Оксана подумала немного, потом согласилась, и мы с грехом пополам поставили Горькова на ноги, обхватили с обеих сторон и так вот потащились через трамвайную линию к нашему подъезду. Андрей по дороге запинался за каждую кочку и вдобавок постоянно мычал что-то невразумительное, но до квартиры как-то сумел дойти. Там я стащил с него ботинки и штаны, рубашку с джемпером оставил, ладно, и уложил на диван в дальней комнате. Он немедленно захрапел.

– Ну и дальше чего? – спросила Оксана.

– Слушай, ну если уж у нас такая ночь приключений случилась, давай все по сценарию прокатим – ты будешь Надей, я Ипполитом, а это вот Женя из Москвы прилетел, пьяный вдрабадан.

– А у нас тут 3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12, – подхватила Оксана. – Выходи на лестницу и звони в дверь. – И она выпроводила меня из квартиры.

Позвонил, чо.

– Здравствуй, дорогая Наденька, вот тебе подарок, – и я сунул ей в руку пакет презервативов Sico, больше у меня в карманах ничего не было.

Оксана на секунду смешалась, но быстро въехала в ситуацию.

– Приветик, Ипполит, какой у тебя необычный подарок, я прямо вся в недоумении, как такие подарки дарить можно. Но у меня тоже для тебя кое-что есть, но оно там, в комнате.

– Да что ты говоришь? Показывай скорее, я так волнуюсь!

Она провела меня за руку в большую комнату и собралась было открыть дверь в маленькую, где Горьков лежал, но не успела – я по дороге обнял её и начал целовать, незаметно подвигая к диванчику в углу.

– Ты чо делаешь? – возмутилась она, – это не по сценарию!

– Зато по смыслу очень хорошо вписывается, – отвечал я, лихорадочно нащупывая молнию на ее платье. – Уж приключаться, так по полной программе – потом будет что вспомнить. Давай-ка сюда эти Сики…

––

Через полчаса Оксаночка сказала, лежа у меня на груди:

– Спасибо, Лёнчик, я этот день никогда не забуду, прямо как в сказке побывала…

– Держись за меня, тогда я тебе эту сказку на регулярную основу поставлю, – ответил я.

– Но мне домой бы надо, мать волноваться будет.

– Окей, Оксаночка, тебе тоже за все спасибо… утром приходи, вместе поведем артиста до дому, ну или повезем, как получится .Сказка маст гоу он, как сейчас принято говорить в среде продвинутых юзеров.

– Хорошо, – ответила она, быстренько собралась и упорхнула из квартиры.

Горьков проснулся где-то в восемь с копейками, долго таращился на детали обстановки, потом спросил:

– Где я, а?

– Ну как где, – спокойно ответил я, – на полу в Ленинграде конечно… шутка, на диване в Старгороде ты. Мы с Оксаной вчера подобрали тебя возле нашего дома и положили на диван, чтобы ты выспался.

– С какой Оксаной? – спросил ничего не соображающий артист.

– Щас увидишь… – и я сходил на соседний этаж и вызвал Оксану. – Вот, нравится?

– Ну ничего так… – ответил Горьков, еле ворочая языком.

– Кофе будешь? – спросил я, доставая из заначки банку Пеле.

Быстро выпили кофе на кухне, Оксана, как смогла, привела в порядок одежду артиста, спросили, куда ж его везти-то, оказалось на пароход возле Речного вокзала, они как приехали, так и живут всё время на нем. Пришлось машину ловить – за пятихатку нас до набережной довезла разбитая сиреневая девятка, а там мы его сдали на руки дежурному, он возле сходней стоял. А артист на прощание, прикиньте, даже спасибо не сказал… да и хрен с ним, пусть катится себе обратно в свою Москву.

Оксана вышла по дороге, работа у нее как раз там была, ну а я пешочком прогулялся от Речного до своего родного НИИ, а на входе меня опять сюрприз поджидал… что-то это нехорошей традицией становится, третий раз за три дня, подумал я… на парапете крыльца сидели и курили, поминутно сплевывая на пол, два бравых ворошиловских бойца, друзья мои, тупой Башка и чуть более умный Бакс. Увидели меня, одновременно как-то нехорошо ухмыльнулись и поднялись с парапета, значит, мне навстречу. Здорово, родные, подумал я, век бы вас не видеть, уродов.

– Ну чо, фраерок, пошли побазланим, – сказал тупой.

Конечно пошли, кивнул я, как будто у меня выбор есть. Привели они меня все к тому же черному японскому рыдвану, припаркованному на параллельной улице, возле входа стоянка огорожена была, только для машин сотрудников.

– Ты, значит, теперь главный по Монтане? – спросил уже умный, когда я сел на заднее сиденье.

– По текущим процессам вроде я, – осторожно начал я, – но денег моих в капитале конторы ни копейки нету, там Гена Коломейцев рулит.

– Не е..т меня твои Коломейцевы-Шмоломейцевы, с ним мы потом перетрем может быть, а пока, раз ты главным назвался, разговор к тебе будет. Юрик этот твой Шпагин сильно борзым оказался, быковать начал, вот и получил своё, надеюсь, что ты поумнее будешь. Будешь поумнее, а? Чо молчишь-то?

– Ну ясен пень буду, – подал голос я.

– Ну и молоток… короче вира с тебя за двухдневный простой, лимон рублей.

– Какой простой? – вставил я свои пять копеек.

– Позавчера вы должны были начать нам за крышу отстегивать, а не начали, вот за этот простой и вира. Завтра принесешь в это же время на это же место, понял? Или повторить?

И он легонько двинул мне локтем в солнечное сплетение, увернуться я не успел, поэтому на несколько секунд выпал из текущей реальности, а когда опять в нее вернулся, сказал:

– Не надо повторять, я понятливый… только где ж я вам лимон за сутки найду? Наша контора столько в год не зарабатывает.

– Значит надо повторить, – механическим голосом сказал бандит и начал надевать на правую руку кастет, красивый такой, никелированный.

– Ненене, – тут же отозвался я, – лимон, значит лимон.

– Молодец, быстро соображаешь. Если лимона завтра не будет… нет, убивать мы тебя не будем… пока не будем… а просто отмудохаем маленько и включим счетчик, 10% в день. Но это еще не всё – со следующего месяца будете отстегивать нам четверть от своих доходов.

– Может от прибыли? – позволил себе уточнить я, – если от доходов, нам ничего не останется ведь.

Бандиты переглянулись и к большому моему удивлению согласились.

– Ладно, от прибыли. Свободен. Пока свободен, – и я вылез в распахнутую дверь Камри.

В нашей лаборатории, когда я туда вошел, была перепись того, какие инструменты и спецодежда нужны сотрудникам на следующий сезон, он у нас с сентября начинался. Механически перечислил то, что мы обычно заказывали – скальпель, пинцет, кусачки, паяльник и синий халат. Можно было белый еще выбрать, но они пачкались уж очень быстро, а на синем грязи не видно, вот их все и берут. Потом взялся за внутренний телефон, искать Гену-Крокодила, но там случился голый вассер, не было его ни в кабинете, ни в подшефной лаборатории, а где он, никто сказать не мог, вчера вечером ничего вроде не говорил он, что уедет куда-то. Нашел ведь в записной книжке его домашний телефон, когда-то давно он мне его диктовал на всякий случай, но и там никто не отвечал. Сходил к дуре-матответственной (её прямо в глаза так и называли – дура-Валюха, а она не обижалась, правда ведь), она числилась в Монтане девочкой на телефоне, принимала заказы и жалобы от клиентов. Дура-матответственная тоже про Гену ничего мне сказать не смогла, но зато всучила целых две заявки на подключение, обе у черта на куличках.

Тут я сел на подоконник и начал мучительно размышлять, как мне обустроить свою дальнейшую жизнь… лимон до завтра я явно не достану, это ж две мои годовые зарплаты, так что давай, голова, думай, что делать и как быть… Через десять минут забрезжила одна хилая мыслишка… даже две… ладно, попробуем, не боги же в самом деле горшки обжигают, нахрена богам горшки, если вдуматься?

Оставшееся до вечера время посвятил еще одной своей теме – автоматизации установки по исследованию гиротронов. Вы не знаете, что такое гиротроны? И хорошо, я бы тоже с удовольствием в гробу их видал, если б жизнь не заставила. Это, коротко говоря, такие вакуумные СВЧ-генераторы, у которых источником этого излучения является пучок электронов, вращающийся по часовой стрелке в сильном магнитном поле. Побочное изделие, вылупившееся в результате проекта «Медведка», саму-то «Медведку» давно закопали, а гиротроны вдруг начали пользоваться очень хорошим спросом на мировом рынке, вот один из подсекторов физики высоких энергий и начал клепать их конвейерным способом, а наш сектор автоматизации соответственно был обеспечен работой и некоторыми дополнительными деньгами на пару лет вперед.

