2

Не прошло и суток после этой случайной встречи с Фемидой, как Бурцева срочно потребовал Генеральный. Это был плохой звонок, неприятный сигнал опасности…

Когда-то давно, в студенчестве, случайный знакомый, величайший и мудрый пошляк, научил Бурцева, как не влюбляться с первого взгляда и как не бояться самого высокого начальника. Способ был чисто умозрительный: следовало представить себе, как вскружившая голову девица или свирепый руководитель сидит утром на унитазе и, краснея, пыжится от напряжения. Бурцеву это средство не однажды помогало…

Фемида уже все устроила и доложила о субъективном взгляде Бурцева на проблему царских костей. Генеральному такие вольные рассуждения не понравились, и хотя об этом впрямую сказано не было, однако намек прозвучал довольно выразительно. Если, мол, тебя не подпускают к делу, то это вовсе не значит, что все, кто им занимается, круглые дураки и ничего не соображают в политических играх, в частности и вокруг останков семьи Романовых. Таким образом он как бы выдал свою причастность к афере вокруг костей и в общем-то был ею недоволен, поскольку мог оказаться крайним: на прокуратуру потом свалят всю вину, дескать, вы устанавливали подлинность, вы проводили экспертизы, вы теперь и отвечайте. И потому, как человек дальновидный и хитрый, рассчитывал подстраховаться, втайне от инициаторов авантюры проверяя всякую информацию относительно захоронения узников Ипатьевского дома: предупреждение о полной конфиденциальности разговора и предстоящей прокурорской проверке последовало сразу же, как только Сергей перешагнул порог кабинета Генерального. Никаких отказов он не принимал, ссылку на то, что Бурцев вот уже год стоит в очереди на судейское место и собирается расстаться с прокуратурой в ближайшем месяце, пропустил мимо ушей.

Подмывало высказать свои старые обиды, когда у Бурцева отнимали, а потом разваливали перспективные уголовные дела, но сейчас это могло выглядеть как торговля, и к тому же Генеральный сидел на этом месте третий год и за своих предшественников не отвечал. Словом, предстояло, не откладывая, найти какое-нибудь заделье, например проконтролировать ход следствия по делам, стоящим на учете в Генпрокуратуре, и выехать в поселок Усть-Маега, расположенный где-то на Валдайской возвышенности, в Рипейских горах, как называлось это место в древности. И там, на месте, проверить сообщение некоего гражданина Тропинина, якобы владеющего документальными свидетельствами об истинном месте захоронения расстрелянной царской семьи. Флакон из-под шампуня был якобы наполнен из святого источника, который течет где-то рядом с могилой.

Эта информация взволновала Сергея и заставила отказаться от мысли, с которой он пришел к Генеральному, – не ехать в командировку под любым предлогом. Он пожалел, что не прочитал письма еще вчера, в кабинете Фемиды. Ведь давала же, прямо в руки!..

На это письмо, адресованное лично Генеральному, впрочем, как и на бутылку с живой водой, не обратили бы внимания – мало ли полоумных чудаков? – если бы не называлась фамилия Бурцева, а в конверте не оказалась бы фотография записки, выполненной на полоске бересты. Текст ее был выдавлен чем-то вроде тупого шила, но самое интересное – буквы напоминали древнерусское полууставное письмо: «Христос воскресе, брат Аполлинарий. Побывал я ныне в Заозерной пустыни, поклонился августейшим мощам, и молился у камня трое суток, и благодать получил, о чем и свидетельствую перед Господом. Спешу теперь к сестрам пореченским, поведу к святому месту, к мощам чудотворным, в Палестину нашу, инно ведь изверились, сироты, на скитальцев обижаются и дурнословят, а сами и не ведают Божественной Благодати!.. У скитальцев худо дело, живых токмо четверо и осталось, в страстную неделю старший Орефий преставился, а младший болеет, не встает, иссох весь, да ведь уж отвековал свое, сто девятый год пошел. Отправь к ним кого помоложе, из саватеевских возьми или костоправских, других не примут. Ржи они не посеяли, боятся антихристовых аэропланов, прилетал один в прошлом году на Троицу, кружил, высматривал. Так что пошли им до ледостава муки, соли да патронов винтовочных, инно не перезимуют. Благословляю тебя, брат, Апостолом старого письма, а за Поучения старцев спаси Христос».

Бурцев прочитал это в переводе, записанном на отдельном листе; на фотографии без лупы читались лишь отдельные слова и буквы. Автор письма Тропинин утверждал, что знает, где находится эта Заозерная пустынь, вернее, где находилась, потому что сейчас на этом месте ничего нет, и возле августейших мощей побывал, и теперь сам готов свидетельствовать о их чудотворности, поскольку они нетленны, а рядом образовался святой источник, воду из которого он и посылает в доказательство. Прежде чем сообщить об этом в прокуратуру, он писал в Московскую Патриархию, однако прошло полгода, а ответа нет. Зато появились какие-то двое чужих, опрашивали местных жителей и сами по лесам рыскали, что-то искали, из каждого ручейка и родника воду в бутылочки набирали, а выдавали себя за студентов, приехавших собирать фольклор. Естественно, до могилы они не добрались и тогда начали искать автора, да только он не стал на них выходить сам, и чужаки уехали ни с чем. В этот раз он тоже подписывается другой фамилией, и если Генеральная прокуратура, а в частности Сергей Бурцев, заинтересуется и приедет – а он обязан это сделать, потому что знает толк в живой воде и еще то, что найденные возле Свердловска кости вовсе не царские! – то автора письма искать не нужно, объявится сам. Но только вышеозначенному работнику и никому другому.

И указывался конечный пункт, куда следовало приехать и ждать, – поселок Усть-Маега.

Вечером дома Бурцев открыл атлас и отыскал этот поселок, стоящий на перекрестке рек – кажется, мелиораторы тут что-то перемудрили, – типичный районный центр с населением до десятка тысяч человек, и территория района в добрую Швейцарию. В общем, если самому искать автора письма, то и жизни не хватит. Измерил расстояние от Екатеринбурга, и получилось, что по прямой чуть ли не тысяча километров. Если останки расстрелянной семьи Романовых перевозили сюда, то как же это сделали жарким летом без какой-либо консервации? Даже если часто меняли лошадей и плыли по рекам на лодках, то все равно потребуется не меньше месяца. За такой срок и августейшие тела превратятся в зловонную кашу.

Если только они в самом деле нетленны…

В принципе можно было выезжать на следующий же день, оставалось взять историко-социальную справку по этому району. А специальное поручение от Фемиды Бурцев получил через секретаря. К официальной бумаге была приложена записка с просьбой позвонить перед выездом по домашнему телефону. Вероятно, подчиненные Фемиды долго напрягались, чтобы подыскать в Усть-Маеге приличное дело, и ничего не нашли лучшего, как дорожно-транспортное происшествие аж четырехлетней давности с весьма тусклым намеком на криминал. Технической экспертизой было установлено, что у автомобиля «Нива», которым управлял работник заповедника Ярослав Пелевин, на ходу сработало запорное устройство руля, фиксаторы которого оказались подпиленными, и, судя по следам жидкости на асфальте, в этот же момент лопнули шланги тормозной системы. Сам водитель не смог выскочить на ходу и сгорел вместе с машиной, где находилось четыре канистры с бензином и где обнаружили фрагменты останков человека. Поэтому Фемида предлагала рассматривать это как теракт, хотя нет достаточных оснований, и под таким предлогом задержаться в Усть-Маеге до той поры, пока назвавшийся Тропининым человек себя не обнаружит.

Раздувать из мухи слона – это было что-то новенькое, обычно приходилось делать наоборот: превращать теракты и заказные убийства в неосторожное обращение с оружием, суицид и замыкание электропроводки. Но других, более серьезных преступлений в том районе не случалось уже добрый десяток лет.

Он заказал билет, и тут сработал закон подлости: домашний автоответчик записал звонок из Министерства юстиции, куда Бурцева приглашали для срочной беседы. Ждал этого уже несколько месяцев, через своих людей выяснил всю раскладку с судейскими местами, и, казалось, раньше осени ничего приличного не будет, а тут надо же, в самый неподходящий момент, хоть от командировки отказывайся! До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, и все-таки он поехал в министерство, зная, что такие дела лучше решать с утра. На удивление, там даже никто не рассердился, встретили радушно и буквально ошарашили предложением – бывают же чудеса на свете! Он рассчитывал получить место рядового судьи в одном из округов Москвы, а тут засветилась реальная возможность войти в состав Конституционного – его кандидатура уже была согласована с председателем, далее оставались формальности. Бурцеву посоветовали завтра же с утра начать бумажные хлопоты, и у него даже рот не открылся, чтобы сказать о командировке и о билете на ночной поезд.

Он возвращался домой с полным убеждением, что ни за что не поедет в эту Усть-Маегу. И это будет месть всем – Генеральному, спецпрокуратуре за то, что она так легко откомандировала своего человека, Фемиде…

Особенно Фемиде!

Он понимал, что это его давний комплекс неполноценности, что он всю жизнь вынужден доказывать перед ней свою состоятельность как человека, как профессионала и личности; он чувствовал, что Фемида то умышленно, то интуитивно подавляет его, разрушая так трудно воссоздаваемую тонкую материю воли. Он давно осознал, что любит и ненавидит ее одновременно, и сейчас, наконец-то вырвавшись из-под ее незримой силы влияния, определится в своем чувстве. Полная независимость исключает ненависть, поскольку вольный человек – это прежде всего ощущение собственной силы и любви.

Вот и пробил час…

Заманчиво было, никого не извещая, оформить документы и явиться миру в мантии, однако Фемида могла расценить это как слабость, поэтому Бурцев позвонил ей в девятом часу вечера. Трубку взял муж, и, поскольку они никогда не говорили по телефону, голос Бурцева он не узнал. А Бурцев неожиданно разговаривать с Вадим Вадимычем не захотел, и тот пригласил Наденьку.

– Ты сейчас уезжаешь? – спросила она сонным голосом, вдруг всколыхнув в душе прошлое: так она спрашивала, когда Бурцев вставал среди ночи на поезд или самолет…

– Должен огорчить тебя, никуда я не уезжаю, – сказал он.

Длинная пауза на том конце провода была многозначительной.

– Как прикажешь понимать, Бурцев?

Самое главное сейчас было идти с открытым забралом и сохранять спокойствие.

– Сегодня получил предложение в Конституционный суд. Завтра целый день буду в Министерстве юстиции.

– Так… Я рада за тебя. Ты пошел сам в министерство? Чтобы не ехать в командировку?

– Чтобы не ехать, я бы скорее занялся членовредительством, – съязвил Сергей. – На такие места сами не просятся, ты же понимаешь.

– Да… Что же мне делать? Что я завтра скажу Генеральному?

– Я сам скажу ему…

– Но что толку? Кого я отправлю теперь?

– Вадим Вадимыча…

Она замолчала, и невозможно было угадать, кто станет говорить после паузы.

– Знаешь, а у меня спина не болит, – вдруг сообщила Наденька. – Ни разу за это время… Так легко!

– Постучи по дереву, – посоветовал Бурцев.

– Нет, правда, это так непривычно… Может, тебе центр нетрадиционной медицины открыть? Вместо Конституционного суда?

– Я подумаю…

– Подумай, Сережа. И сделай это ради меня, – попросила она. – Ну пожалуйста. И привези мне много-много живой воды…

Он внезапно потерял всякую волю к сопротивлению. Вернее, почувствовал, что не сможет отказать ей, потому что мгновенно превратит ее в Фемиду. Грань была тонкая и зыбкая, как паутина бабьего лета: не надо и усилий прикладывать, чтобы порвать ее…

Почему-то раньше и в голову не приходило, что все это тоже из области тонких материй.

– И возвращайся скорее!.. – напоследок сказала она. – Ты нужен не только Конституционному суду…

После этого разговора Бурцев словно из омута вынырнул: собирал дорожную сумку и тихо вслух матерился, благо что некому было слушать. Получалось, что он не в состоянии противиться ее воле, а именно сейчас следовало проявить свой характер, невзирая ни на какие материи. Иначе от этой зависимости и судейская мантия не спасет…

Он отправил телефонограмму в Министерство юстиции о срочной командировке, заказал машину на Ярославский вокзал и, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, попытался изучить историко-социальную справку района. Усть-Маега в Рипейских горах с ее фольклорным, как было указано в справке, населением, с реками, которые в разное время текут в разные стороны, с мягким для Севера климатом и единственным в стране лебединым заповедником ему почему-то не нравилась.

А в подстрочной сноске приводились строки из какого-то письма Владимира Даля, где знаменитый исследователь русского языка и культуры сообщал любопытный факт: население по реке Маеге называло свои места Страной Дураков.

Так и было написано, с заглавными буквами…

Бурцев выпустил из рук листки, соединенные скрепкой, и несколько минут сидел, сдерживая дыхание от жжения в груди: надо бы давно сходить к врачам, похоже, развивалось профессиональное заболевание – ишемия.

Сон о Стране Дураков он видел в небольшом городке Студеницы еще в первую командировку, когда охотник-иностранец вместо медведя застрелил на овсах переводчика из клуба «Русская ловля» Николая Кузминых. А приснился сон в доме Ксении, той самой колдуньи, родившей ему дочь…

Он уже не мог ни о чем больше думать, передвигался с опаской, делал все механически, хотя боль прошла, поэтому, когда в передней раздался звонок – должно быть, пришла машина на вокзал, – Бурцев все еще был на «автопилоте», взял дорожную сумку, плащ, поставил квартиру на сигнализацию и открыл дверь…

Он уже давно отметил: при воспоминаниях о Ксении и дочери, имени которой он даже не знал, напрочь исчезает всякая интуиция и будто замедляется или вовсе останавливается время.

Он старался контролировать себя в такие минуты, однако тут же и забывал об этом…

Вместо шофера из родной конторы на лестничной площадке оказалось двое незнакомых мужчин. Один, несмотря на ночную духоту, в пиджаке, значит, есть оружие в плечевой кобуре; другой, постарше, толстоватый и вальяжный, налегке, в рубашке с коротким рукавом и дорогим кейсом. У обоих острые, цепкие взгляды, мгновенно улавливающие всякое движение.

Покушений на работников прокуратуры было достаточно, стреляли на улицах, в автомобилях, у собственных подъездов и всегда неожиданно, из-за угла, в спину, в затылок. Эти вроде бы не собирались стрелять, но и пришли не на блины – темная туча висела за ними…

Бурцев вспомнил, что свой пистолет затолкал в сумку, сейчас застегнутую на замок.

И только вспомнил, как мужчина постарше вынул из кармашка удостоверение, протянул Сергею и спросил с недоуменной улыбкой:

– Куда же вы собрались, Сергей Александрович?

Это была специальная служба, которых наплодилось изрядно: за несколько лет работы в спецпрокуратуре Бурцев насмотрелся на всякие. Они рождались, перегруппировывались, трансформировались и умирали, чтобы снова воскреснуть в ином облике – типичная революционная суета, где обожают эту дурацкую приставку «спец».

Всколыхнуло другое – фамилия, давно знакомая, до сих пор несущая в себе зловещность. Генерал-майор Скворчевский.

Было время, когда Бурцев несколько лет подряд находился с этим человеком в состоянии незримой войны, своеобразного поединка, который не привел к победе той или иной стороны, поскольку все время приходилось наносить удары наугад. Все попытки высветить его, материализовать и предъявить ему счет от лица закона не увенчались успехом даже при содействии Генерального.

И вот стоило почти забыть о нем, как сам явился! Причем в момент отъезда, как ни странно, без предварительного звонка. То есть знал, когда он отправится на вокзал, ибо во всех этих спецслужбах ничего случайно не происходит.

И вопрос не случайный, хотя и замаскирован под недоумение…

– Извините, мне сейчас недосуг, – возвращая удостоверение, сказал Бурцев. – Как видите, поймали меня на пороге…

– Вижу. Но, с вашего позволения, всего несколько слов. – Скворчевский ступил через порог, оставив своего напарника на площадке, притворил дверь. – Не знал, что уезжаете…

– Слушаю вас, – прервал Сергей, все еще теряясь в догадках о цели такого визита.

– Поставьте сумку, давайте присядем, – полуприказным тоном предложил гость. – Наш разговор будет весьма интересным для вас, Сергей Александрович. В первую очередь для вас.

Бурцеву сразу же не понравился напор гостя, свалившегося как снег на голову. Он попросту был не готов к подобной встрече, и единственное, что сейчас пришло в голову, – никаким образом не выдать своего интереса, пусть и прошлого интереса, к этой странной личности ныне в генеральском звании.

– Не совсем подходящее место для разговоров, – посетовал он. – И время… За мной сейчас придет машина.

– А вы не спешите, – усмехнулся гость. – Возможно, и ехать никуда не придется. Вы же не собирались?

Спецпрокуратура существовала для того, чтобы контролировать деятельность подобных спецслужб, под какой бы неприкосновенной вывеской они ни находились. И этот генерал, явившись сюда, прекрасно знал, что первично, яйцо или курица, однако, судя по прошлому, до сей поры оставался неуязвимым и бесконтрольным.

– У меня несколько минут, – жестко сказал Бурцев. – Говорите.

– Сегодня вы получили предложение войти в состав Конституционного суда, – блеснул своей информированностью Скворчевский. – А с завтрашнего утра намеревались оформлять документы… Что же произошло? Почему уезжаете?

– А почему вас это интересует, генерал?

– Можно лишиться места.

– Благодарю за заботу, но вам-то какое дело?

Нет, ему было дело! Причем давнее, старое, поскольку в этот момент Сергей вспомнил город Зубцовск, где зимой восемьдесят седьмого эксгумировал захоронение на старом кладбище.

И явственно услышал пронзительный крик воронья, рассевшегося на старых липах…

– Сергей Александрович, давайте так, – вдруг по-свойски предложил генерал. – Вы сейчас расскажете мне, по чьему заданию, куда и с какой целью уезжаете. Только не говорите, что отправляетесь в Республику Коми для расследования дорожно-транспортного происшествия. Меня интересует истинная цель командировки в Страну Дураков. Кажется, так называют себя жители поселка Усть-Маега? Поверьте, это не простое любопытство.

Хороша конфиденциальность, если еще не успел за порог дома выйти, а вороны уже кружат над головой… Бурцев мысленно перебрал людей, посвященных в истинные цели командировки, и остановился на секретаре Фемиды. Он был абсолютно уверен, что утечка произошла через него. Запомнились глаза и рука, подающая ему пакет со специальным поручением: от них исходило зеленоватое свечение, тогда не замеченное и отчетливо видимое сейчас, в памяти.

Эх, сообщить бы Наденьке, какую змею она пригрела в своей приемной!

– Понимаю, что не простое, – согласился Бурцев. – Итак, если я рассказываю, то за мной сохраняется место в Конституционном суде. Я правильно понимаю?

– Совершенно верно. И не только рассказываете, а отправляетесь в командировку и работаете под нашим контролем. Под полным контролем. Вашему руководству об этом ничего не будет известно, абсолютная гарантия.

– Весьма любопытно. Спецпрокуратура под контролем спецслужбы?

– Вам это не нравится? Ну да, привыкли надзирать, как архангелы с неба. А тут за вами надзирают… Прошу учесть, место вы получили благодаря нашей службе. Все было для вас внезапно, не так ли?

– Да, ошеломляющее предложение, – признался Бурцев. – А если я ничего не рассказываю и еду в… Страну Дураков без вашего контроля, то лишаюсь места и… времени?

– О времени пока речи нет, но места – определенно, – уточнил Скворчевский. – Как говорят, Бог дал, Бог и взял… И помните, каждый ваш шаг в любом случае будет фиксироваться нашими людьми, а они умеют работать. Вероятно, вы в этом убедились?

– Пока не имел возможности, – осторожно соврал Бурцев и встал, будто бы в раздумьях прогулялся по коридору, а сам тем временем закрыл глаза и вызвал зрительный образ собеседника.

От него тоже исходило зеленоватое свечение, только усиленное во много раз и напоминающее зеленый кошачий глаз…