта, которому не всегда стоит доверять. Дар Речи и вовсе бы увял и иссох в такой кислотной среде, коль не поэты, точнее, БАЯНЫ, владеющие даром магии слова, умеющие складывать их в магический ряд. А мы потом над вымыслом слезами обливаемся. Первоначально это были жрецы высшей касты, элитарное сословие общества, ЗНАЮЩИЕ люди, коими и остаются до сих пор. Давно ли произнесены строчки: «Дар поэта ласкать и карябать, ВЕКОВАЯ НА НИХ ПЕЧАТЬ»? Кстати, печать и печаль – однокоренные слова…

Русский язык (Великая, Белая, Малая Русь) очень долго держался особняком в индоевропейской семье, считался чуть ли не языком черни, диких варварских племён, и эта «отсталость» чудесным образом спасла его от грубой трансформации в угоду политике, религии и моде. Даже христианизация Руси не осилила великого и могучего, а подпала под его влияние до такой степени, что, обращаясь к Саваофу (Яхве) или Христу, мы говорим – Господи! А сподающими божественное солнечное семя (свет, тепло, электричество) ГО, или одним словом БЛАГО, в разное время были боги Раз и Даждьбог, но уж никак не библейские герои, находящиеся в антагонистических противоречиях. В результате получается: на Руси вроде бы и молились богам заморским, но, благодаря ДАРУ РЕЧИ, всё равно взывали к своим кумирам.

Болгары Кирилл и Мефодий со товарищи узрели корень зла, попытались изменить алфавит, полагаясь на соображение, что письменность хоть как-то затушует явное «язычество поганое», изменит характер восточных славян. Однако подретушировали только имеющуюся азбуку, подогнали её под греческие (европейские) нормы, смущённые и обескураженные повальной грамотностью населения. (Подростки в Новгороде друг другу любовные записки писали на бересте). Язычество – именно под таким термином вошло в духовную и светскую литературу «древлее благочестие», основанное на языке, на молении голосом – оставалось живым и несгибаемым, пока был жив и несгибаем ДАР РЕЧИ. А в Византии всё это тогда прекрасно понимали и долго искали способ, как избавить северных христиан от непроизвольного идолопоклонства, где латынь и греческий никак не приживались, повсюду царствовал великий и могучий.

И тогда грянул сначала Никонианский раскол, дабы разорвать церковь напополам, «объязыченную» изгнать в лесные дебри, ярых поборников «древлего благочестия» спалить в кострах и уморить голодом, а покорную половину переучить по правленым книгам. После этой реформы пришёл образованный в Европе царь Пётр и довершил дело. Его реформа алфавита и, собственно, русского языка, начатая в 18 веке, сыграла двойственную роль, как всякое революционное действо. Гражданская азбука избавилась от нагромождения звуковых и знаковых излишеств, заложенных солунскими братьями Кириллом и Мефодием. И хотя в некоторой степени утратила прежнее начертание букв (уставное и полууставное письмо было ближе к древнему, руническому, производимому «чертами и резами»), однако обрело вразумительный характер, более соответствующий звучанию языка по схеме «звук – знак», за что ратовали учёный Ломоносов и поэт Тредиаковский.

Я опускаю вопрос, каким образом отреагировала этнопсихология на разрыв целостности мироощущения, на разделение светского и духовного, а также о намеренной переориентации культуры с прежней греческой на латинскую, западную, с имперскими амбициями «третьего Рима». Петровская реформа нанесла по языку сокрушительный удар, поскольку происходила с привлечением немецких, голландских, французских лингвистов. Их «грамматика» практически полностью разрушила или, вернее, скрыла от нашего восприятия образовательность ДАРА РЕЧИ. Эти же лингвисты уже причесали языки Европы, получили опыт и с тем же инструментом пришли на Русь. Язык оказался раздроблен, искажён, а сама наука о нём замусорена чужеродной терминологией. Появился даже специальный научный язык – метаязык, чтобы донести новый синтаксис и грамматику русского и окончательно похоронить великий и могучий. Гармония «языковой единицы» – слова – оказалась расчленена на искусственные части, в результате чего появились приставки, суффиксы, префиксы, аффиксы. Эдакие ничего не значащие строительные леса, подпорки, маскировочные сети, скрывшие под собой первозданное архитектурное строение, а значит и смысловое, ОБРАЗНОЕ значение слова, его ОБРАЗОВАТЕЛЬНОСТЬ.

Пример простой: во всех этимологических словарях слово РАДУГА разлагается, как РАД – корень, УГ – суффикс, А – окончание. Но даже дети понимают (если им рассказать), что РА – солнце, ДУГА – дуга. То есть, СОЛНЕЧНАЯ ДУГА. Если вникать глубже, то ДУГА тоже состоит из двух опорных слогокорней, несущих в себе образную информацию. ДУ – всё невесомое, незримое, бесплотное, но осязаемое. Отсюда слова возДУх, ДУша, ДУх, ДУновение, ДУма (мысль) и т. д. ГА – всегда движение. То есть, ДУГА – движение невесомого, незримого. В результате РАДУГА – движение солнечного бесплотного СВЕТА, незримого, пока не пойдёт дождь. Зримым его делает водяная пыль, повисшая в воздухе и раскрасившая БЕЛЫЙ СВЕТ в семь цветов. То есть, мы получаем знания о дисперсии света, которые были известны нашим пращурам многие тысячи лет назад, иначе бы не сложилось это слово. РАДУГА – это тайная палитра, на которой боги смешивают краски и которая показывается нам лишь после дождя, либо когда мы смотрим на мир сквозь «магический кристалл», призму, преломляющую лучи.