– Придется еще раз изнасиловать тебя, мисс, – сказал он. – Умирать, так знать, за что.

– Отпусти, подлец! Мне же больно! – выдохнула она.

– Представь себе: сейчас бы перед тобой лежал труп. А лежит живой и здоровый муж, хоть и бывший. К тому же на тебе. Что приятнее, мисс?

Она обмякла, перестала сопротивляться.

– Только не насилуй больше меня… пожалуйста.

– Да не буду. – Он лег рядом, продолжая удерживать ее руки. – Хотя ты заслужила насилие. Или нет?.. Ладно, все равно не стану. Полежу рядом. Если усну, а тебе еще раз захочется… Стреляй чуть выше уха, вот сюда, – Георгий дотронулся пальцем до ее головы.

– Неужели тебе не страшно умирать? – через минуту спросила Нина.

– Страшно… Потому и прошу, чтоб наверняка.

– Всю жизнь не понимала, когда ты говоришь серьезно, а когда играешь. Как ты можешь в такие минуты?..

– Ты знаешь, что такое Бермудский треугольник?

– Слышала, а что?

– О «черных дырах» тоже слышала?

– К чему ты спрашиваешь?

Георгий отпустил ее руки, натянул одеяло до подбородка: она смущала и волновала его в любой ситуации…

– Это к слову о наших отношениях. Я и в самом деле не приду больше. И не сердись. Ты все время обезоруживаешь меня, делаешь слабым, бессильным. Ты как эта «черная дыра», как антипространство, втягиваешь человека, а зачем, и сама не знаешь. Правда же?.. Не хочу больше. Зачем я сегодня пришел?

– Попрощаться.

– Тогда мне нужно встать и уйти. Я ведь уже попрощался.

– Пойдешь утром, когда откроют метро, – холодновато сказала она. – Не бойся, в сонного стрелять не стану.

– И на том спасибо.

Нина погасила торшер, некоторое время они лежали беззвучно и неподвижно, не касаясь друг друга. Скоро она заворочалась – что-то ей мешало, беспокоило, давило спину, и Георгий нащупал под простынью твердый, с острыми заусенцами, комок.

Их брачное ложе, белый «Людовик», сработанный на вечные времена, верой и правдой прослуживший всего-то семь лет, оказался безнадежно испорченным…

– Что там? – спросила Нина.

– Пуля, – сонным голосом буркнул Поспелов.

Нина молча перебралась на его половину, потеснила к краю, непроизвольно прижавшись к спине. И лишила последней призрачной надежды на сон. Через несколько минут Георгия начало поколачивать от перевозбуждения, стиснутые кулаки и зубы не давали никакого эффекта. «Дрянь! – думал он. – Мерзкая тварь! Дешевка! Проститутка! Лесба несчастная!..» Он стал считать про себя, чтобы на счет «пятьдесят» резко встать и уйти отсюда совсем и навсегда. Подняться, и то с трудом, сумел, лишь сосчитав до ста. Увидел ее неприкрытые одеялом ноги, вытянутые, удлиненные пальчики. Встал на колени и начал целовать ступни…

Утром Георгий ушел тихо, чтобы не разбудить Нину – по-воровски, на цыпочках спускался даже по лестнице, но уже на тротуаре не удержался, поднял взгляд на окна, черными дырами смотревшие на улицу.

В одном из них угадывался призрачный женский силуэт…

Он торопливо свернул за угол, сохраняя полную уверенность, что уходит навсегда… Начавшийся с бурных хлопот день стряхнул, развеял остатки наваждения, и все, что было прошедшей ночью, вызывало теперь чувство стыда за собственную слабость, неумение справиться – нет, даже не с чувствами, а скорее, с похотью, сильным физиологическим влечением. Как еще назвать такое положение вещей, когда этот яростный, бурлящий туман в голове возникает лишь в тот миг, если бывшая жена оказывается рядом? И напротив, приходит полное равнодушие, когда ее нет?

