4

И вот королю с принцессой была обещана охота на этот сезон на самом высоком уровне, а на Пижме леший ходит! Это же международный скандал, если вместо медведя к Его Величеству выпрет див или дива! Мало ли что лешачьему отродью в голову взбредет, оно же не понимает ни чинов, ни титулов. Ладно, Эдика приласкать: литовского иностранца, все бабы целуют, а если принцессу чмокнет? Еще хуже – короля так же, взасос?!

В общем, губернатор озадачил Недоеденного вытравить эту тварь из пижменского края и сам озадачился, подключил своим столичные связи, и вот теперь из Москвы должна приехать целая бригада специалистов по работе со снежным человеком. То есть, ученых людей, которые будто бы умеют с ними обращаться. Но это вряд ли поможет, потому как в местных лесах бродит самый настоящий див, а не обезьяна, дикарь какой-нибудь или снежный человек. Туземцы, кто договаривался и приманил сюда лешего, кто знает повадки и нрав, помогать не станут, а самим ученым не сладить, будь они хоть академиками. Костыль в этом убедился: неугомонный, он на следующий день после охоты с губернатором велел егерям поправить лабаз, вечером на него засел и в сумерках леший опять явился. Только на корточках по овсу не ползал и горох уже не жрал; подошел в открытую с опушки леса и снес крышу с засидки. Охотовед пытался взять его на мушку и выстрелить, но оторопь взяла и тяжесть во всем теле, будто в мышцы воды закачали. Ладно, пожеванная левая рука, но и правая стала не послушной, замедленной, сигналы от головы не принимала. А див выудил из лабаза Недоеденного, обнюхал всего, фыркнул и швырнул в овес. Добро, тот спортом занимался, сгруппироваться успел, а то бы весь переломался. И хорошо еще вездесущий Борута оказался неподалеку. Третий глаз у него еще не открылся, однако он уже им подсматривал, стервец, и знал, что будет наперед! Дождался он, когда леший удалится, подбежал, сгреб Костыля, даже старой обиды не помня, положил в мотоциклетную коляску и скорее в Пижму.

Все равно охотовед сутки пластом пролежал, и когда немного поправился, вздумал с ним помириться, из врага друга сделать. Предложил ему должность инспектора, начальника над егерями, зарплату с губернаторскими надбавками, казенную машину и карабин, однако гордый колхозник отказался из-за своего непреклонного норова. Тут Костыль и заподозрил, что это собачник из-за обиды ему нагадил и зазвал лешего, однако всем известно, Борута здесь ни при чем. Он бы и сам рад вступить в контакт, да только лешему это без нужды: раз есть договор с мужиками, а Недоеденный в этом не сомневался, то чудище будет исполнять его в точности. Без ведома лешего ни один человек, тем паче, пришлый, в лес не войдет, гриба не сорвет – не то, что медведя взять.

Зарубина подмывало спросить, кто же они, эти мужики-туземцы, что со зверем договаривались и лешачиху пригласили в район, однако выдавать себя было рановато. Тетка же расчувствовалась, по-матерински прониклась к нему, считала, Зарубина бог послал, а то бы пришлось ночевать на обочине. Поэтому просительно произнесла:

– Человек-от почти за тыщу километров ехал. Нехорошо отправлять не солоно хлебавши…

– И чего ты предлагаешь? – грубо спросил ее муж и скрежетнул новопоставленными зубами.

– Дак может Драконину вдову попросить? Дракоши нынче овсы сеяли, и медведи у них все сосчитаны.

– Ага! Станут тебе дракоши чужого на своих медведей водить! Они москвачей терпеть не могут. Сама же Дива Никитична не поведет?

– Сама не поведет, но ежели попросить, даст зятя. Скажем, знакомый, в гости приехал…

– Лучше сказать, родня он нам, потому за него хлопочем. Кум, брат, сват, что-то в этом роде. А то не поверит.

– Скажем, будущий зять! – нашлась тетка. – Натахин кавалер!

– Ты женатый, нет? – спросил попутчик.

