– Посмела! – прервала его княгиня. – Если бы ты выжил из ума и одряхлел, поверила бы, что Асмуда прислал без задней мысли. Но ты хитер и дальновиден!

– В моей дружине есть закон незыблемый! – повысил голос воевода. – С черной вестью идет тот, на кого пал жребий. На меня падет – я понесу. И языка лишусь, и в сруб до смерти сяду.

– Пусть будет так, – после раздумий согласилась княгиня. – Докажи мне верность свою. Немедля выступай на леших! На город их, Искоростень! Покарай их смертью лютой! Пожги! Бояр продай хазарам, злато возьми себе.

– Непотребно продавать бояр. Они же не рабы.

– Я так велю! А князя их – как его имя?

– Мал…

– Мала забей в колоду и приведи к моему двору. За ладу моего…

Вскипела месть ярая, заполонила горло.

– Суды ряди сама, – воспротивился воевода. – Я воин, мне пристало мечом служить престолу. Продай, забей… Да сие ж Русь, матушка. Поднимутся и завтра нас забьют и продадут. Не играй с огнем…

Княгиня взмолилась:

– Владыка Род! Твои ли промыслы я ныне испытываю? Ты дал мне сына, по мужа отнял. Не только меня – всю Русь овдовил! Что мне делать теперь одинокой? Кто защитит вдову с несмышленым дитем? Кто за кровь отомстит? Кто за Русь постоит?!

– Не убивайся, княгиня, – воевода брови приподнял, но глаз не показал. – И эту беду Русь одолеет. Есть кому за нее постоять, и за тебя с княжичем.

– Так пойди, Свенальд! Ступай!

– Я стар, и крови много пролил…

– Нет, ты хитришь! Кровь супостата лить – тебе отрадно… Вижу, отчего упрямишься. С древлян ты дань берешь, чтоб содержать дружину, и потому не желаешь зорить своих данников. Но если ты отомстишь древлянам, отдам тебе северян, с них станешь брать.

– Брать с северян мне бы за честь, – вздохнул Свенальд. – Да вот привык я к короедам, мне жаль их, неразумных…

– Ты пожалел древлян? – изумилась княгиня. – Чудно мне слышать… Не ты ли их учил мечом, когда противились и дани не давали? Не ты ли древлянскими головами украсил все перепутья и дороги по Уж-реке? Не ты ли их на кол сажал и зарывал живьем?

– Я, я, княгиня, – согласился воевода. – Теперь уразумел – напрасно все, мечом, огнем не проучить. Давно ли плавали в крови? А вот поднялась рука на Великого князя… Уж лучше бы простить древлян.

Княгиня приблизилась к Свенальду и попыталась заглянуть в глаза – не получилось…

– Ты что замыслил, воевода? Будто сам не свой, будто над собой не властен… Признайся, что ты хочешь?

Старый наемник отвернулся.

– По вере христианской добродетель – обиду схоронить. Простишь древлян, тебе воздается.

– Ты что же, христианскому богу поклоняешься?

– Нет… Я бога своего ищу, – признался вдруг Свенальд. – Много вер испытал. Но своей, отчей, так и нет, поскольку не ведаю, где родился… Но средь вер есть две, русская да христианство, где прощать велят, чтоб сотворить благо. Жене неподобает мстить, мужское это дело.

– Что ж, воевода… Позор тебе, лукавый! Сама стану мстить!

Свенальд и это стерпел, лишь побагровел слегка и шатнулся, словно получил удар копья.

– Послушай старика. Все русские князья внимали советам старого Свенальда. И ты внемли, дурного не скажу.

– Ну что же, говори, – вдруг согласилась княгиня. – Мудрую речь скажешь – послушаю. О христианских законах я слышала, не толкуй. В Руси свои законы. Перун заповедал мстить злодейству, чтобы пресечь его. Желаю по своим законам жить.

– Перун-то заповедал мстить, а старый Род – прощать.

– Не учи меня! Я мстить желаю!

– Норов твой известен, – проговорил старый наемник. – Да в том беда, что ты теперь вдова, а княжич мал. Затаила б свой страстный дух и не бросалась в бурную реку. Тебе сподручней брода поискать. Ты же стара, и облик юный – суть чародейство. Не пристало старости поступать, как юности безмудрой.