С утра начались бесконечные инструктажи, гоняли из кабинета в кабинет до обеда, а список тем и инструкторов почти не убавился. Его готовили, как подводную лодку для автономного плавания, впихивали специальную информацию по геологии, гравитации, ядерной физике; пичкали еще недоваренной кашей сомнительных познаний в области контактов с внеземными цивилизациями, что-то втолковывали о возможном существовании параллельного мира, показывали слайды и видеозаписи неопознанных летающих объектов. За три-четыре подготовительных дня Поспелов обязан был получить и усвоить все знания о всякой чертовщине, накопленные за историю человечества. Заремба со своими россказнями про Долину Смерти выглядел наивным простаком, способным запугать лишь детей дошкольного возраста. На самом же деле привычный, осязаемый мир буквально лопался от необъяснимых явлений и феноменов, трещали по швам все материалистические и философские учения, опровергаемые точными науками.

– Оказывается, душа и в самом деле в момент смерти вылетает из тела и некоторое время висит над ним, как бы взирая со стороны на свою оболочку. И кому-то удалось даже взвесить ее, положив умирающего чуть ли не на электронные аптекарские весы, кому-то – сфотографировать в специальном излучении…

– Оказывается, бродят по земле привидения, над разрушенными храмами висит мученический светлый ореол, мироточат написанные человеческой рукой иконы…

– Оказывается, можно замедлять или ускорять время, причем довольно примитивным способом – находиться в абсолютном покое, как тибетский монах, или передвигаться по земле со скоростью выше сорока километров в час. Потому-де, мол, быстро стареют пилоты и шоферы-дальнобойщики…

– Оказывается, и на земле бывает эффект искривленного пространства.

Оказывается, оказывается…

Упади все это в почву обостренной чувствительности и безудержного воображения, можно за один день «рерихнуться» и потом запросто беседовать с космосом, вызывать дух умерших, предсказывать, колдовать и лечить все болезни без разбора. Поспелов внимательно выслушивал инструкции и наставления, учился пользоваться специальной фототехникой и приборами, чтобы снимать то, чего как бы и не существует в природе, – например пустоту, – мотал на ус словесные хитросплетения специалистов по полтергейсту и чувствовал, как его внутренний цензор в виде мужика с вилами в руках все время стоит на страже. Крестьянский корень еще не оторвался и прочно сидел в земле, не давая Поспелову воспарить над человеческой суетой. Он смотрел на очередного спеца и как профессиональный разведчик делал умное лицо, согласно кивал, когда надо, показывал всплеск любопытства, а сам пытался представить, как этот великомудрый человек не от мира сего, например, ест, сидит и пыжится на унитазе, спит с женщиной, трется о косяк, если зачесалось между лопатками. И земные эти потребности в одночасье срывали все, даже самые искусные маски, претендующие на бытие. Ему хотелось прервать какого-нибудь душевидца в потрепанном пиджачке, специально приглашенного для инструктажа, хлопнуть его по тощему животу и сказать примерно так: «Слушай, мужик! Кончай пороть хреновину. Давай поговорим за жизнь».

И не делал этого только потому, что в самом начале определился и как бы договорился сам с собой, что уже пошла его новая работа и вся эта дурь, которой дышит и тешится нынешнее общество, и есть предмет наблюдения, изучение обстановки, сбор развединформации.

Ближе к вечеру в тот день Поспелова неожиданно пригласил к себе Заремба, ухмыльнулся с цыганской хитроватостью:

– Что, рома, навалили тебе пищи для размышления? Навешали лапши?

– Нормально, – отмахнулся Георгий. – Через пациентов Кащенко тоже надо пройти. Для контраста ощущений.

– Ну ты кончай, – слегка обиделся полковник. – Я тоже когда-то не верил. Но все так просто…

Похоже, Цыган уже оторвался от земли. Табор его уходил в небо…

– Привыкну, – заверил Поспелов. – Специфика работы…

– Спецтехнику получил?

– Получил…

– Инструктаж по пользованию?

– Получил…

– Теперь получай жену! – весело заявил полковник. – Я слово сдержал – такую женщину тебе подобрал! Такое яблочко, такой персик – сам бы ел. Да зубов уж нет укусить! Младший оперуполномоченный, старший лейтенант Курдюкова. Сейчас придет!

– Из «женского батальона»? – сразу угадал Георгий, не вкладывая никаких эмоций, но Заремба что-то сразу заподозрил:

– А что? Девушки там, как в Голливуде! Глаза разбегаются. Так что подбирал по деловым качествам, как положено.

«Женский батальон» занимался оперативной работой чуть ли не во всех отделах и по многим направлениям. Оперуполномоченные девушки работали секретаршами у крупных начальников и банкиров, горничными в гостиницах, официантками, валютными и просто панельными «ночными бабочками». Деловые качества могли быть самыми разными, в зависимости от того, где претендентка на роль жены служила раньше, какие задачи выполняла. Поспелов сильно сомневался, что кто-нибудь из «батальона» был приставлен доить коров, давать скотине сено и управлять колесным или гусеничным трактором. И, напротив, ни секунды – в том, что все остальное девушки делали мастерски и с профессиональным блеском.

«Жена» явилась через несколько минут, и Поспелов невольно оценил вкусы нового начальника. Разве что в этом «прикиде» и макияже она годилась больше в жены «новому русскому», чем начинающему фермеру, уже замордованному падежом скота и дождями-сеногноями.

– Татьяна, – представилась она без всякого жеманства, однако с едва уловимым смешком.

– Посмотри, Георгий! – ликовал и приплясывал «цыганский барон». – Какая стать! Как голову держит! Ну-ка, Танюша, пройди, пройди, покажи товар лицом!

Она игранула манекенщицу, вильнула бедрами, повела полуприкрытым взором.

– Н-ну, муж? – спросила. – Нравлюсь я тебе?

С такой бы на Канары закатиться или в кругосветку на теплоходе…

– Ты на антураж не смотри, – заметил полковник. – Она во что хочешь обрядится, платочек повяжет и под корову сядет.

– Посмотрим, – сдержанно ответил Поспелов.

– Что ты, Георгий! – воскликнул Заремба. – Товарищу по службе в зубы не глядят! Вот комплект ваших документов, получайте. И свидетельство о браке, между прочим. От прошлого оставили только имена, привыкайте, приспосабливайтесь друг к другу. Время есть, целых три дня!

– Александр Васильевич, – усмехнулась Татьяна. – Мой муж… Он по легенде такой хмурый или по жизни?

– Не обращай внимания, – отмахнулся тот. – С женой недавно разошелся. У него слишком необъективные ассоциации с женитьбой. Придется тебе восстановить его тонус.

– Постараюсь, товарищ полковник! – Она взяла под руку Поспелова. – Ну что, инструктажи на сегодня кончились? Пойдем приспосабливаться? Ко мне или к тебе?

Заремба спрятал улыбку, распорядился деловито:

– Ты, Танюша, подожди его в коридоре. У нас еще один разговорчик остался, чисто мужской.

Старший лейтенант Курдюкова послушно вышла из кабинета. Полковник плюхнулся в свое кресло, бесцельно поводил взглядом.

– Значит так, Георгий. У Татьяны есть сынишка, четыре года. Живет с бабушкой. Так что ты особенно-то губу не раскатывай: она не шлюха, а человек семейный. Чтоб все у вас там было… по совести, что ли. Не обижай ее… Что так глядишь? Совсем не нравится?

Поспелов сунул руки в карманы, сел на край стула: перед глазами стояла черная дыра окна с силуэтом Нины…

– Да нет, ничего… Только я прихожу в восторг всего лишь от одной женщины – от бывшей жены.

– От восторга и разошелся?

– Тяжелый случай…

– Ладно, твои заморочки, – проворчал Заремба. – С Татьяной найди общий язык… Ну нет другой в «женском батальоне»! Чтоб с тобой на ферме смогла жить. Кроме нее, конечно… И предупреждаю: чтоб без всяких там драм и трагедий.

– Это вы о чем, товарищ полковник? – насторожился Георгий.

– Да все о том же! Ты в семейных парах не работал и не знаешь… Когда живешь неделю – ничего, в удовольствие. А месяц-два – вот тут и начинается. Природа-то берет свое, обычно «жены» влюбляются, голову теряют. И плевать им на операцию, на службу. Конфликты, рапорта на увольнение… Вплоть до самоубийства. Ты мужик, береги ее, держи в руках и повода не давай. Конечно, это бесчеловечно… Но мой тебе совет: постоянно ворчи на нее, нуди, брюзжи. Женщины в нудных не влюбляются. Впрочем, и это не панацея. Они же в этом «батальоне» после трех лет службы спят и видят себя настоящими женами и матерями. У них для любви душа всегда нараспашку.

Георгий слушал его и почему-то примерял все не на товарища по службе, а на бывшую свою жену, некогда купавшуюся во всеобщей любви и теперь обделенную…