Проковырялся, короче говоря, я с этими гиротронами почти до вечера, периодически позванивая Гене по всем телефонам, но он так и не появился, сука. Твои это теперь проблемы с лимоном и с бандитами, Лёня, и больше ничьи, сказал я себе, собираясь домой в шестом часу. А когда выгрузился из автобуса возле нашего ДК и переходил трамвайные рельсы по пути к дому, на доминошной лавочке вдруг заметил удивительно знакомую фигуру… подошел поближе – точно, там сидела Катенька из села Вознесенское, всё в тех же фиолетовых лосинах и платьице в облипочку, а рядом с ней стоял большой зеленый чемодан.

– Кого я вижу? – сказал я, подходя к лавочке, – ты ли это, Катерина Измайловна?

– Сергеевна я, – скромно ответила она, вставая и одергивая платье… было бы там чего одергивать.

– Окей, значит будешь Сергеевной. Извини за нескромный вопрос, но что ты тут делаешь в нашем дворе, вдали от твоего Вознесенского района?

– В институт приехала поступать, а общагу мне сразу не дали, сказали завтра-послезавтра заходи, а в вашем городе я больше никого, кроме тебя, не знаю, вот и я приехала – адрес же ты мне сам на бумажке написал… пустишь переночевать?

Ну дела, со вздохом подумал я, тебя только тут не хватало для полного счастья.

– Пущу конечно, не на улице же тебя оставлять, пойдем, горе ты моё… луковое…

И мы вошли в подъезд… на третьем этаже нам Оксана встретилась, вниз спускалась. Она оглядела нас обоих с нехорошей ухмылкой, потом сказала мне «Ну ты, Лёнчик, ваще уже, так оголодал, что на школьниц переключился?», на что я ответил, что это моя сестра, двоюродная, познакомься, мол. Познакомились. Когда в квартиру зашли, я начал инструктаж Кати:

– Значит так, разлюбезная ты моя Катерина Матвеевна…

– Сергеевна я, – повторила она.

– Хорошо, Сергеевна. У нас тут город, большой очень, поэтому всем всё по барабану, кто там и с кем живет, но в твоей деревне…

– Вознесенское поселок вообще-то…

– Хорошо, в твоем поселке могут не понять твоё проживание под одной крышей с холостым половозрелым мужиком, поэтому для всех, в том числе для родственников из поселка, если они заинтересуются, ты будешь считаться моей сестрой. Двоюродной. Из села… ну то есть поселка Вознесенское, приехавшей поступать в институт, далее всё по твоей легенде. И еще одно – одежда у тебя конечно красивая и сексуально-привлекательная, но у нас сейчас так одеваются только вокзальные проститутки. Ты же не в проститутки, надеюсь, поступать приехала?

– Нет, не в проститутки… хотя было бы интересно попробовать… в политехнический.

– Тогда надо будет как-то сменить имидж… ну переодеться во что-то другое, этим мы завтра займемся. На какой хоть факультет-то собралась?

– На экономический, его в прошлом году только открыли.

– Дело хорошее, за бухгалтерией будущее, без работы не останешься. Ну а теперь давай пожрем что ли чего-нибудь, а то я с утра ничего не ел…

Я открыл холодильник, показал ей, что там лежит, она начала усиленно соображать, что из этого можно приготовить по-быстрому, а я пошел взять трубку телефона, он там в прихожей надрывался. Это оказался Павлик из Америки, я тут в этой круговерти совсем забыл, что мы встретиться договаривались, а он не забыл и обиделся. Сказал ему, чтоб ко мне что ли подъезжал, заодно с сеструхой познакомлю, он ответил, что окей, через полчасика примерно подгребет, с него выпивка, с меня закуска, ну до встречи.

Обрадовал Катю скорым гостем, она выслушала эту новость довольно спокойно, но темп приготовления пищи заметно ускорила, тарелки и столовые приборы у нее в руках прямо летать начали. Подивился такому зрелищу, а сам пошел в комнату передвинуть стол и застелить его относительно чистой скатертью.

А тут вскоре и американский гость пожаловал, был он в темных очках, в новых Ливайсах и цветастой гавайке с пальмами и гавайскими же девушками, на ногах были явно недешевые мокасины, а в руках же он держал квадратную бутылку Джека Дэниэлса.

– Забурел, командор, – сообщил я ему, – конкретно забурел!

– Да, я забурел, Европа класс А… ну то есть Америка класс А, – продолжил Паша цитировать Остапа Бендера, и добавил, проходя в квартиру, – ну ты чо, ну ты как сам-то, если в целом?

– Если в целом, то хреново, а в частностях еще туда-сюда, – ответил я, – вот познакомься с сестрой Катей.

Катя выскочила из кухни, сделала книксен (и где научилась?), Паша поцеловал ей руку, после чего она немедленно зарделась, как маков цвет.

– Что-то непохожа на тебя сестрица-то, – заметил он, – вообще ничего общего нет.

– Ну так не родная же, – отвечал я, – а потом сам знаешь, генетика наука темная. Ну давайте что ли за стол сядем, поговорим о делах наших скорбных.

Посидели, поговорили, Катя прыгнула выше головы и сумела сделать что-то съедобное из содержимого моего холодильника, Павлику понравилось.

– А ты где там собственно живешь-то? – спросил я после первой рюмки.

– В Хайянесе…

– Это что за зверь такой?

– Курорт, километров 80 от Бостона. Ну летом конечно курорт – море, пляжи, пальмы, и все это, прикинь, на севере Америки… а зимой там пустыня, но мне нравится. До работы добираться полчаса по пустой трассе… диких зверей полно, еноты, лисы, скунсы, утром едешь, обязательно пара-тройка раздавленных енотов на обочине попадаются.

– А скунсы это что такое?

– Ну это типа енотов, только не полосатые, а с такой белой полосой на спине, один раз увидишь, не забудешь. Отличаются крайней вонючестью – это у них защита такая, вонючие струи, потом месяц этой гадостью пахнуть будешь.

– Ясно, а вообще как жизнь в этой твоей Америке?

– Да нормуль всё… привык уже, хотя некоторые вещи конечно напрягают…

– Например?

– Ну феминизм например… нормальную женщину там встретить довольно тяжело, они там или толстые как бочки, или сдвинутые на феминизме – за свои права значит борются.

– Не женился там случайно?

– Да какой там, лучше удавиться, чем на таких жениться – вот здесь может подыщу кого-то себе в пару… сеструху твою например… – сказал Паша после третьей рюмки, а я подхватил.

– Да забирай, я как ближайший родственник, даю добро.

– Эй-эй, – не выдержала молчавшая всю дорогу Катя, – без меня меня женили, а у моего мнения вы чего, спрашивать не собираетесь?

– Собираемся, – смело ответил Паша, – поедешь со мной в Америку, Катерина?

Это было уже после пятой рюмки.

– Ну я даже не знаю, – закокетничала Катя, – мне надо обдумать этот вопрос…

––

Когда я проводил Павлика до остановки и вернулся, Катя спросила:

– Он чего, всегда такой был?

– Ну да, почти не изменился с доамериканских времен…

– И это у него на полном серьезе было, ну про меня и Америку?

– А вот завтра и узнаем, когда он проспится. А пока, дорогая Катерина Павловна… дада, помню, что Сергеевна… у меня к тебе будет маленькая просьба – поможешь мне завтра в одном небольшом, но деликатном дельце?

– Ясное дело помогу… нет, ты все-таки уточни, что мне делать, если он меня на голубом глазу в Америку потащит?

– Во-первых, когда потащит, тогда и начнешь думать, а пока рано, а во-вторых что-что… соглашаться конечно. Америка же это страна, где летает синяя птица удачи, большими стаями причем летает, а в садах там никогда не отцветает миндаль и кругом пахнет лавандой.

– Ладно, все понятно… хотя например ты, Лёня, мне гораздо больше нравишься…

– Давай лучше про дело.

– Окей, говори своё деликатное дело, а я еще посмотрю, стоит тебе помогать или нет.

– Значит так, вынимаем из шкафа две простыни, – я покопался на полках и вытащил оттуда две новые простыни, еще с неоторванными бирками, – далее сгибаем их пополам, берем в руки ножницы, – взял из секретера одни ножницы себе, другие для Кати, – и вырезаем на сгибе дырку, чтобы голова прошла.

– А зачем портить новые вещи? – спросила она.

– Затем, что если мы не испортим их, то завтра окончательно испорчусь я.

Катя поморгала, но ничего уточнять не решилась. Нашла середину на своей простыне, отмерила по десять примерно сантиметров от нее и ловко вырезала полукруг.

– На вот, примерь, ты же для себя этот саван готовишь, да?

– Типун тебе на язык, какой нахрен саван, это парадные одежды общества «Белое братство», вот можешь их книжечку полистать, – и я дал ей брошюрку, которую мне недавно белобратники всучили. – А готовлю я их одну для себя, да, а вторую для тебя, так что сама примеряй.

Катя сначала полистала брошюру, ничего полезного, видимо, для себя там не обнаружила, задержалась только на обложке, где была размещена Мария Дэви-Христос как раз в таком вот балахончике. Потом просунула голову в дырку.

– Нормально, только тут пояс нужен, чтобы не развевалось по бокам, и внизу подшить, слишком длинно.

– Вот нитки с иголками, – я достал из секретера жестяную коробку с этим делом, – займись пожалуйста. А пояс мы вот из этой старой наволочки сделаем, – и я присовокупил к простыням еще одну тряпку из шкафа.

Катя занялась шитьем и кройкой, а я тем временем примерил простыню на себя – нормально все легло, ничего подшивать не надо. Через десять примерно минут Катя закончила свои дела и наконец задала вопрос, который я от нее давно ждал:

– И что мы со всем этим добром делать будем?

– Садись, дорогая, на диван и слушай, – она послушно уселась на диван и уставила на меня два круглых зеленых глаза.

– Значит так, выезжаем из дому в восемь утра, простыни не надеваем сразу, с собой берем, подъезжаем к моему институту, заходим на соседний пустырь, у нас за психушкой есть такой, недавно старые дома снесли, а новые неизвестно когда начнут строить, там накидываем на себя эти балахоны, надеваем черные очки и вот эти шапочки…

– Ой, это же димины очки, он в них пришел!

– Да, позаимствовал я их у него на денек, мне нужнее, а вторые зато это мои собственные… так вот, надеваем очки, я остаюсь на пустыре, а ты…

––

В девять утра я стоял в кустах на пустыре и через пролом в не до конца снесенной стене наблюдал за действиями Кати на соседней улице. Простыня на неё села, как влитая, будто год она в ней ходила по улицам нашего города, призывая народ влиться в дружные ряды белобратской церкви. Она прошлась пару раз туда-сюда по Тургенева, а тут и черная Камри подкатила с уже до боли мне знакомыми пассажирами. Катя подошла к машине и сказала водителю что-то неслышное отсюда, тот ответил, шевеля толстыми губами. Далее было всё примерно так, как я и предполагал – водила открыл дверь и попытался схватить Катю за руку, она ловко увернулась и рванула вверх к Сенной, черта лысого вы её догоните, парни. Далее они оба вернулись к машине, поорали друг на друга, сели и с проскальзыванием шин рванули на Торговую, к моему, значит, пустырю. Ну чего, Лёня, боевая готовность номер один, оружие к бою, по местам всем стоять к всплытию…

Камри свернула с Торговой на пустырь, налетела колесом на немаленький камень, подпрыгнула с грохотом и резко затормозила. Быки выходят из машины и начинают разглядывать окрестности. В это время я, напялив поглубже шапочку и поправив очки, отделяюсь от противоположного конца пустыря и начинаю двигаться к ним, быки в ах..е разглядывают меня.

– Это чо за чучело? Слышь ты, исусик, дергай отсюдова, пока целый, – говорит тупой.

– Стой, – поправляет его умный, – никуда не дергай, иди сюда, муфлон.

Иду туда, на ходу излагая основные постулаты из брошюрки про братство.

– Ты кто такой и где наш терпила? – задает сразу два нужных вопроса умный.

Снимаю очки и одновременно достаю из матерчатой сумки ПМ с навинченным глушителем (я его нашел в том же сейфе на самом дне, очень полезная штука в наше время).

– Это вам за Юрика, суки рваные, – говорю я и стреляю в быков, по две пули в район груди каждому. Всё-таки чудовищная отдача у этих ПМ-ок, на полметра руку подбрасывает, то ли дело Беретты или допустим Глоки. Звуков выстрелов практически не слышно, их заглушает лязг дергающегося в экстазе затвора.