Чай в пакетике
Вторник

«У меня неожиданная, я бы даже сказала, сногсшибательная новость! Мы едем в Питер!»

Так начала свою речь директор нашего студенческого театра, Лариса. Ну, особо неожиданного в этом ничего не было. Слухи бродили уже полгода. А что касается «сногсшибательного», то у нее все было сногсшибательное… Или гениальное. Но так как сказать про новость, что она гениальная, будет как-то не по-русски, соответственно, новость была сногсшибательная. А я вам скажу, что особенно сногсшибательного было в этой новости. На календаре была зима! А что такое зима в Баку? Это снег, который выпадает один раз в сезон и тут же превращается в лужи, не успев как следует порадовать детвору. Это мужчины, которые ходят максимум в пиджаках и в норковых шапках (надо же продемонстрировать свою южную закалку и финансовое состояние). Это женщины в демисезонных пальто или, опять же, в норковых шубах (собственно, по тем же причинам, что и мужчины в шапках). Это хлебные магазины, которые тут же пустеют, потому что снег вызывает вселенский коллапс: грузовики перестают ездить, вода из кранов перестает течь, электричество по проводам перестает бежать! Потому что в Баку выпал снег. При температуре -10 закрываются школы… Чтобы, не дай аллах, кто-нибудь не простудился. Вот что такое зима в Баку во времена советского союза, в которые как раз и происходили те гениальные и сногсшибательные события. Мягко выражаясь… Сейчас-то наверняка все иначе. Цивилизованнее! А тогда зима для нас была именно календарной, в отличие от Питера, где она была реальной. На каждой улице и за каждым поворотом. Настоящая русская зима с тридцатиградусными морозами.

Теперь вам понятно, почему эта новость была действительно гениальна в своей сногсшибательности?

Но мы, молодые, горячие, безбашенные, по-южному закаленные, конечно же, обрадовались… Собственно, тогда мы радовались всему. А почему бы нет? Это с годами поводы для радости превращаются в необходимость все обдумать и взвесить… Но в результате, за частую, выходит очередная глупость, только продуманная и выношенная. Так что лучше уж честно и просто порадоваться и ломануться в зимний Питер без теплых вещей.

Я чего-то отвлекся в своих рассуждения…

А наш директор, между тем, продолжала.

– Я заделала гастроли на две недели. Дорогу, проживание и питание мы оплатим из нашего НЗ-фонда, но сборы все окупят с лихвой, и даже, по моим расчетам, в два раза. Так что мы обеспечим себя зарплатой на еще один год! По-моему, это ГЕНИАЛЬНО! – закончила она, ослепив всех нас горящим взором победителя, в ожидании общего ликования.

Слово взял наш худрук Дмитрий:

– Мы с Ларисой проделали огромную работу!..

– Кто бы сомневался! – прокомментировал мне на ухо Олег.

– Сыграть нам предстоит двенадцать вечерних и шесть утренних спектаклей!..

– Конечно… Он-то играть не будет, а мы в каждом спектакле… – гудел мне в ухо Олег.

– Так что давайте наберемся терпения и творческих сил и покажем Питеру, кто мы есть…

– Покажет он!.. Ишь какой показыватель выискался… – Олежек, мягко говоря, недолюбливал Диму. Ну, вы поняли. А все потому, что Дима у него девушку увел. Дима вообще был известный ходок…

– Площадки и расписание нам дадут по приезду! Так что в бой, как говориться.

– Тоже мне, командир… – шипел Олег в ухо.

Тут я не выдержал:

– Тебя чего-то не устраивает? Так и скажи ему.

– Да мне вообще фиолетово. Я с женой поеду, а она у меня коренная петербурженка.

После того, как Дима увел у Олега даму сердца, Олег поехал на все летние каникулы в Питер развеять свое горе. И там-то познакомился с девушкой Анютой, на которой скоропостижно женился.

– Она у меня блокадница! – гордо заявил он, когда знакомил нас. – Ее мама и бабушка блокаду пережили!

Я, конечно же, поздравил его с таким жизненным приобретением. Хотя мне самому было непонятно, зачем и ради чего. Но он сам дал ответ, продолжив свою речь:

– Я вот закончу институт и перееду в Питер с Анютой. А этот Дима пусть подавится своей Катей…

Катя – это та девушка, которую Дима увел у Олега. А я возьми и ляпни:

– Так пока ты в Питере искал свое счастье, они уже расстались…

– Да? – Олег покрылся алыми пятнами и заходил желваками. Он всегда так делал, когда злился. А еще зубами скрипел. Но сейчас сдержался, чтобы виду не подать. – Быстро они! За три месяца, да? Ну, так все равно пусть оба подавятся. А мы в Питер переедем. Да, Анюта?

Анюта, девушка с хищными чертами лица, маленькими острыми глазками и орлиным носом типа клюв, улыбнулась, обнажив свои клыки, и произнесла совершенно беззаботно:

– Ну, конечно, Олежек!

Я подумал: «То ли она совсем бум-бум, то ли вид делает. Все же понятно!..» А еще «О» у нее выходило какое-то особенно круглое и протяжное. Вологодское какое-то… Мне стало жалко Ооолега. Все же было шито белыми нитками. Анюту, кстати, взяли швеей-костюмером в нашу студию. Тут еще дым прошлых любовных баталий не развеялся… А она как ни в чем не бывало мерила, шила, гладила и одевала… Лучше бы она этого не делала. Потому что птичий у нее был не только нос, но и руки… Но надо же ей было где-то работать… и желательно рядом с мужем… А так как на такую зарплату костюмера никто не соглашался, тут для нее все и сошлось. В общем пригодилась она…

А меня опять унесло в сторону! Но это чтобы вам понятно было!

Закончилось, значит, собрание, и мы отправились по домам укладывать чемоданы и набираться творческих сил, как рекомендовал нам худрук. Отъезд планировался через неделю.

Я вам не рассказал про состав нашего коллектива… Но это и не к спеху. Меня, Олега, Анюту, Ларису, Дмитрия и Катю вы уже знаете. С остальными познакомитесь по ходу наших гастролей. Скажу только, что жили мы одним дружным, насколько это возможно, как вы уже понимаете, коллективом. А Дима называл нас семьей. Наверно, потому, что успел переспать почти со всеми девушками нашей студии.

– Мы – семья! – говорил он.

– Со всеми вытекающими и втекающими последствиями! – язвил на ухо Олег.

В ближайшие семь дней нужно было найти зимнюю верхнюю одежду. Хоть какую-нибудь. Подобающую, по нашим представлениям, питерской зиме. А еще Анюта как истинный знаток нравов северной столицы написала список того, что необходимо взять с собой «в обязательном порядке». Среди всего прочего красным были выделены следующие позиции:

– Чай в пакетиках (можно и развесной, если будет, где заваривать), так как в Петербурге с чаем могут быть проблемы ввиду не особой популярности.

– Теплые носки и варежки.

– Консервы, тушенку на первое время, так как неизвестно, где и на каких условиях нас поселят. А Питер полон сюрпризов в плане снабжения продовольствием.

– Хозяйственное мыло. По причинам см. пункт 3. А стирать придется.

– Червонцы. Т.е. купюры достоинством десять рублей красного цвета. Для обмена с гостями из Финляндии на товары импортного производства. (джинсу, салями, жвачки и т.д.). Финны падки на эту красную бумажку.

– Водку в бутылках 0,5 литра. Самую дешевую, за 9 руб. 10 коп. Для натурального обмена с финнами. См. пункт 5. Финны падки на водку.

Приняв этот список как руководство к действию, мы кинулись менять все деньги на червонцы и набивать свои чемоданы водкой, рискуя нарваться на перевес. Летели ведь самолетом. 20 кг и не более. Ни о какой тушенке и хозяйственном мыле и речи не могло быть! К чему все эти мещанские мелочи, когда на горизонте маячат грандиозные финансовые махинации.

Назанимав пять сотен, я обменял их на десятирублевые купюры и спрятал в потайной карман, который опять же «гениальная Анюта», как ее называли Дмитрий с Ларисой, вырезала из цветастого сатина и пришила к моим черным семейным трусам желтыми нитками. Решение по подбору материала было, мягко говоря, спорным, но других вариантов у меня не было. И в конце концов, она художник по костюмам… Может, у нее такое видение. Да и какая разница. Спрятал – и ладно.

Пятнадцать бутылок водки, заботливо обмотанные рубашками, свитерами и прочей одеждой мирно покоились в чемодане, как снаряды, готовые в нужный момент поразить цель, то есть обменяться на товары импортного производства. Передо мной, как перед О. Бендером, расстилался бриллиантовый туман.

Входя в зал аэропорта с пятьюдесятью червонцами в трусах и пятнадцатью бутылками в чемодане, я чувствовал себя контрабандистом, объявленным в международный розыск. Казалось, взгляды всех милиционеров обращены на меня. Да вообще на меня смотрел весь мир.

Пачка денег упиралась в пах. Бутылки предательски булькали в недрах багажа. Отчего походка моя была очень сосредоточенно медленной и напоминала перенос шкафа методом кантования по дорогому паркету.

Кое-как я добрался до нашей группы, которая уже собралась в условленном месте, рядом с туалетами. Улыбки друзей выражали понимание и одобрение. Анюта с Олежеком гордо располагались в центре театрального коллектива контрабандистов, довольные тем, что все воспользовались их шпаргалкой. Ждали только Дмитрия. Начали нервничать. Худрук появился за десять минут до конца регистрации. Своей походкой он напоминал большой чугунный циркуль в дубленке.

Мы поспешили, если это можно было так назвать, к стойке. Казалось, небольшой мебельный магазин самостоятельно двинулся в путь. Покрываясь испариной то ли от страха, то ли от волнения за свой груз, то ли из-за чрезмерно теплой для бакинского климата одежды, мы прошли регистрацию. Каждый из нас с тревогой глядел вслед уезжающему по транспортной ленте чемодану. Только бы доехало все в целости и сохранности. Нам стало чуть легче физически, но психологического облегчения мы не испытали. И комфорта тоже не прибавилось. Продолжая потеть мы испытывали неудобства, вызываемые карманами, которые всем нашила Анюта. Я уж не стал выяснять, но думается мне, что наши девчонки тоже были в семейных трусах от студийного кутюрье.

Попав на борт самолета, наш коллектив первым делом образовал очередь в туалеты. Каждому хотелось побыстрее переложить ценный груз червонцев в более удобное место. Потому что сидеть с этим изобретением от Анюты не было никакой возможности. Я ощущал себя кенгуру, которому в сумочку положили кирпич и оторвали хвост. После проведения мероприятий по перепрятыванию денег и избавлению от верхней одежды стало немного уютнее. И я, измученный, заснул еще на взлетной полосе.

Разбудила меня свалившаяся с полки спортивная сумка. Мы совершили посадку, и народ, как это у нас водится, подорвался с мест хватать свои вещи. Ну, и я спросонья подскочил как ошпаренный. Между тем самолет еще долго водили по рулежке… Потом было ожидание подачи трапа… А мы все так и стояли в узком проходе между креслами, плотно прижавшись друг к другу, одетые в верхнюю одежду, навьюченные своим драгоценным скарбом и опять очень вспотевшие, но зато готовые в любой момент покинуть летательный аппарат.

Наконец-то свершилось чудо. Открылась дверь, и вереница нервных взмокших пассажиров потянулась к выходу…

Вечерний Санкт-Петербург принял нас в лютые объятия. Своими морозными поцелуями он обжигал лица и легкие. Мы, конечно, готовились морально, но не к такой «горячей» встрече. Прогноз погоды по телевизору сообщал: – 23 градуса днем. Я пытался себе это представить и даже засовывал голову в морозилку. Но я не думал, что это настолько МИНУС ДВАДЦАТЬ ТРИ!

Анюта поглядывала на нас, ухмыляясь с таким видом, будто зима – это дело ее рук, и она является главным регулировщиком температур. Да и вообще весь Питер построен по ее проекту… Ну, большая его часть… Олежек бегал вокруг нее, радостно виляя хвостом… если бы он у него был.

– Вот какая у меня Анюта молодец! – говорил он.

– Да! Гениальная девушка! – поддерживал Дмитрий.

Объявили выдачу багажа. Полученный чемодан был незамедлительно открыт для проверки целостности содержимого. Бутылки, любовно запелёнатые в рукава и штанины, мирно спали в ожидании своего часа. Настроение у всей группы заметно улучшилось, несмотря на неожиданный мороз. Программа минимум была выполнена. Оставалось дело за малым. Добраться до места нашего обитания. Расположиться. Потом найти скопление наивных туристов из Финляндии. Быстренько и с выгодой обменять все привезенное для этой цели. И обогащенными, в новой джинсе с полными карманами жвачки, вернуться домой. Да, и еще надо было сыграть сколько-то там спектаклей. Но это было попутное и не главное.

– Нас должны встретить и отвезти на место! – сообщила Лариса.

Мы забаррикадировались чемоданами в центре зала прилета аэропорта Пулково… Что бы не потеряться и быть заметнее для тех кто нас будет встречать. Все остальные пассажиры рейса «Баку – Санкт-Петербург» уже благополучно покинули здание.

Мы ждали…

Приземлился рейс из Ташкента. Смуглые лица прилетевших были синего цвета. Их быстренько разобрали друзья и знакомые и увезли на разморозку.

Мы ждали…

Прибыл рейс из Иркутска. С криками: «Ну и жарища тут у вас!» – люди в пиджаках и весенних платьях, весело галдя на весь аэропорт, похватали встречающих и тоже разъехались по домам и гостиницам.

Мы ждали…

В зале кроме нас никого не осталось. Сейчас бы были оборваны все мобильные телефоны, а тогда этого даже в фантастических фильмах не показывали.

Из-за угла показался мужичок в телогрейки и шапке-ушанке военного образца. В ватных штанах и валенках с галошами. С раскосыми глазами, редкой бороденкой и роста метр шестьдесят.

– Сторож… – подумал я. – Сейчас выгонит.

Мужичок подошел.

– Вы этот, что ли… теянтер?

Мы напряглись. Дмитрий ответил за всех:

– Да! Нас должны встречать. На улицу не пойдем.

Мужичок снял шапку, достал из кармана платок, промакнул сверкающую лысину:

– Так это… я за вами, кудысь!

– Так вы от Захара Владленовича? – обрадовалась Лариса.

– Могёть, и от его! Мне не докладали! Поручили теянтер оприходовать… Ехать то бум, али как? Дорога долгая.

– Конечно! Поехали!

– Синяя «Кубань» на улице. Ента тудать. А меня Касымыч кличут…

И он пошел в обратном направлении. Мы двинулись за ним, как стая пингвинов за вожаком.

«Кубань» оказалась ископаемым представителем автобусного племени из доисторических времен. Это была рептилия на четырех колесах, покрытая шрамами, оставшимися от схваток с динозаврами. Синий монстр иногда содрогался от холода. Желудок его урчал, переваривая бензиновую смесь. Из-под хвоста валил черный дым. Со здоровьем этого животного явно было не все в порядке. Останавливать процесс внутреннего сгорания было, по всей видимости, противопоказано. Представитель древней фауны мог уснуть раз и навсегда. Возраст давал о себе знать.

Мы остановились перед дверью, у которой отсутствовала ручка. Наши молящие взоры обратились к погонщику загадочного зверя по кличке «Кубань».

– Ща! – сказал Касымыч и пошел к водительской двери.

Что он делал внутри, оставалось для нас загадкой, но автобус ходил ходуном, а мы успели окончательно замерзнуть. Не прошло и пяти минут, как от мощного удара изнутри распахнулась пассажирская дверь. На пороге стоял водитель, держа в руках лом.

– Ручку не нашел, кудысь!

И он сел на водительское сидение, которое в действительности было обыкновенным бытовым креслом от югославского гарнитура с красной плюшевой обивкой и деревянными подлокотниками. Укрыв ноги пледом, Касымыч закурил козью ножку. Мы расценили это как приглашение к посадке и полезли в салон.