– Да холостой он. – уверенно заявила его жена. – Сразу видно!

– Откуда тебе видно? Ему ведь лет сорок! Видно, боксом занимался, эвон какой нос. Нынешние девки таких любят…

– Я холостых мужиков сразу вижу. – похвасталась тетка. – От них дух такой исходит, ядреный…

– Да уж, – ревниво проворчал попутчик. – В комсомоле ты хвостом повертела…

Для тетки это была больная тема, и она попыталась переключить внимание мужа на Зарубина.

– Человек он хороший, подсадил, повез и денег не спросил. Так бы перлись с сумками. Цего бы ему не помочь?… Скажем, Натахин ухажер. Натаха-то должна вот-вот приехать, с практики. Если уже не приехала! Пускай у Драконей и поживет. Зачем отдавать его Недоеденному?

– Почему тогда у Драконей? Где логика? Если Натахин кавалер?

Тетка смутилась и что-то прошептала мужу – тот сердито отпрянул.

– Да и хрен с ним, пускай пристает! Скорей бы уж кто-нибудь к ней пристал!

– Она же у нас девица! – возмутилась попутчица.

– Девица? А кто с дедом Морозом в обнимку фотался?

Жена ему рот заткнула.

– Ты что мелешь-то?! Сфоталась, ну и что? С ним все девки фотаются!

– А зачем в этом выставила, как его?…

– В интернете? Так это модно сейчас!

– Ну а почто голая-то снималась?!

– Почему голая? Это стринги называются!

– Ага, стринги: здесь черта и здесь черта. Больше нету ни черта…

– Натаха хотела показать, что ни деда, ни мороза не боится!

– Телеса она свои показывала. – обидчиво проворчал попутчик и умолк.

– Все равно, пусть вдова у себя поселит. – упрямо повторила жена, покосившись на Зарубина. – От греха подальше.

– Она поселит! И себе парня приберет! Любит приезжих…

Тетка вздохнула:

– И то правда… Но и к нам его тоже опасно. Залезет ночью к Натахе…

– Вот и будем до пенсии ее кормить, если никто не залезет.

– Будем, а что остается? Теперь зубы вставили…

Обсуждали это так, словно Зарубина не было!

– Мне все равно надо к Костылю. – не вытерпел он. – Лицензии к нему выписаны…

– Костыль тебя в лес не пустит. – заявил попутчик. – И охотиться не даст, пока приказ губернатора не исполнит, дива не изведет.

– А эти дракоши дадут?

– С дракошами тебя ни один леший не тронет. – вставила тетка. – Тем паче со вдовой. Ей даже губернатор не указ.

– Как же так? – обескуражено спросил Зарубин.

– Дак Драконя-то был председатель! И Герой!

– Председатель чего?

– Как цего? Объединенного колхоза!

– Но ведь колхоз у вас развалился?

– Колхоз-то развалился. – восхищенно согласилась попутчица. – Да только Драконя каждый день отправлял в Тотьму молоковоз на три тонны. И еще один перерабатывал на своем маслозаводе. При вдове так еще больше стало.

– Откуда же столько?

– А этого никто не знает. – заявил ее муж. – Феномен природы. Известно точно, они дома только двух коров держит, этих самых тряпошных, французских. Чтоб детишек парным молоком поить. И еще нетелей на продажу. Которых волки режут.

– Колхоза нет, а надои есть?

Бывший всегда откровенным, попутчик начал темнить или толком ничего не знал и строил предположения.

– Колхоза-то нет. Да ведь земля осталась. Драконя можно сказать, с детства председатель. Его отец тоже был председателем, вот и научил. Сын далеко вперед смотрел, и перед самым крахом укрупнился – соединил три колхоза и леспромхоз в одно аграрно-промышленное хозяйство. У него столько власти в руках было – ого! Всю пахотную землю, выпасы, сенокосы, все под себя подгреб. Колхозные леса и гослесфонд впридачу! А еще со всех собрал холостых молодых специалистов и выдал за них всех трех дочерей. Чуть ли не в приказном порядке, одну свадьбу гуляли. Куда бы теперь Костыль не сунулся, председатель документы и карты на стол – везде его территория. Даже губернатор вынужден считаться. Поэтому Недоеденный арендует у него угодья, а в договоре все прописано. Вроде даже звери принадлежат колхозу «Пижменский Городок». Будто у Дракони каждый медведь с биркой. Костылевы гости стрелят зверя, станут шкурать, а него в ухе написано, чей. Так Борута говорит, сам видал…

– Может у вас и речка Пижма молочная, с кисельными берегами?

– Вроде того. – подхватила тетка и глянула на мужа с укором. – Сказал бы уж прямо, нечего человека водить вокруг да около…

– Сама и скажи! Я экономическую базу обозначил.

– От нечистой силы молоко. – заявила попутчица. – Говорят, стада Драконины пасет и кормит дивье лесное. И от постороннего глаза прикрывает! Потому и масло получается вкусное.

– Если пасет сила нечистая. – в тон ее мужу серьезно заметил Зарубин. – Молоко должно быть мерзкого качества. Тем более, масло!

– А ты занозистый мужик. – вдруг определил попутчик, защищая супругу. – Вредный, все с подковыркой… Или журналист, или из налоговой.

Зарубин вздохнул с сожалением.

– Не угадал… Хотя статьи иногда пишу… Просто любопытно стало, откуда столько молока? Я же когда-то вологодский Молочный институт закончил, зоотехническое отделение.

– Дак там наша Натаха учится! – изумилась тетка. – Ты местный, что ли? Вологодский? То-то я чую, как родной.

– Вырос в Грязовце. – с гордостью произнес Зарубин. – Есть у вас такой городок…

– Как же, знаем! – почти хором и весело воскликнули попутчики.

Дорога из Москвы лежала как раз через этот город, и он свернул с трассы, заехал, чтобы побывать возле дома, где прожил чуть ли не половину жизни. Когда-то там жила бабушка, у которой он воспитывался с шести лет – отец служил в конвойных войсках, и часто переезжал из одного лагеря в другой, поэтому Игоря оставили в Грязовце, чтоб ходил в одну школу. Раздолбанный, унылый и тщедушный городок еще называли Грязенбург, однако Зарубину он нравился. Можно было выйти из дома сразу в лес и собирать грибы, а в поле – землянику, что они с бабушкой и делали. Она и отдала его потом учиться в Молочный институт, поскольку всю жизнь проработала главным технологом на маслозаводе.

Бабушка давно умерла, поэтому он постоял возле дома, где жили уже незнакомые люди, посмотрел в окна на чужие занавески и отчалил на Пижму.

– А как в Москве-то очутился? – изумилась тетка. – Номера-ти у тебя московские! Всех наших после молочного по колхозным фермам разгоняли!

– Дальше учиться поехал. – уклонился от расспросов он.

– Теперь ферм-то нету, куда Натаха пойдет? К Дракониной вдове на ферму – не возьмут. У них семейное предприятие… Девка умная и свиду – одно загледенье! Жениха бы ей доброго и взамуж отдать…

Зарубин прервал это откровенное сватовство.

– И где же все-таки фермеры берут молоко?

– Толком никто не знает. – опять заерзал попутчик. – Если всерьез, то говорят, в Кировской и Архангельской областях скупают, за свое выдают. Но тоже вранье, у нас напрямую и дорог-то нет. Чтоб скоропортящийся продукт возить. А туземцы коров давно не держат, молоко в магазинах берут…

Тетка чуть не выдала какую-то их тайну.

– Борута говорил, у вдовы дойное стадо где-то, от налогов спрятанное. И все эти тряпошные, породистые…

– Цыц! – оборвал ее муж. – Не наше это дело! Скажи еще, лешие пасут, лешачихи доят…

Его жена примолкла, а он сам начал выдавать секреты еще похлеще.

– Вдова со своими зятьями между прочим под покровительством самого губернатора. Тот к ней тайно заезжает, будто бы парного молока попить, маслица прикупить…

– Какого маслица? – взвинтилась жена и по-медвежьи пышкнула. – И молоко он не пьет… С Дивой брильянты делят.

– Уши развесь и слушай! – прорычал попутчик. – Какие брильянты? Ты что мелешь?

– Которые хохлы копают! У председателя, когда жив еще был, под домом труба обнаружилась. Геологи нашли. Одна с нефтью, и одна с брильянтами.

– Ты что городишь? При постороннем человеке?

– Он же вологодский! Из Грязовца!

– Тогда во-первых, не труба, а трубка. – поправил муж. – И не с брильянтами, а с алмазами. Во-вторых, у Дракони под домом никаких полезных ископаемых нету! Ну откуда им взяться?

– А зачем в горе ходы роют? – шепотом спросила тетка. – Его отец еще рыл, сын рыл. Сейчас вдова. Целое метро выкопали! Не сами, конечно, хохлы работают, как рабы, в цепях закованные. По ночам из-под земли украинские песни слышатся…

Попутчик только головой потряс.

– Там у него хранилище! Для созревания сыра!

– Это он такие слухи распускает. – не согласилась жена. – На самом деле подземный завод, из нефти бензин гнать и всякие вещества. Сейчас все из нефти делают. Есть подозрение, и сливочное масло. А ты спрашиваешь, где молоко берет.

– Ну откуда у нас нефть и алмазы?!

– В Архангельской нашли, значит и у нас есть. – не сдавалась тетка. – Ломоносов не зря говорил! Только все Драконям досталось, потому как вся их порода связана с нечистой силой. От Героя труда звезды да бьюст остались. Алфей Никитич был местный олигарх!

Попутчик слушал жену, ерзал, стыдился, не зная, как ее остановить, и тут не сдержался, выругался и приказал молчать.

– Болтовня все! – Заключил он. – Алфей Никитич отшельником жил вот и насочиняли! Был я у него в погребах. Там все плиткой сделано, как в лаборатории. Бабы в марлевых повязках ходят. И хохол всего один, который сыр варит. Цепь у него есть, только на шее, золотая и толщиной в палец…

– А что ты у него в погребах делал? – ревниво спросила жена, не найдя других аргументов.

– В понятые меня брали! – мгновенно оправдался тот. – Когда Недоеденный на председателя написал и комиссию прислали, из санэпидстанции. Помнишь, масло привозил?

– Масло не плохое. – справедливо оценила жена. – Купил тебя Драконя куском. Они любую комиссию купят! Вон даже губернатор не устоял перед нечистой силой. Кто его надоумил устроить родину деда Мороза?

– Причем здесь дед Мороз?

– При том, что тоже нечисть! А надоумил Драконя. Мол, как-то выживать надо, коль сельское хозяйство угробили, дураков заманивать, то есть, туристов из городов. Дескать, есть такой сказ в наших местах, как в самые трескучие морозы на тройке белый старик проезжал. Его и нынче видят многие. А это ведь он губернатору сказ про своего деда рассказал!

И тут тетка окончательно распалилась, затмив талантом мужа-баешника. Оказывается Драконин дед родом не местный, а приехал невесть откуда на тройке белых коней в лютые январские морозы. Крытый тулуп на нем был красный, шапка с куньим мехом, но тоже с красным верхом, ехал, как барин, в белой кошеве, а кучером у него был молодой парень. Заехал он в Пижменский Городок, тогда еще нищий довоенный колхоз, поглядел, как люди бедно живут и стал подарки раздавать: ребятишкам конфетки, бабам красные косынки, а мужикам по стопке водки. А Новый год тогда еще не праздновали, елок не ставили и про деда Мороза только из сказок и знали. Народ бежит на площадь, радуется, и будто кто-то сказал, мол, старик этот – сила лесная, нечистая, а кто-то признал его за деда Драконю, вятского картежника, который каждую осень уходил пешим в города, с колодой карт в кармане и серебряным рублем. Говорят, до Москвы и Питера доходил, а назад всякий раз возвращался на тройке и с подарками.

Кем бы это старик ни был, пользу принес не сказочную – взял да своего внука, что кучерил, в Пижменском Городке оставил. И с такими словами:

– Люди добрые здесь проживают. Сделай их счастливыми.

На другой же день колхозники собрались и выбрали его председателем, сроком на один год, но оказалось пожизненно, поскольку нечистая сила ему помогала скотину ростить, хлеба выращивать, молока надаивать. При Никите Драконе начали в пижменском краю лесовозные дороги строить, так председатель запретил тянуть прямые через пахотные земли, отвел неудобья, увалы, болота. Все, кто ездил в этих краях, кляли и костерили председателя, наматывая лишние километры и совершая невообразимые круги, а народу тут раньше было много, и не только колхозного, две мелиоративные колонны работали, рейсовые автобусы ходили в райцентр, самолеты даже летали из Тотьмы в Красную Пижму, леспромхозный поселок. Поэтому дороги все время спрямляли, отчего и появилось много разбитых проселков. На самом же деле у жителей было убеждение, будто Драконя-старший не о землях заботился, и уж никак не о людях; для нечистой силы дороги прокладывал, поскольку она любит жить в чащобах, веретьях и болотах, а председатель с нею был всегда повязан. В народе молва ходила, будто он договорился с мелиораторами и тайно спустил Доринское озеро, будто бы сапропель добывать и поля удобрять, но на самом деле, чтоб превратить водоем в непроходимое болото – все для нечестии старался, чтоб ей спокойно жилось на моренных островах среди топей.

Но и кроме слухов многие сами наблюдали колдовство Дракони. Например, нигде грибов-ягод нет, у него полно, или как сено косить-убирать: кругом дожди льют – у него солнышко, и даже росы не выпадают. Точно так же и хлеб жать, лен дергать, озимые сеять. За счет этого Драконя-младший стал потом дважды Героем соцтруда и даже собственный бюст у себя на родине ему поставили. Сначала в вологодском парке, для народа, как пример добросовестного труда, а когда перестройка началась, перенесли и установили прямо напротив окон собственного дома, чтоб сам на себя любовался и идей социалистического труда не рассеивал в капиталистическом производстве. Правда, цветы к памятнику по праздникам теперь кладут только дочери, зятья, губернатор с его пристебаями, да нечистая сила, но все равно почет. Журналист из Вологды Тоха Хохолов уже лет сорок про двух Драконей статьи пишет, по телевизору показывает, за что гонорары, премии получает все эти годы! Из международной организации «зеленых» такую отвалили, что машину себе купил – сам хвастался. Правда, на ней и в аварию попал, полгода на костылях шкандыбал потом.

А с женой, то бишь теперь со вдовой Алфея Никитича, тоже нечистая история была. Едет однажды Никита Драконя с полей, вдоль этого самого Доринского болота, а вечер был ясный – бабье лето в тот год аж на три недели растянулось! Едет, радуется, глядь – полная корзина на обочине стоит, осокой повязана. Думал, грибники забыли, какая-нибудь слабосильная бабуля набрать-то набрала, донести не смогла. Развязывает корзину, там ребенок совершенно голенький, на моховой подстилке спит, да так сладко – не разбудить. Привез домой, отдал жене, а наутро собирает колхозное собрание – кто младенца у Доринской мари оставил? Прошу сознаться и забрать пока не поздно. Иначе, мол, доктора привезу, и на поголовном обследовании тот сразу определит, кто родил. Тогда еще молодежи много было, одних незамужних доярок-свинарок человек пятнадцать. Даже замужние бабы сидят, глазами хлопают, переглядываются, одну повитуху послали, чтоб определила, чьих кровей будет новорожденная. Будто в первые дни жизни на лице ребенка еще заметен некий родовой знак, и кто умеет смотреть, тот его увидит. Повитуха глянула на младенца, пошушукалась со старухами, и говорит: