2

Хорс несло на камни, и страдали от жалости варяжьи мореходные души, и ликовали от восторга: когда корабль взносило на гребень волны, под козырьком багрово-черной грозовой тучи ватажники видели очертания острова Вящеславы. И устье глубокого залива было гостеприимно распахнуто, но хорс сносило в сторону, где скалистый берег заканчивался длинной грядой, далеко уходящей на восток.

Двадцать семь долгих месяцев варяжское посольство рыскало в полунощных водах Арварского моря в поисках острова, на котором Ладомил спрятал свою дочь Краснозору. Островов, оставшихся от погибшего материка Арвара – Родины Богов, – было множество: низких, песчаных, без единого деревца, где и младенца не спрячешь, каменных и мшистых, где по берегам белел плавник, а то встречались и скальные, высокие, где под прикрытием гор, возле горячих источников буйствовала древняя, еще Былых времен, зелень; на некоторых клочках суши в бурном море еще теплилась жизнь в виде оленьих стад, пожелтевших на солнце одиноких белых медведей, линяющих песцов, и яркие, разноцветные, ныне живущие в полуденных странах птицы встречались возле парящих, горячих озер. На одном из таких теплых островков ватажники обнаружили даже людей – рабов с разбившейся галеры, унесенной бурей из Великого океана. Эти несчастные жалкие существа жили в сплетенных из веток шалашах и при появлении варягов, словно дикие зверьки, в тот час же попрятались в высокой траве.

Много чего повидали ватажники в Арварском море – только не нашли ни поленицы Краснозоры, и ни единого вольного человека.

На седьмой день Праста месяца, когда варяги, услышав в Кладовесте молву о возвращении Космомысла, уж было собрались повернуть к материковым берегам, и возник на окоеме этот крохотный островок, оставшийся от Родины Богов. Стоило ватажникам повернуть хорс к высокой, горбатой скале, выступающей из моря, как поднялась буря, и теперь на пути то поднимался из пучины, то накрывался волнами росчерк изломанной каменной гряды, которой заканчивалась восточная оконечность острова.

Посольство не испытывало ни страха, ни паники, ловкие ватажники опустили внутрь корабля стальные забрала, дабы остановить его стучащее сердце и ток живой живицы, но это ничуть не помогло. Наперекор всем законам мореплавания, против ветра и волн хорс несло на камни.

И тогда ватажники заговорили вразнобой:

– Вящеслава ведет!

– Нас ведет Вящеслава!

– Она вызвала стихию!

– Она и в самом деле богиня!

Спасти корабль было невозможно, ибо руль в такую бурю становился бесполезным и судно управлялось лишь тремя кормовыми перьями – косыми парусами, напоминающими птичье хвостовое оперение. Вся посольская ватага варягов из трех русов, трех росов и двух каликов-расов, возглавляемая волхвом Сивером, из последних сил перекладывала перья влево или вправо, чтобы держать нос к набегающей волне, но более ничего сделать не могла, поскольку хорс даже с остановленным сердцем упрямо двигался против ветра, словно вели его на невидимой бичеве. До крушения оставалось менее часа. И тогда Сивер оставил канат, прижался спиной к мачте, чтоб не смыло накатом волн, и вскинул руки.

– Вящеслава! Услышь меня, бессмертная! Я, рус Сивер с варягами, иду к тебе с добром. Усмири свои ветры! Позволь войти в твой залив!

В ответ молния перечеркнула небо над грядой, но гром утонул в реве морских волн и шквального ветра. Это означало, что Вящеславе пришел на помощь Перун, который тоже искал Краснозору и, по молве в Кладовесте, даже получил согласие ее матери. Вот откуда было молчаливое сопротивление вечной арварки из рода Руса, возможно, последней бессмертной женщины, по слухам, способной оживлять и укрощать стихии.

Но если на море бушевала сильнейшая буря – верный признак, что Вящеслава жива и еще не утратила своих сил, что вдохновляло посольство, несмотря на неминуемую гибель корабля.

А волнистый гребень все заметнее выступал из пучины и уже напоминал не молнию – зубы чудовища, готового перекусить тяжелый и крутобокий хорс. Стало заметно, как на короткий миг вода обнажает останки других кораблей, нашедших последний причал на этих камнях. Вот почему редко кто возвращался с острова Вящеславы и те, кому удавалось добраться до материковых берегов, говорили, что характер у бессмертной вздорный, потому и море там не ходовое, суровое. Еще говорили, мол, во времена, когда был жив ее муж Ладомил, варяжские корабли свободно приставали к острову и мореходам оказывали здесь достойный прием. Однако Вящеслава, подружившись с громовержцем, объявила себя богиней, стала сварливой, капризной, заставила Ладомила служить ей как покровительнице полунощных морей, а когда он отказался, разбила вдребезги его хорс.

И вот тогда бессмертный исполин решил удалиться в мир иной, ибо не стало ему вольной жизни на земле. По древнему арварскому обычаю, он предложил Вящеславе вместе уйти в мир иной, чтоб не обременять ее вдовством и вечной тоской, но дерзкая супруга лишь рассмеялась, мол, сам иди, а мне, богине, и здесь хорошо.

Ладомил взошел на высокие скалы и бросился в море.

Ватажники туже затянули кольчуги, подвязали шлемы и прочие стальные доспехи, а за мгновение до удара о камни сошлись в братское коло – сцепились руками вокруг мачты и, распластавшись на спущенном парусе, намертво закусили его зубами. Встречная волна, перевалив гребень, обрушилась на хорс, сначала вдавила в воду, затем подняла из пучины и бросила на плоский каменный зуб. Потерявший под собой упругую водную стихию корабль завалился на бок и лишь трещал и вздрагивал от ударов моря. И трещали от напряжения варяжские жилы. От ударов крутых волн борт хорса постепенно превращался в просмоленную щепу, а сам он все больше напоминал приоткрытую раковину, выброшенную на берег. Из огромного прорана в борту вначале выплеснулась текучая, легкая и живая смола – кровь корабля, и следом за ней, будто тугой, полурасплавленный металл, потекла в море тяжелая, мертвая живица.

Хорс издал последний вздох и развалился на две части.

Буря еще не улеглась, еще гневна была Вящеслава, но уже начался спасительный отлив, не подвластный бессмертной. Ватага спустилась с покатой палубы на сушу, но казалось, и огромный камень под ногами качается от биения волн. По обычаю, варяги легли вниз лицом и раскинули руки, обнимая мокрую и скользкую скалу в знак благодарности матери сырой земле.

И не было крепче этих объятий.

Через полтора часа гряда обнажилась и выступила из вод, грозовая туча свалилась на восток, вдруг унялся ветер и на ясном небосклоне появилось солнце – натешились Перун и Вящеслава! Обретшие под собой твердь ватажники обрядились в доспехи, взяли с собой лишь оружие и стали пробираться к острову.

На этот клочок суши, затерянный в Арварском море, выносило не только арварские хорсы: между зубов на чудовищной челюсти застряли уже полузамытые песком и щебнем обломки варяжских кораблей свиев, скандов, арвагов и даже тяжелые волнорезы от спорадских, греческих и персидских галер, причем некоторые из них не успели почернеть и обрасти мшистыми водорослями.

И не первыми стали арвары, достигнувшие заветного острова, но потерявшие корабль и обреченные доживать здесь остаток жизни: из леса, что рос на острове, не построить даже ладьи, а морской путь из варяг в греки лежал за многие сотни поприщ к полудню. В этот далекий, незнаемый край холодного полунощного моря забирались лишь те редкие варяги и прочие мореходы, кто уверовал в предания, жаждал позреть бессмертие и прикоснуться к чудесному. Вящеслава не зря объявила себя богиней, варяжские народы свиев, арвагов, а вместе с ними и многие иноземцы, не ведая земной, человеческой природы вечности, обожествляли ее, признавали за повелительницу полунощных морей, бурь и ветров. Если кому-то из чужеземцев и варягов-скандов удавалось отыскать остров, оставшийся от материка – Родины Богов, то они не скупились и приносили богатые дары. Поэтому на уступах скалистого берега или просто на земле за многие столетия скопилось обилие золотых монет, чаш, сосудов и множество всевозможного оружия, украшенного самоцветами. Повсюду из-под скал и расщелин били горячие и светлые ключи, которые потом собирались в ручьи, и на дне их так же сверкало золото, сносимое струями в море. Говорят, Ладомил немало дивился, когда смертные становились на колени, пели гимны и воскладывали жертвы Вящеславе, моля о попутном ветре, о ниспослании победы в походах, о купеческом счастье. Однако бессмертный муж самозванной богини кое-что из даров потом поднимал, чтоб расплатиться с равнодушными ко всему чудесному варяжскими купцами, если те по случаю оказывались в пределах острова и привозили самое драгоценное, что только знали арварские мореходы, – корабельную кровь, живую и мертвую живицу, которую было не добыть на острове.

После ухода мужа в мир иной Вящеслава окончательно возомнила себя богиней, поэтому презирала золото и, слышно было, редко кого подпускала к своему берегу, не разбив корабля, а жила по древним арварским божественным законам – трудом рук своих. Однако молва о том, что в Арварском море есть остров, где жертвенники, уступы скал, ручьи, речки и даже тропы к жилищу бессмертной усыпаны драгоценностями, донеслась до Середины Земли, где обитали спорады – народ-мореплаватель, имеющий корабли, способные ходить по полунощным морям. И если многие мореходы, не знающие таинственного биения корабельного сердца или не умеющие ловить в свои паруса дыхание Хорса, простаивали многие дни в ожидании земного попутного ветра, то на галерах спорадов было до восьмидесяти пар весел и в два раза больше гребцов-невольников. Когда-то давно, много тысячелетий назад, эти весельные корабли впервые появились в Варяжском море и вызвали немалое удивление варягов, увидевших, что гребцы прикованы цепями к веслам и палубе.

Та к прибрежные арвары, арваги и сканды, а позже все остальные полунощные народы впервые позрели, что весь остальной мир давно живет и плавает по морям с помощью рабов, особых людей, каким-то образом лишенных воли, либо не имеющих ее от рождения – то есть бездушных, по арварским представлениям. Для варягов, существовавших отдельно от мира Середины Земли, такое состояние казалось невообразимым, поскольку считалось, что отнять волю, значит, отнять душу, что можно сотворить лишь с животными, и то кроме быка, коня и оленя. И одновременно безвольные рабы были понятны арварам, ибо они знали обров – порождение собственного древнего греха. На арварском языке это слово звучало «грах» – «похороны солнца»: по Преданию, один из многочисленных сыновей Роса, Невр, будучи еще малых, неразумных лет, однажды из баловства вздумал похоронить заходящее солнце, бога Ра. Невр посчитал, что бог лег на окоем и сгорел, а по обычаю над пеплом усопшего следует насыпать земляной курган, что он и сделал. На следующий же день утро не наступило, поскольку солнце не вставало и тьма длилась до тех пор, пока Даждьбог не вразумил юнца и не велел Ра подняться над землей.

Та к вот, еще в Былые времена взрослые и разумные арвары совершили грах, или грех, как говорят ныне, после чего и возникло греховное порождение – порода диких людей, не обладающих волей, однако при этом отчаянно непокорных, не поддающихся ни приручению, ни, тем паче, порабощению. Поэтому варяги смотрели на прикованных к веслам людей и откровенно дивились, как это удалось их поймать, одомашнить и заставить грести?

Иноземцам местные жители тоже показались странными и дикими: в то далекое время по берегам Варяжского, Полунощного и Арварского морей, а также на островах, оставшихся от Родины Богов, жило еще много бессмертных русов и золото ценилось ниже, чем железо, поскольку в суровой полунощной жизни варягов мягкий желтый металл годился лишь для ритуальных украшений, посуды и струн.

Эти иноземные мореходы, вернувшись на свои полуденные острова, стали называть варяжские народы варварами, то есть людьми с дикими нравами, не признающими злата. Но Середина Земли была так далеко от полунощных морей, что прозвище не волновало варягов; иное дело, спорады, вдохновленные молвой о сокровищах варваров, время от времени пускались в путь на своих галерах, чтоб отыскать остров Вящеславы, усыпанный драгоценностями. Они слышали, что хозяйка острова – богиня, однако страсть к золоту была выше страха перед грозной повелительницей морей и бурь.

Заветный остров, оставшийся от Родины Богов, видом своим напоминал ныряющего кита и походил на многие острова в Арварском море: скалистая гряда, поднявшись из воды по ходу солнца, образовывала плоский и сглаженный хребет, который на западе вновь превращался в гребешок и пропадал в волнах. Однако с полуденной стороны, под прикрытием гор, на пологих склонах виднелась высокая и буйная зелень, разрезанная узким затоном.

Там, где он вплотную приближался к отвесным скалам, по рассказам очевидцев, и находилось жилище Вящеславы.

Все посольство осталось на горах, а Сивер в одиночку спустился в седловину и оказался на вершине отвесного утеса, высотой сажен в сто: похоже, внизу и был исток горячего затона, выбегающего из подножия хребта. И здесь, под ногами, тоже оказалось золото, перемешанное со щебнем и песком – верный признак, что крепость бессмертной где-то внизу. Поскольку Вящеслава не принимала даров и никого не подпускала не только к острову, но и к жилищу, то ищущие ее благоволения мореходы оставляли жертвы где придется. Тем же, кому не удалось покинуть остров, оставалась единственная участь – доживать здесь остаток дней и утешаться надеждой, что когда-нибудь выпадет счастье позреть на живую богиню: Вящеслава являлась смертным очень редко, говорят, раз в столетие. Особо ретивые поклонники объявляли себя ее служителями и назывались приспешниками; кто же разочаровывался и терял веру, проводил жизнь на острове с жаждой и стремлением вырваться отсюда и зачастую пускался в плавание по холодному Арварскому морю на плоту или лодчонке, построенных из останков кораблей. На удивление, эти смелые и отчаянные люди достигали материковых берегов, ибо считалось, что Вящеслава открывает им морские пути и шлет попутный ветер. Но вернувшиеся с острова счастливчики разочаровывались еще больше, теряли радости жизни и чаще всего умирали в скорби.

Увидеть жилище бессмертной можно было лишь в тот час, когда солнце склонится к окоёму и войдет между двух скал западного отрога. Сивер ждал этого мгновения, и все-таки стены замка далеко внизу высветлились внезапно, на минуту выйдя из тени. По преданию, в этот миг вечная из рода русов снимала с головы железный обруч, открывала уши и, вскинув руки к небу, внимала молве Кладовеста. И одновременно могла услышать живой голос единокровца.

– Здравствуй, Вящеслава! – крикнул волхв в бездну. – Я, рус Сивер, пришел к тебе с посольством от моего брата Сувора, нашего князя и закона! Вспомни свое варяжское племя, братьев и сестер! Прими нас и выслушай!

Тень вновь легла на исток затона, рукотворные стены исчезли из вида, и глубоко врезанное русло с бегущей горячей водой покрылось густым туманом, ибо в воздухе похолодало. Бессмертная не услышала его, либо не пожелала услышать, приняв за чужеродца. Там, внизу, наступила ночь, хотя над горами все еще полыхало закатное солнце, а по обычаю, русы запирали свое жилище и отходили ко сну, поскольку вместе с темнотой наступало время навий, день для мертвых. Сивер с варягами пришел издалека и мог бы нарушить обычай, но после стрибожьих ветров, высланных ему навстречу, опасался разгневать Вящеславу и не решился в такой час тревожить ее: по преданию, бессмертные омолаживаются во время короткого, от заката до восхода, забытья и возвращают назад прожитый день, тогда как смертные во сне лишь приближаются к своей смерти. В полунощной стороне Арварского моря летняя ночь длилась всего около часа и потому сон должен быть покойным и безмятежным. Если же разбудить, то вечная арварка состарится на этот самый день.

Конечно же, она могла бы пожертвовать мгновением для бессмертных, коли бы знала, по какой нужде посольство отправилось за три моря, из Варяжского в Арварское, чтоб отыскать неведомый крохотный островок под Полунощной звездой…