Давай поедем в мрачную пустоту.
Примерно 20 километров мрачной пустоты,
И потом надо свернуть налево,
И ещё пара сотен метров.
Именно там – отличный бар с лучшим эспрессо
Из одного кенийского сорта кофе.
Они держат и коста-риканский —
Для тех, кто пьёт кофе с молоком.
Но больше там ничего нет,
Как и посетителей, впрочем.
Там даже шляпу повесить не на что —
Полная пустота.
Из коленных чашечек у неё идёт нефть,
Колени сочатся нефтью.
В хороший день можно набрать
Полулитровую банку,
Если водить её краешком по коже,
Цепляя маслянистые капли.
И что с этим делать?
Врачи только собирают консилиумы,
Хорошо хоть не раструбили журналистам.
Родные уже привыкли к тому,
Что она ходит всё время в чёрных тугих
Лосинах со специальными уплотнениями
На коленях, впитывающими всё новые капли.
Нефть – это её повседневность,
Она даже отслеживает курс на неё,
Колебания рынка, как чей-то пульс,
Чуть лихорадочный, переменный, живой,
Непонятный. В последнее время
Она чувствует себя целой
Нефтедобывающей страной.
Государством, уверенным в своём смысле.
Смотрите, как она переходит улицу,
Как смеётся, как делает покупки.
Ничего, что от нефти она избавляется
В ванной, снова и снова смывая тяжёлые
Чёрные капли. У неё в этой жизни
Есть нефть. А что есть у вас?
Ивар, – говорит ему мама, —
возьми немного ночи на подоконнике,
принеси мне, хочу поглядеть,
не стёрлись ли звёзды.
Не стёрлись, – он ей. —
Чего им стереться?
Сверкают как новенькие,
светят в оба.
Ну хорошо, тогда посплю.
Спи, мама, спи.
Сплю уже, Ивар, сплю.
Про парня, который с детства запомнил почему-то
Пару строчек из песни, не раз хрипловато и свойски спетой В. В. Высоцким,
А сочинённой другим бардом, реально хлебавшим лагерную баланду:
«Товарищ Сталин, вы большой учёный, в языкознаньи знаете вы толк,
А я простой советский заключённый, и мне товарищ – серый брянский волк».
И тут вдруг он смотрит по телеку какую-то передачу к юбилею актёра и певца,
И там на фоне звучит эта песня, и голос отчётливо выпевает про толк, а следом:
«А я огрызок яблока мочёный, по мне пройдётся весь гвардейский полк…»
Что за отсебятина – думает парень, что за жалкая пародия, да ещё в юбилей,
Но голос вроде аутентичный, может, какая-то особая версия, интересно…
И он тут же садится к компу и гуглит: «товарищ сталин вы большой учёный»
И ему выпадают десятки, сотни линков на текст, и он заходит на первый,
Ведущий на страничку клуба собирателей бардовской песни, и читает:
«А я огрызок яблока мочёный, по мне…» – бросается на следующий линк,
Полное собрание текстов лагерной тематики в виртуальном пространстве,
А там: «…Весь гвардейский полк», он звонит другу и говорит: «Слушай, такое дело,
Хрень какая-то, ты ведь помнишь, песенка есть, Высоцкий пел, и там «простой
Советский заключённый», а тут яблоки какие-то мочёные, ерунда же, Жень?!»
А Женя отвечает: «Постой, постой, это где гвардейцы по яблоку шагают?» И они
Ещё полчаса ожесточённо спорят, пока парень не обрывает звонок, послав при
Этом друга куда подальше. И только тут ему становится страшно. В следующие
Полчаса он звонит маме, дяде, ещё паре приятелей, просто чтобы подтвердить
Догадку. Да, так и есть. НИКТО не помнит строчек, которые помнит он. Парень
Плохо спит, на следующее утро не идёт на работу, едет на приём к невропатологу
В центральную поликлинику. У дверей ждут ещё человек пять. Он вертит в руках
Номерок – оставил пальто в гардеробе. Его очередь после девушки с чуть опухшими
Глазами. Как будто много плакала – замечает он. Вот она уже заходит, он пересаживается
На её место, прямо у двери. Слышно, что девушка что-то быстро говорит вполголоса,
Потом притихает, пауза, потом снова говорит. И вдруг он улавливает вежливый
Спокойный голос невропатолога: «Да, я тоже прекрасно помню эту песню „Миллион,
Миллион дней жить нам врозь“. …Так вы говорите – есть другая версия?» Парень встаёт,
Он весь прямо пунцовый, сердце ухает… что же это, что же… Он дожидается девушку,
Не заходит к врачу, она медленно, задумчиво идёт по коридору. Он ступает следом,
Не представляя, как начать разговор. То приближается, то удаляется. Вот она уже
В гардеробе – забирает своё пальто, он берёт своё. Она его не замечает, застёгивает
Пуговицы, выходит. Он идёт за ней, она садится в трамвай, он следом, она едет, смотрит
В окно. Он в паре шагов, поглядывает на неё, потом тоже в окно. Её остановка, он – за
Ней. Понимает, что не решится подойти, чтобы она не восприняла это всё как издёвку,
Как мрачную шутку, как розыгрыш. Просто хочет знать, где она живёт. Она подходит
К подъезду многоэтажки. Нажимает код, тут он понимает, что сейчас её потеряет.
Решается, бросается вперёд, но дверь уже захлопнулась. Он кричит: «Девушка!
Подождите, девушка!» Но дверь не открывается. Он отскакивает, пытаясь заметить
Какое-то движение наверху в маленьких окнах подъезда. Ничего. Муть. Не разобрать.
Он топчется у входа, пока какой-то тинейджер в куртке с меховым капюшоном не
Приблизится к двери. «Чёрт! И телефон, и код забыл…» – объясняет он, проскальзывая
За недоверчивым тинейджером. Тот идёт к лифту, а парень взбегает по лестнице пешком
До третьего, потом останавливается. Не знает, что делать. Спускается вниз. А потом
Самым острым ключом из домашней связки выцарапывает на штукатурке прямо над
Дверью из подъезда, так, чтобы точно заметила – «Миллион, миллион алых роз!» и
Свой номер телефона. И выходит, счастливый, уверенный, что всё ещё как-то сложится,
Что он не огрызок яблока мочёный, по которому неизвестно почему, неизвестно с какой
Целью прошёлся весь гвардейский мрачно шагающий полк, сапоги за сапогами,
Сапоги за сапогами, сапоги за сапогами.
Трогательный, наивный, какой-то искренний
Истребитель пролетел над речкой. Спелый
Напомаженный танк уютно перебирал гусеницами,
Подъезжая к лесу. Заветно, по-детски бабахнула
Установка залпового огня. Счастливые довольные
Пехотинцы куда-то побежали. В небе росли
Дымчатые раскрывающиеся цветки взрывов.
Небольшой коренастый генерал обещал
Взять всё, что можно, до полуночи. Весёлый
Озорной корреспондент держал перед ним
Микрофон с номером канала. Телезрители
Радовались и блаженно отдувались от трансляции.
Мыльная война пенилась перед ними во всём
Своём маслянистом блеске. Сверкало солнце.
Достаточно ли мы держали в ладонях ежевики,
Морошки, клюквы? Не подозрительно ли много
Попадалось нам незрелых ягод или, наоборот
Уже слегка подвяленных, с коричневыми бочками?
Ступали ли мы мягко по коврам августовских лесов?
Зажигали ли фонарики в самое тёмное время суток?
Работали ли на лесопилках молчаливыми загадочными
фигурами, утирающими пот? Спали ли на пригорках,
разметав руки? Становились ли постепенно примерами
неразборчивого неаккуратного почерка? Оставляли
ли отпечатки ладоней в прибрежном песке у неспешной
речки? Расцепляли ли не поддающиеся тугие ветки?
Хорошо ли мы прожили жизнь до сегодняшнего момента?
Всегда ли мы были правы? Не пропустили ли что-то важное?
Приходи уже, вечер пятницы,
подари нам немного кофе и специй,
и медленный чубук наргиле
пусть остановит жёсткие шестерёнки спешки.
Мир вам, работники офиса А,
разойдитесь довольные, потряхивающие
ключами от машин, которые увезут
вас в счастливую пятничную пробку,
ведь после неё – лишь диваны и телевизоры.
Те же, кто предпочитают тесноту заведений с музыкой,
предпочитают и коктейли из разных кружащих голову зелий,
но также и напиток пиво им знаком, который пенит усы
и щекочет губы, заставляя искать закуски солёного толка,
такие же, как и шутки о глубине декольте новой барменши.
Пой нам, пятница, шелести табаком самокруток,
телефоны пропой самых весёлых девушек,
танцующих на столах так, как они видели прежде в кино
в дешёвых фильмах континента Америка.
Ох, пятница, люблю твою пёструю тень
и то чувство, с которым незаконченные дела
оставляют на понедельник, как будто запечатывая пещеру,
в которой томится дракон с дыроколом вместо клыкастой пасти.
Я – скромный человек, который трудится понемногу
во всякие дни, смиренно отдавая утренние и дневные часы,
О проекте
О подписке