Глава 1

Семенова я уважал. Хороший у него ум, ничего не скажешь. Если Семенов берется за дело, можно быть уверенным, что рыть будет так глубоко, что лопатой поскребется об дно мира. Мы ему так и говорили:

– Семенов, будешь рыть – дно не пробей. А то океан спустишь, и черепаха сдохнет, на которой четыре слона стоят. Мир пожалей, Семенов.

Тупых шуточек нынче развелось море. Такое большое море, что если бы Семенов и продырявил дно мира, то вместо вытекшего вселенского океана мы использовали бы это самое море шуточек, запустили бы в него черепаху и установили весь мир на тупые шуточки про то, на чем стоит мир.

Кондиционер молотил на полную силу, но было все равно жарко. Ничего, придется терпеть. Заведение у нас такое, что окна лучше не открывать, потому что желающих разузнать, о чем мы здесь шушукаемся, многовато нынче развелось, многовато. Приходится спасаться от лишних глаз за толстыми стенами, и тут уж кто во что одет, дабы не париться в нынешнюю московскую жару. Вот Семенов, тот вообще в пиджаке и при галстуке. Аксельбантов и погон не хватает, был бы полный комплект гусара. Поскольку наше Управление внешней статистики после официального признания Доказательства Харитонова передали в ведение Минобороны, некоторая доля гусарства начальством, то есть мной, приветствовалась. Сколько-то лет прошло, с тех пор, как президент провозгласил Доказательство, лет пять?

Семенов любил пиджаки, поэтому выглядел как начальник из прошлой эпохи. Амплуа ведущего аналитика обязывало. Амплуа вообще очень часто обязывает любить антураж, что бы ни говорили психологи: любить не заставишь, и так далее. Еще как заставишь, и сердцу прикажешь, и будут любви к официальным пиджакам все возрасты покорны. Я сначала не понял Семенова с его официозом, думал, это у него такой комплекс, чтобы выглядеть посолиднее. Потом пригляделся: ан нет, любовь. Семенову эта любовь шла, и он был на самом деле великолепным аналитиком.

Семенов стоял перед нами и водил лучиком указки по экрану, на котором разворачивался его доклад. Остальные сотрудники, душ сорок, сидели на стульях, расставленных не очень ровными рядами, и внимали словам докладчика. Это все были мои ребята, из моего управления. Большинство из них я набирал сам, отлавливая в других конторах, переманивая из силовых структур и научно-исследовательских институтов, а иногда просто выхватывая из толпы. Несколько человек были из тех самых «новых сообществ», то есть сект или каст. Теперь они работают на государство, обеспечивая стабильность.

Я сидел, как положено боссу, в первом ряду, поощрительно взирая на подчиненного. Семенову иногда требовался мой одобрительный взгляд, что было странным, учитывая его невероятную квалификацию и крепкое положение в коллективе. Наверно, какие-то детские проблемы у парня остались, что-то вроде авторитарного отца из далекого травматического детства, или наоборот. Это не важно. Главное, ему нужно было одобрение, а уж этого добра у меня навалом, когда нужно. Я за этим в спецхран не спускаюсь, и к кобуре, которой у меня нет, не тянусь, зато у меня всегда при себе и ласковое слово, и мудрый взгляд, и совет к месту.

– Короче, Семенов, – сказал я, – сколько новых у тебя? И давай закругляться будем, хорошо?

Семенов быстро закивал, будто вдруг осознал, сколь драгоценно мое время, а он его занимает. И заговорил быстро-быстро, как отличник, которому любимый профессор уже и так нарисовал высший бал в зачетку, а он все равно жаждет удивить напоследок своей ретивостью, все тараторит да тараторит.

– Групп, групп… новых групп мы выявили четырнадцать, и аналитика говорит, что идентифицируем и классифицируем вскорости еще пять-шесть…

Много, Господи, очень много. Плодятся, как котята в подвале, и всех приходится брать на карандаш, никому во внимании не откажешь. Бывало, отказывали, а через полгода-год получали секту, или боевую организацию, или просто такое ядовитое сборище дураков, что ни умом объять, даже таким, как у Семенова, ни дустом вытравить. И даже если группа оказывалась безобидной, все равно добро пожаловать в Большой Каталог.

Наше богатство – это наш перечень, Большой Каталог, список всех этих сект, каст, гуру, подгурков, недогурков, и их паствы. Самый большой каталог на этой планете. Он самый большой, потому что мы первыми начали. В тот не мягкий вечер, пять лет назад, когда меня военные вызвали в Управление поздним вечером, мы сразу начали анализировать, прогнозировать и выявлять тех, кто способен пошатнуть, так сказать, устои государственности в новую эпоху. Жена еще волновалась за меня, оставшись в одиночестве в нашей новой квартире, а я в ту же ночь принялся за новую свою работу, классифицировать население согласно отношению к новой реальности.

– Из ныне обнаруженных наиболее интересны две группы, – вещал Семенов,– первая – явные «отрицатели», вторые – «искатели». Вторые серьезнее.

«Искатели» всегда серьезнее, потому что у них есть большая цель. У «отрицателей», то есть тех немногих, кто не верит в виртуальность нашего мира, цель, как правило, очень простая – крикнуть погромче, что все вранье и заговор правительств ради ограничения свободы граждан. Все их выступления заканчиваются истерикой, мол, власть скоро всех вакцинирует специальной вакциной «от памяти», и все забудутся – в смысле, у всех забудется правда про мир, ум отшибет, и тогда никто, кроме их секты, не поведает людям правду. Будто их не вакцинируют в таком случае… Разумеется, все это полнейшая чушь, никто никаких красных и синих таблеток предлагать никому не собирается. Хотя, если честно, в подворотне продают и такое, дабы нажиться, но мы на это смотрим спустя рукава, этот бизнес нам не мешает, потому что он фальшивый, не работают никакие таблетки. Ни в ту, ни в другую сторону. Тут уж, как говорится, сам дурак, если повелся на россказни наркодилеров. Короче, таблетки – это дело обычных полицейских. Иногда мы им, младшим братьям, сдаем кое-какую шушеру, совсем мелюзгу, чтобы самим не возиться. А они нам за это услуги, присущие их ведомству. Хотя, я бы «отрицателей» сдавал в психушку, а не в полицию. Психушек развелось множество, и этот вид помощи населению пока абсолютно бесплатен. У нас вообще очень социальное государство.

А вот «искатели», эти парни куда серьезнее. Потому что там часто есть и идея, и цель, и средства. Помню секту Калашова, те вполне серьезно предполагали, что если грубо отключить одновременно все электростанции на планете, то мы очнемся в истинной реальности, снимем виртуальные шлемы и весело заживем. Будем в гости друг к другу ходить, рассказывать, как спали в виртуальной игре под названием «Земная цивилизация». Накопили «калашовцы» под эту идею изрядное количество «калашей», и не только. Под занавес, когда мы их накрыли, было тех ребят уже человек восемьсот, и поверьте, они вполне могли осуществить свои планы. Именно планы, не мечты. Не знаю, где бы мы все проснулись, в какой реальности, но вот что вполне могли насовсем заснуть – это да. В таких серьезных случаях мы сами не действуем, передаем дело более грубым спецслужбам. Наша задача – выявлять, классифицировать, и заносить в Большой Каталог.

– Товарищи, будем слушать Семенова? – демократично обратился я к коллективу, – Или пусть скинет всем, и сами почитаем?

Они что-то защебетали, но я уже принял решение, потому что терпеть эту дурацкую жару совсем не хотелось. Я встал, махнул рукой в сторону двери – до свидания, товарищи, и обратился к Семенову.

– А вас, Семенов, я попрошу остаться, – сказал я, но никто, кроме эрудированного Семенова, не улыбнулся на эту фразу.

Хорошие у меня ребята, но классику подзабыли. Ничего, жизнь напомнит.

Глава 2

Разогнав сослуживцев по рабочим местам изучать откровения докладчика, я обернулся к нему самому.

– Юра, – сказал я Семенову, – а не прогуляться ли нам с тобой на зенитную площадку?

Семенов пожал плечами – раз начальству угодно, почему бы не прогуляться… Это его легкое движение ничего не значило. У Семенова был блестящий ум, но совершенно разболтанная нервная система. Он то возбуждался, то зависал, то суетился на ровном месте. Похоже было на то, будто ум Семенова столь могуч, что не вмещается в тесную черепную коробку, и приходится всему телу за эту мощь отдуваться. И потому иногда руки и ноги Семенова одновременно принимали из головы противоречивые управляющие импульсы, ввергая хозяина в ступор. Вот и сейчас Семенов вроде готов, но стоит, как готовая сдвинуться с места гора, ожидающая человека с верой хоть с горчичное зернышко.

Я взял Семенова за плечо и подтолкнул к выходу. Ступай, Семенов, я твое зернышко, и только я. Мы вышли из конференц-зала и вызвали лифт. Вежливый Семенов хотел пропустить меня первым в кабинку, но я подтолкнул его – заходи, а не то снова залипнешь. На кнопку тоже нажал сам, не барин, и прозрачная кабинка плавно поехала вверх.

Я очень любил ездить на лифте, как маленький. Помню, в детстве, когда мы с родителями летали в отпуск, я занимался в салоне самолета тем, что крутил рычажок, удерживающий столик для еды, расположенный на спинке переднего кресла. Не просто крутил, но управлял в этот момент самолетом, как летчик, даже гудел, как двигатель, вызывая недовольство мамы, сидящей рядом. Сейчас, когда я на этом лифте катаюсь, мне иногда тоже хочется загудеть, потому что лифт едет бесшумно, а мне не хватает того незабытого детского кайфа от гула моторов. Увы, положение начальника серьезного отдела не позволяет издавать лишние звуки при подчиненных. А в одиночестве, когда никто не слышит… ну, не знаю, можно и погудеть иногда, наверное.

За прозрачной стенкой лифта промелькнул кафетерий. Он пустовал, как обычно. Служащим высшего интеллектуального класса не рекомендовалось употреблять психоактивные вещества, включая кофе, но кафетерий нам зачем-то соорудили. Поставили механического болвана за стойку, набили буфет всякой дрянью – ешь, пей, травись на здоровье, употребляй газированное, сладкое, с усиленным вкусом. Провокаторы, иначе не скажешь. Словно проверяют – сломаемся, нет?

Механический бармен, робариста, сам неживая штуковина и штукин сын, проводил нас взглядом – и вы мимо, товарищи? Мимо, мимо, не надейся. Интересно, в его башку вложили чувство вины за собственную бесполезность? Надо приделать ему ноги, чтобы он подбегал к лифту и кричал вдогонку:

– Человеки, остановитесь, испейте кофейку-с, ну пожалуйста!

А потом бился бы пластмассовой головой о стекло, стеная и выпуская липкие слезы. Дежурный механик подливал бы эти слезы в резервуар ниже спины, ругаясь, что снова никто ничего не пил в кафетерии, и ему приходится ради восполнения положенного запаса слез заруливать на этот этаж чаще, чем хотелось бы. «Вырвать бы всем этим роботам блок верности, и утопить в царской водке, а то железяки уже совсем не железяки», сказал мне однажды механик. Он хотел бы сказать «штуковины», но это было мое слово.

Семенов стоял рядом и послушно смотрел в ту же сторону, что и я. Он ждал. Ждал момента, когда окажется на крыше этого дома, сядет в хорошее кресло и успокоится. Иногда я даже позволяю ему заснуть. Вместе с разболтанной нервной системой в комплекте с Семеновым шла неспособность останавливаться и отдыхать. Парень мог не спать сутками, делая свою работу, а потом падал, как правило, здесь, на зенитной площадке.

Площадку соорудили с расчетом на гравилеты. Их еще официально не изобрели, но мы знали, что работы ведутся. Еще несколько лет, и новая техника будет представлена публике. От обычной вертолетной площадки наша отличалась прямоугольным люком, устроенным метрах в пяти от центра. Поговаривали, что в этот люк будут автоматически подаваться снизу какие-то особые то ли аккумуляторы, то ли батареи. С чем батареи, с гравитацией? Звучит как чушь, но интересно будет посмотреть. Наверное, и для времени скоро изобретут аккумуляторы. Надо тебе полчаса, откупориваешь банку, и получаешь. В этом мире возможно все.

Лифт остановился. Дальше шло только небо, и легкие на нем облака. Отсюда вся Москва, как на ладони, иначе не скажешь. Протяни руку, и забирай. Иногда я чувствовал, что мы этим и занимаемся – держим в своих ладонях и Москву, и всю страну, и…