Княгиня внутренне вздрогнула, но не показала виду: который раз ей напоминали о старости… Почудилось, прежний образ стареющей жены к ней вернулся и волосы выседил, уста собрал в комок… Метнулась она к зерцалу – и воспрял дух.

– В чем суть совета твоего?

– Уйми гордыню, сокрой ее, как свой прежний облик. И принимай послов.

– Послов?

– Древляне пришли. Прими их в гриднице, достойно.

– Неужели с повинной головой явились?

– Ан нет, княгиня, – пряча лукавство под бровями, проговорил старый наемник. – Князь Мал сватов прислал.

– Кого же вздумал сватать в такой скорбный час?

Свенальд на меч оперся, закряхтел, заскрипели кости.

– Тебя, вдова. Прослышал о твоей красе и разум свой утратил. У терема стоял, чтобы позреть, когда на гульбище выйдешь… Взгорячился, как несмышленый юноша, и выступил на князя – твоего мужа. Великий князь жертвой безумства пал.

Гнев окаменил уста княгини, пленил волю. Наемник старый в сговоре! Се он и учинил расправу…

Насилу превозмогла себя, удержалась от искушения взять в руки меч и пронзить изменника!

Между тем Свенальд продолжал:

– Не строптись, пойди за Мала. Не гони сватов. Твой муж, Великий князь, был слабым. А Русью править достойно храброму мужу.

Княгиня едва оторвала взор от меча. Старый наемник уже не скрывал лукавства. Он все затеял! Он сговорился с Малом, и тот погубил ладу… Однако княгиня вняла совету старика, спрятала свой норов, скрыла мятежный и мстительный дух. А явила иной, слабый, изнемогающий – будто бы смирилась со своей судьбой.

– Князь Мал в безумстве… А ты-то в уме ли, Свенальд? Не утратил ли рассудка, если вздумал сватать за убийцу мужа? Что скажут мне князья? Как рассудят бояре?

Эти ее слова оживили старого наемника.

– Теперь ты – Великая княгиня. Тебе равных по достоинству нет на Руси. Твой престол, и потому как захочешь, так и поступишь. А князей мы пристрастим, бояр строптивых ушлем со двора. Я трем князьям служил. Станешь слушать меня – и тебе послужу. Престол тебе принадлежит, пока князь несмышлен и мал. Помысли же: след ли тебе воссесть и Русью править? Ведь ты жена! А на земле нет ни стран, ни народов, где царствовали бы жены. Не помышляй об этом. Муж на престоле должен быть, покуда твой сын растет. Не будет мужа – вся русская земля прахом пойдет. Многих князей я испытал в ратном деле и скажу тебе, княгиня: один Мал тебя достоин.

Следовало бы немедля казнить Свенальда. И голову надеть на кол. Дружину его изгнать прочь из русских пределов!.. Но мудро ли это? Старый наемник достиг преклонных лет лишь потому, что всегда был расчетлив и осторожен, как волк на добыче, хитер, как лиса. Казни его сейчас – восстанет Лют Свенальдич и позорит Киев. Если отважился идти сватать княгиню, значит, заранее поостерегся, дал Люту наказ, как поступить. Уволить со службы и изгнать дружину наемную – уйдет его дружина в Дикополье или к хазарам. Наймутся к кагану, получат золото и кошт да пойдут зорить Русь! Все ходы в русских землях им известны, все броды не раз меряны, крепость городских стен известна…

Что сам Свенальд, что рать его – не подмога Руси, а тяжкий груз, от которого мудрено освободиться. Смирила гнев княгиня, затаила норов.

– Хоть и матерая я теперь, да все одно – вдова… Твоя правда, Свенальд, сидеть ли жене на престоле? Управиться ли с государством? Мужское дело – править…

– Позвать сватов? – предложил воевода.

– Постой, Свенальд, не станем спешить, – рассудила княгиня. – По русскому закону следует прежде тризну справить, мужа проводить в Последний Путь. Где его тело?

– На Уж-реке. Пока в земле лежит, – сказал наемник. – Муж твой теперь подождет – сваты не любят ждать.

– А подождать придется, – вздохнула она. – Не могу переступить обычая… Поведаю тебе тайну, Свенальд: если нарушу закон – Великий волхв изрочит меня в тот же час. И не красавицу-княгиню узрит Мал, а старуху. Ты прав, мой юный облик – суть чародейство. Пусть сваты возвращаются и ждут, когда совершу тризну.

– Нельзя им возвращаться пустыми. Не принесут благой вести – не сносить голов…

– Что же мне делать? – будто бы затужила княгиня. – Посоветуй, воевода.

– Добро, – помыслив, проронил он. – Прими послов пока, но при дворе держи, возле себя. Я же тем временем поеду на Уж-реку с малой дружиной и построю корабль. Ты же потом приедешь с послами, проводишь Игоря в Последний Путь, да сразу и свадьбу сотворим в древлянской земле. В Киев вернешься женою мужней.

– С тризны да на свадьбу? Не худо ли это? Не простят мне такой дерзости бояре…

– Они тебе сомнений не простят, безволия не стерпят, мягкости. Чем тверже будет твоя воля, тем короче станут у бояр и языки, и руки. Ты – великая княгиня!

– На мудрость твою полагаюсь, Свенальд, – слегка вдохновилась княгиня. – Будь по-твоему. Ступай на Уж-реку, готовь все к тризне, да чтобы честь по чести.

– Не терзайся, – заверил наемник. – Я выстрою ладный корабль, пусть князь себе плывет… Покуда у древлян, моего сына Люта не отпускай. Он вместо меня и бояр смирит, если потребуется, и Киев защитит от супостата. Да и за Святославом присмотрит. Асмуд стар и ныне не годится в кормильцы, поскольку жребий пал принести черную весть. Не худо было бы тебе Люта определить кормильцем.

– Провожу мужа в Последний Путь, тогда и определим, – пообещала княгиня. – Мне следует по закону совет с боярами держать. Не станем злить их понапрасну…

– Разумная ты жена, – одобрил наемник. – Мне лестно будет послужить тебе… А Люта я сегодня же пришлю.

Ей почудилось, будто Свенальд, подобно пауку, опутывает ее своими тенетами, не оставляя ни щелочки. Весь этот тяжкий разговор происходил в тайне, с глазу на глаз, однако при сем был Святослав, тихо и отрешенно играющий с кистенем. В тот миг ни Свенальд, ни сама княгиня не брали его в расчет: четырехлетний княжич, казалось, не в силах еще внять ни сговору лукавому, ни делам земным. Однако едва за воеводой затворилась дверь, Святослав кистенем в дверь указал – вослед старому наемнику:

– В его словах я не слышал ни слова правды. Не верь ему, мать.

– Да, свет мой ясный! – изумилась и обрадовалась княгиня. – Лукав сей воевода и коварен…

– Но и от тебя не услышал правды, – прервал ее сын. – Почему ты лгала ему?

– В ответ на его ложь!

– Как печально мне на земле, – вдруг по-взрослому загоревал княжич. – Еще не взошел на престол, а его уже отнимают. Мне след исполнить свой рок, а вижу, придется всю жизнь сражаться за власть. Вот почему гаснет на Руси свет…

Княжич неожиданно зарыдал и, безутешный, уткнулся в подол матери. Он силился еще что-то сказать, но слезы перехватывали горло, сводили судорогой уста.

– Ты исполнишь свой рок! – попыталась утешить его княгиня. – Ты суть Великий князь! Ты станешь править Русью! Я не позволю отнять твой престол никому!

От слов ее Святослав заплакал еще горше – видно, иного ждал в утешение. Мать окончательно смешалась, не зная, как успокоить сына, взяла его на руки и стала носить по покоям.

– Не плачь, не плачь, мой Великий князь, – приговаривала она. – Пристало ли князю плакать? Увидят бояре и скажут: Святослав – наследник недостойный, слабый…

В тот миг взгляд ее остановился на мече: дар Валдая висел у княжича в изголовье. Не выпуская сына, княгиня сняла меч, проронила задумчиво:

– А впрочем, плачь… Плачь, сын мой! Но только мне в подол. Когда же взойдешь на престол – и слезы обронить не смей!

Со Святославом и мечом в руках она спустилась в гридницу и усадила сына на место отца – престол, окованный золотом. Меч положила рядом, под правую руку.

И приспустилась перед ним на одно колено.

– Присягаю тебе, Великий князь! Целую к тебе твой меч!

Святослав тотчас же перестал плакать и вытер слезы.

– Теперь я слышу правду. – Он всхлипнул. – И клятве твоей верю… Да только не настал еще час. Садись со мною рядом, мать.

Она послушно села на престол, и места хватило обоим – жене и дитяти. На славу или на позор творилось невиданное дело? Присягнут ли бояре столь непривычным соправителям над всей русской землей? Признают ли законной власть матери и малолетнего чада? А ну как затеют свой совет и приставят опеку, пока не возмужает наследник?..

В тот час в гридницу вбежал воевода Претич – верно, какую-то весть нес, да замер у порога, увидев на престоле княгиню и княжича. Не успела она и слова сказать, как верный воевода склонился на колено перед престолом.

– Я, Претич, боярый муж, присягаю вам, князи! Я мечом своим клянусь повиноваться во всех делах и помыслах ваших!

После этих слов Великий князь обязан был взять свой меч за лезвие и подать его рукоять на целование, однако слаба еще и нежна была детская рука, чтобы держать обоюдоострый булат, рассекающий на лету самый тонкий волос; мать же его, Великая княгиня, хоть и имела силы да жесткую ладонь, но не могла коснуться меча на престоле, кроме как устами, ибо не позволял обычай и ее женская суть принимать клятву на оружии – принадлежности мужской чести и достоинства. И тогда боярин сам взял меч и приложился к нему.

– Ты первым присягнул, так будь первым боярином подручным. – Княгиня указала Претичу место за столом у правой руки. – Но прежде, чем место свое занять, ступай и объяви Киеву: нет более среди живых Великого князя Игоря, мужа моего. А посему на престоле сын его, Святослав, и я, мать Великого князя Святослава. Да скажи еще, не вечно мне сидеть тут, а до поры, как мой сын возмужает.

– Исполню, княгиня. – Претич поклонился и направился к двери.

– Постой! – окликнула она. – С какой вестью ты шел к нам?

Боярин вернулся к престолу.

– Мои холопы весть худую принесли. На пристани древлянские послы, от князя Мала. Явились будто бы с покаянной головой за смерть мужа твоего, а в самом деле Мал прислал их, чтобы тебя сосватать. Об этом еще никому не ведомо…

– Мне ведомо, – тихо проговорила княгиня. – Пошли глашатаев по Киеву, а сам ступай на пристань да покличь мне предстоящего посла. Остальные пусть там ждут. Любо мне о сватовстве договориться.

– Добро, – вымолвил Претич спокойно, однако светлый его взор не мог скрыть тревоги, – ужели пойдешь за Мала?

– Ступай, ступай, – поторопила княгиня. – Да скоро возвращайся.

Едва боярин удалился, как в гридницу вошел Свенальдич, бравый и отважный витязь, рожденный от гречанки, некогда полоненной отцом. От матери Лют унаследовал огромные темные глаза, а от Свенальда – желтые волосы и длинное лицо, на коем одновременно уживались горячая страсть и холодное бесстрастие. И если старый наемник и слуга русских князей всегда прятал свои глаза и взор под густыми седыми теперь бровями, то сын его смотрел казалось бы открыто, доверчиво, но с чуть заметной, скрываемой дерзостью, скорее даже легкой надменностью.

Свенальдич сломал шапку, поклонился.

– Желаешь ли, витязь, быть слугой моим? – спросила княгиня. – Сослужишь ли русскому престолу так, как отец твой?

– Желаю, матушка-княгиня! – страстно ответил польщенный Лют, которого раньше допускали ко двору лишь в качестве охраны.

– Хочу приставить тебя кормильцем к сыну моему, Святославу.

Свенальдич просиял:

– В сей же час приступлю! Уж я вскормлю! Уж я на путь наставлю!

– Не спеши, витязь, – мягко промолвила княгиня. – Прежде исполни мою волю, которую хочу поручить тебе.

– В чем ее суть, госпожа? Я вмиг исполню!

– Это должно остаться в глубокой тайне, Лют.

– Клянусь, княгиня!..

– Постой! – посуровела она и похолодела очами. – Где ныне твой отец?

– Ушел на Уж-реку! – доложил Свенальдич, несколько смущенный. – Исполнить твой указ… Взял много подводных коней и поскакал наметом. Спешит готовить тризну… Мне же велел ко двору явиться!

Его темные, южные глаза выражали легкую рассеянность, а простота открытого взора – преданность и желание служить, однако почуяла княгиня во всем этом одно лукавство. Лют знал все! И заговор против Великого князя, последующее сватовство вдовы княгини – ничего не обошлось без участия Свенальдича.

– Присягни Великому князю Святославу! – потребовала княгиня.

Ретивый витязь тут и в самом деле смешался, ибо без воли отца своего, Свенальда, не вправе был ни присягать, ни в службу наниматься, хотя и возрастом давно созрел. Мало того, старел – за полсотни перевалило Люту.

– Он несмышлен еще! – нашелся Свенальдич. – Не возмужал, чтобы…

– А возмужал ли ты, коль без отцовского слова не ступишь шагу? – спросила княгиня. – Не присягнешь Святославу – не сослужить тебе тайной службы, которую намереваюсь поручить.

Упоминание о тайной службе разожгло страсть Люта: где тайна – там и честь, и злато…

– Не мал я уже, княгиня! Могу и сам поступать!

– Присягни!

– Семь бед – один ответ! – витязь встал на колено и присягнул, поклялся Святославу служить правдой, а Руси – мечом своим. Но исполняя обряд, он горел от нетерпения, а княгиня умышленно тянула, не говорила ему о сути службы.

– Много ли оставил тебе дружины отец?

– Семь сот конных да три пеших, – признался Свенальдич и что-то заподозрил, нахмурил по-отцовски бровь. – Ежели стольный град от набега защитить – довольно, но ежели, госпожа, ты замыслила мне супротив отца выступить…

Недоговорил и устрашился.

– Иное я замыслила, – успокоила княгиня. – С чего ты взял, что я хочу с отцом тебя стравить? Откуда у тебя думы такие? В сей-то час, когда и так горе на Руси?

Горела на воре шапка! И холодный северный рассудок не в состоянии был потушить этого пламени!

– Какая же служба мне выпадает? – терял терпение Лют. – Коли тайная, и с присягой ко князю?

– Слушай меня, Свенальдич, – и жестко, и ласково сказала княгиня, доставая из ларца пергаментный свиток, перевитый кожаным ремнем. – Муж мой, Игорь, покуда правил на Руси, казну растратил, а из похода сокровищ не привез. А мне сейчас надобно и злата, и серебра, и каменьев самоцветных. Ведь я собой красна да не богата.

– Как же не богата, матушка? Вся Русь у твоих ног…

– Власть еще не суть богатство. А вот ежели при красе своей будет у меня полна сокровищница – стану я первой невестой среди прочих. И царь ромейский к моим ногам припадет. Без дружины и оружия я покорю его, как покорить не могли достославные князья.

– Ох, матушка! – вновь устрашился храбрый витязь. – Экую хитрость ты задумала…

– Сослужишь мне по правде – первым вельможей будешь, – посулила княгиня.

– Велишь мне дань взять сверх меры? – задор Свенальдича слегла увял.

– В скорбный год и мерной дани не берут…

– Пошлешь в разбой на хазар?

– Разбоем немного возьмешь…

– Или воевать их?

– Мне войны затевать не след нынче, подожду, когда сын вырастет.

– Куда же мне идти?! – не сдержавшись, воскликнул Лют. – И где искать сокровищ?

– Ступай в северную сторону, – велела княгиня. – Там в холодном море есть остров Ар. Чтобы отыскать его, возьми поморцев-мореходов. До острова этого пять сот и девять поприщ, без сведомых людей его не отыскать среди других островов.

– А далее – что? – едва дышал Свенальдич. Однако княгиня тянула, по-вдовьи горько размышляла: