Но я как-то случайно откопал давнюю теорию износа Вселенной. Ее разработал один малоизвестный писатель-фантаст, к научным кругам не имеющий никакого отношения. Потому его теория нашими «светилами и отцами науки» была не признана и проигнорирована. А я вник. И понял ее правоту. И на мир стал глядеть по-другому, оценивая с точки зрения этой теории. За что, кстати, и был подвергнут обструкции и изгнанию из научных кругов. Ведь там как в зоне – шаг вправо, шаг влево – расстрел, обструкция, ссылка. Вся наука держится на мнениях «столпов науки», подчастую неверных, основанных на устаревших знаниях. Ведь никому не хочется лишиться престижной должности, кормушки, достатка. Коперники перевелись. Они, как ты верно заметил, сейчас обитают в местах весьма отдаленных. К примеру, на планете Новая.

– Ты, что ли?

– Ну, ты же назвал меня Коперником.

– А дальше.

– А дальше. В общем, я проводил свои исследования, основываясь на этой теории износа. И нашел… – Вент усмехнулся.

– Что нашел?

– Планеты. Планеты этой солнечной системы.

– Да ну?!

– Согласно теории, каждая звезда имеет несколько планет. Их количество зависти от ее возраста. Наша звезда…

– Гелиос.

– Да, так ее назвали всенародным голосованием. Народ – это нечто такое… По уровню своему и развитию назвали. На ум-то ничего другого не пришло. Звезду – Гелиосом, планету – Новой. Или Землей два. Интересно, как мы будем себя называть в будущем – новляне или земледвояне? Маразм!

– Не отвлекайся.

– Сам отвлек. Итак, я составил график и построил кривую износа. Тут много данных не нужно. Пару начальных параметров, остальные рассчитываются по формуле.

– Каков результат? – торопил Олег.

– Новая имеет восемь планет. Две ближайшие уже нашел. Даже сквозь облака. Ищу остальные. Расстояние до них я знаю. Сложнее найти их в частотном диапазоне. Приходится искать втемную, наобум.

– А как насчет самой Новой? Стоит ли она того, чтобы бороться за нее?

– Стоит. По расчетам, Гелиос будет светить в видимом диапазоне спектра еще триста миллионов лет. Затем его поверхность покроется таким слоем шлака и отходов от горения плазмы, что световое излучение уже не сможет проникнуть сквозь этот слой. Как сейчас солнечные лучи не могут проникнуть сквозь облака. Гелиос будет излучать в инфракрасном диапазоне. Будет тепло, но темно.

– Но без света и жизни не будет.

– Почему же? Период времени значительный. Изменения будут проходить постепенно и незаметно. И природа будет также постепенно и постоянно подстраиваться и приспосабливаться к изменяющимся условиям.

– Что же мы так на Земле не приспособились?

– Этот писатель все подробно обрисовал. Причины явления Потопов и Ледниковых периодов, зависящая от них цикличность жизни на Земле, неразрывная связь природы и атмосферы, «озоновые дыры»…

– С «озоновыми дырами» мы уже разобрались – перестали использовать фреон.

– Разве?

– Ну да. Так пресса сообщает.

– А почему тогда продолжают гибнуть пингвины и белые медведи?

– Сказанул! Сведения у тебя устаревшие. Пингвины и медведи уже давно вымерли. Эволюция.

– Какая к черту эволюция?! – сорвался Велт. – Инволюция, а не эволюция. А «озоновые дыры» – это совсем не то, о чем вам талдычат ученые. Они просто придумали такое безобидное, совсем не страшное локальное название этому глобальному процессу. Чтобы население не паниковало и не сносило подчистую гнилые коррумпированные правительства. Как придумали названия «выброс» и «авария» атомным взрывам-катастрофам в Чернобыле и Фукусиме. Замылили и спрятали серьезную проблему, касающуюся выживания не только всего человечества, но и самой жизни на Земле.

– И какую же?

– Бесконтрольное и систематическое уничтожение лесов, этих мехов планеты, вырабатывающих кислород. Озоновый щит, как известно, состоит из ионизированного кислорода, предохраняющего Землю от космического излучения. Чем меньше кислорода, тем меньше озоновый щит. Тем проще излучению прорваться сквозь него и достигнуть поверхности планеты. И выжечь всю растительность, убить все живое. Как сейчас обстоят дела с лесами Сибири и Амазонки?

– Ну, Сибирь китайцы уже всю вырубили. Амазонку – наполовину. В Африке леса пока еще сохранились.

– А в остальном на планете?

– Мурман, Аляска, да, в общем-то, весь север, все Заполярье – голые скалы, ни травинки. Там никто не живет.

– Это оттого, что на полюсах озоновый щит истончился настолько, что космическая радиация беспрепятственно достигает поверхности и выжигает все похлеще атомной бомбы. Конец человечества все ближе и ближе. Уже не фигурально, а по-настоящему, рубят сук, на котором сидят. Необратимый процесс запущен, и остановить его уже никто не в силах. Это уже неуправляемая цепная реакция. Уменьшается количество вырабатываемого кислорода – тоньше становится озоновый слой – больше радиации достигает поверхности – больше гибнет растений – еще меньше вырабатывается кислорода. Но, что самое главное, – человек сам способствует и ускоряет свою гибель, вырубая остатки лесов. А «озоновую дыру» пусть ученые засунут себе… в дыру.

– Ничего, – успокоил его Олег, – скоро сюда переберемся, начнем жить по-новому.

– Сюда? – усмехнулся Вент. – Ты сам-то в это веришь?

– А что не так?

– Статистика говорит обратное.

– Причем здесь статистика?

– Притом, что глаза открывает тебе, олуху!

– Без оскорблений, пожалуйста!

– Давай проанализируем. Что мы имеем в активе и что в пассиве. Начнем с пассива. Затраченные громадные ресурсы всех стран на строительство и отправку сюда кораблей и оборудования, около полутора тысяч переселенцев. В активе – оставшиеся примерно триста человек и единственная сохранившаяся станция. Изолированная в резервуаре жизнь, когда в распоряжении целая планета с неиссякаемыми ресурсами. Что еще? Питание, выращенное не в здешнем грунте, а в гидропонике и синтезированное. Выход наружу только в скафандрах из боязни соприкоснуться с внешней средой. Почти как на Луне или Марсе. Но здесь, в отличие от них, атмосфера подходящая и климат. Можно просто в одной рубашке бегать. А мы… – устало махнул рукой Вент.

– Погоди, вот создадим антидот, – попытался утешить его Олег, – тогда и побегаешь. Можно даже без рубашки.

– Ага, – язвительно отозвался Вент, – только шнурки осталось погладить. Сколько вы, биолухи, уже бьетесь над этим антидотом, а толку никакого. И вы его никогда не создадите. Это невозможно.

– Почему же? – ответил Олег. – Все возможно. Возможности человека безграничны.

– Сказала обезьяна, слезая с дерева. Одного вы не можете понять. Это чужой мир. Он создан не нами и не для нас. Эта микрофлора развивалась миллионы, миллиарды лет своим путем, без человека. И она никогда не допустит извне в свой мир чужеродный продукт. Уничтожит его, переработает, усвоит. И продолжит жить своей жизнью. Как жила до этого. А мы здесь – досадное недоразумение, недолговечное и легко устранимое. Как те две станции.

– Сильно сказал, – угрюмо произнес Олег. – Аж тоску нагнал. Ты пытался донести это до руководства?

– Да кому нужны глупые и непрофессиональные мысли какого-то отставного астронома? Этим солдафонам?

Олег согласно кивнул.

– Что тогда делать?

– Ничего. Ничего мы не сможем. Ни я, ни ты. Как ни убеждал я, что освоение Марса – маразм и полный отстой, разве кто прислушался? В Марс все равно продолжали вбухивать огромные средства и тратить ресурсы.

– Чем тебе еще Марс не угодил?

– Да ведь Марс – это прошлое. А в прошлое не возвращаются. Марс уже никогда не оживить. Согласно теории износа когда-то он был похож на Землю, и на нем была жизнь и, вероятно, человек. Когда Солнце было ближе и обогревало сильнее. А потом оно зашлаковалось, стало «темной звездой» на сотни миллионов лет. Затем опять вспыхнуло, разродилось Меркурием и сжалось, отдалившись от Марса настолько, что жизнь там уже не смогла возродиться. Зато возродилась на Земле, которая, ранее похожая на Венеру, получила приемлемые для жизни условия.

Потому я выступал против Марса и предлагал заняться терраформированием Венеры, будущего места обитания человечества. А не лететь сюда, на планету с уже сформировавшимся чужим миром. И не искать планеты для переселения, а возрождать и беречь ту, что досталась нам с рождения. Ведь Земля – единственная планета, где может жить человек. А все остальные – только сказочки и фантазии.

Раздражали военные, торчавшие на каждом углу. Застывшие в неподвижности, с автоматами в руках, они провожали Олега острым пронзительным взглядом, словно врага или шпиона. У него от их взглядов даже холодок пробегал по спине. Но со временем привык и относился к ним как к атрибуту, обычному, хотя и не очень приятному манекену.

Будучи обычным биологом, специализирующимся по еще живущей, а также вымершей биосфере Земли, Олег не мог внести весомую лепту в научных исследованиях микробиологов и генетиков лаборатории и был причислен к касте лаборантов. Представители высшей касты работали за изолированной прозрачной перегородкой, корпя над созданием новых образцов вакцин. Лаборанты же получали такие образцы и испытывали на местных микробах. В каждом отсеке находились микробиолог и лаборант, разделенные перегородкой. Олег достался микробиологу по имени Войцех. Со временем у них установились дружеские отношения. Одного возраста, схожие интересами, взрывной и ехидный Олег и флегматичный Войцех сошлись характерами и даже после работы особо не стремились расстаться. Вместе тренировались в спортзале, подтрунивали над неподвижными часовыми, допоздна засиживались в баре за рюмкой виски, которым окрестили синтезированный химиками этиловый спирт, разбавленный водой. Иногда к ним присоединялся Вент, и тогда пирушка переходила за грань допустимого.

Волны мерно набегали на песчаный берег и откатывались назад. Золотистое небо приятно согревало, мир и покой разливались по телу.

Внезапно очередная волны вынесла на берег врага. Длинное членистое тело гигантских размеров билось о твердый берег, Многочисленные перья-отростки неистово загребали песок, стремясь завоевать сушу. Олег видел его со всех сторон одновременно, в мельчайших деталях. Реакция была мгновенной. Олег кинулся на врага… одновременно со всех сторон. Сотни, тысячи Олегов вцепились в тело пришельца, вгрызаясь и проникая внутрь. И разрушая все на своем пути. При этом наблюдая врага как изнутри, так и снаружи. Это никак не укладывалось в голове, но это было.

Существо, подергавшись, обмякло и застыло. Многоликий Олег с удовлетворением принялся поедать его. Изнутри и снаружи.

Рвотный рефлекс скрючил Олега. Вскинувшись, он замотал головой, стремясь избавиться от наваждения. Странный сон. Невозможный. Невозможно смотреть двумя глазами одновременно со всех сторон, снаружи и изнутри. Это вне пределов человеческого понимания. От такого можно сойти с ума.

Остатки сна таяли. Олег осмотрелся, но ничего не увидел. Его окружала тьма. Еще один сон? Из одного сна в другой? Невозможно!

Взяв себя в руки, Олег попытался успокоиться. Нет, это не сон. Все легко и просто объяснимо. Сейчас ночь, свет выключен. А он лежит на своей постели. Вот только она что-то не слишком мягкая, – Олег похлопал по твердой поверхности, на которой лежал. – Нет, не постель. Что тогда? Надо включить ночник. – Но и ночника за головой не оказалось. А с ним и стены.

Олег поднялся и принялся осторожно передвигаться, вытянув руки перед собой. Уткнулся в стену. Пошел вдоль ее. Угол, поворот, другая стена…

Обойдя по кругу, Олег определил, что он находится в закрытом помещении квадратной формы, пустом абсолютно. Ни кровати, ни столика, вообще ничего.

– Спокойствие, – убеждал он себя, – главное – спокойствие. Надо лишь вспомнить, как он здесь оказался. Что было до этого, что было вчера? Тогда станет ясно и понятно.

Но ничего не вспоминалось. Вернее, вспоминалось кое-что, но с трудом, и обрывками. Они с Войцехом сидят в баре, пьют виски… Пустота…. Они уже втроем с Вентом в баре… пьют виски…. Пустота…. Какая-то девица…. какой-то мужик…

Дальше ничего не вспоминалось. Только ощутимо заныло лицо, и заболели ребра. Олег дотронулся до лица и отдернул руку. Левая скула вздулась, глаз заплыл и, похоже, не открывается совсем. Правый – в норме. Значит, темнота постоянная, правый глаз не обманет.

Внезапно вспыхнул ослепляющий свет. В открывшийся люк вплывают какие-то силуэты.

– А, знакомое лицо! – слышится голос. – Мой любимый рекрут. А я уж было соскучился. Но знал, что еще свидимся.

– Полковник Смит? – прошепелявил разбитыми губами Олег.

– Он самый.

– Где я?

– В месте, которое по тебе давно скучало. Которое будет твоим самым любимым и самым посещаемым, – в голосе Смита послышалось злорадство. – В карцере.

– Понятно, – пробормотал Олег. – А за что?

– Ты не помнишь?

– Нет, – помотал Олег головой. – Вот тут помню, а тут не помню.

– Ясное дело. Так набраться вчера в баре. Да еще драку затеять.

– Пускай не лезут. Да и чем еще заняться добрым молодцам здесь, – кривя непослушными губами, съехидничал Олег, – на досуге. Единственное развлечение, ваша честь. Каюсь.

– Оживаешь, смотрю, – зарычал полковник. – Посмотрим, как ты запоешь через пару суток.

– Мне нельзя здесь задерживаться. Работа встанет. Мой напарник без меня ничего сделать не сможет.

– Не беспокойся, не встанет. Потому как твой напарник сейчас в соседней камере. И звездочет – тоже. Вся компашка в сборе. Отдыхайте пока.

Люк захлопнулся, камера опять погрузилась во тьму.

– Что здесь, что там – все одно, – философски подумал Олег. – База, по сути, тюрьма. Одна большая тюрьма.

– Неплохо выглядишь! – рассмеялся Вент, когда Олег появился в каюте. – Учитывая, что наехал на внешника. Внешники – они такие. Звери.

– Ничего не помню, – помотал Олег головой. – А ты помнишь? Что было? Расскажи.

– Ну, что ты в стрингах и лифчике танцевал на столе, рассказывать не буду.

– Я что, в лифчике был?! – ужаснулся Олег. – Откуда он у меня?

– Да это я пошутил. Не танцевал ты на столе. Мы тогда крепко нарезались. Потом тебя на девицу какую-то потянуло. Стратову, ее парню это не очень понравилось. Он из внешников. Работают снаружи, территорию внутри периметра выжигают огнеметами. Они, считай, по краю ходят, погибают часто. Смертники, в общем. Туда непокорные попадают. Вот еще побуянишь разок-другой – и тоже во внешники попадешь.

– И ты.

– Нет, я не попаду. Я – особый. Мне этот статус не грозит. Потому как я – единственный на базе астроном. А вас, биологов, пруд пруди.

– — М-да, стоит пригорюниться, – вздохнул Олег.

– Да не переживай. У них жизнь интереснее, чем у вас, сидящих взаперти с пробирками.

– Пожалуй, тут ты прав, – согласился Олег. – Чего терять! Когда в кабак?

– Ты сперва морду лица в порядок приведи. А то как-то неловко на людях появляться в таком обществе.

– Ну, твой фейс выглядит тоже не лучшим образом. По крайней мере, полкабака могут разбежаться.

Олег покачал отрицательно головой.

Очередной опыт оказался, как и предыдущие, безуспешным. Оставшиеся в живых микробы оживились, резво накинулись и сожрали новый препарат, а заодно и тела своих мертвых собратьев.

Войцех вздохнул и уныло опустился на стул.

Олег, пожалев загрустившего друга, стукнул о стекло и постучал пальцем по своему кадыку. Войцех кивнул.

Вент уже скучал с рюмкой за стойкой бара. Друзья, запасшись выпивкой, уединились в углу за столиком.

– Без баб! – предупредил Олега Вент. – Во избежание повтора.

– Постараюсь, – кивнул Олег. – Но ты на всякий случай придерживай меня. А то мало ли что…

– О чем грустим?

– Опять, – вздохнул Войцех, – не получилось.

– И не получится. Я Олегу уже объяснял, почему.

– Рассказывал. Но мне что-то не очень хочется этому верить.

– Конечно, не хочется. Вы уже не один десяток лет бьетесь, а все равно не верите. Дегенераты упертые!

– Вент, не нагнетай, – предупредил Олег. – И так тошно. И ты должен меня контролировать, а не нарываться.

– Ладно, – успокоился Вент. – Ну, давайте хоть отметим. Победа или поражение – это не важно. Все равно результат, хоть какое-то событие.

– И повод, чтобы напиться, – добавил Олег.

– Да ну вас! – отозвался Войцех, но рюмку поднял.

Они чокнулись, выпили.

– О, знакомая личность! – встрепенулся Вент. – Легенда. Редко сюда заглядывает. Сейчас познакомлю. Руди! – крикнул он. – Давай к нам.

Вошедший, пожилой человек лет сорока, оглянулся на крик и направился к их столику.

– Присоединяйся. Это мои друзья – Олег и Войцех.

– Руди, – представился тот. – Приятно познакомиться.

– Да садись ты! Сейчас рюмку принесу, – Вент убежал к стойке. Вернулся с рюмкой и бутылкой виски.

– Это чтобы лишний раз не ходить.

– Ох, чует мое сердце что-то недоброе, – вздохнул Олег.

– Да не боись, – хлопнул его по плечу Вент. – Я позабочусь, обещал же.

Утомили по паре рюмок.

– Руди, – объяснил Вент, – из старожилов. Динозавр Новой, можно сказать. Сколько лет ты здесь? Я запамятовал.

– Девятнадцать.

– Ого! – удивились друзья. – Счастливчик! Везет же кому-то.

– Какое тут везенье? – ответил Руди. – Судьба, видать, такая. Рок. Тяжкий рок. Вот и юбилей уже приближается, а я до сих пор жив.

– С какой ты экспедиции?

– С восьмой. Геолог я. И, пожалуй, единственный. Как вот этот чудик, – кивнул Руди на Вента.

– А где остальные?

– Все уже давно погибли. Тогда еще не знали толком об опасности. Я один остался. Никому не нужный.

– Почему не нужный? Ненужных сюда не отправляют.

– Ненужный потому, что делать здесь мне нечего. Вокруг станции все уже давно обследовано, а на выезд не пускают. Опасаются, что какую-нибудь заразу принесу. Вот и торчу без дела. В уборщики переквалифицировался, чтобы хоть какую-то пользу приносить обществу. А не торчать, подобно некоторым, – искоса глянул Руди на Вента, – задрав глаза в потолок.

– А я гадаю, – парировал Вент, – какая зараза меня каждый день хлоркой травит.

– Если бы не хлорка, давно бы коньки откинул. Все бы откинули. Как на других базах.

– А что, хлорка убивает местных микробов? – заинтересовался Олег.

– Напрочь. Ни один не выживает.

– Войцех! – глянул Олег на друга.

– А что Войцех? – отозвался тот. – Знаю я. Пробовали. Ну и что? Хлорка и человека также легко может убить. Не вариант.

– А если какой-нибудь другой вариант?

– А мы, как ты думаешь, чем занимаемся? Как раз такими вариантами.

– Но мы, как я приметил, занимаемся, в основном, органическими вариантами.

– Естественно. Неорганикой организм не напичкаешь.

– А органику местные организмы усваивают всю. Любую, даже крайне ядовитую. Похоже, такая у них была эволюция. Оттого у нас ничего не получается. И не получится никогда.

– А что ты предлагаешь?

– Неорганику.

– Я же уже сказал, что хлорка – не вариант.

– Но есть другие вещества. Вся таблица элементов Менделеева в нашем распоряжении.

– Ну, не вся, допустим, – вставил слово бывший геолог.

– Вот! – торжественно произнес Олег. – Руди нам и поможет. Он-то знает, какие здесь элементы имеются.

– Нам не очень-то много известно о здешних материалах, – ответил Руди. – Всю планету исследовать не успели. Вымерли.

– Но хоть что-то имеется?

– Имеется. Давайте-ка завтра ко мне в лабораторию. Там и разберемся.

– Пожалуй, и я присоединюсь, – сказал Вент.

– А ты-то чем помочь можешь, звездочет?

– Есть у меня одна идейка, по которой я могу точнее тебя, геолога, определить, из каких элементов состоит эта планета.

– Теория износа? – спросил Олег.

– Она самая, – ответил Вент.

Повеселиться не получилось. Мысли собутыльников были заняты другим. Загубив еще несколько рюмок, но, так и не допив бутылку, они разошлись.

На следующий день все собрались в геолаборатории.

– Давно сюда не заходил, – Руди суетливо стирал пыль со столов.

Он включил компьютер, и все уставились в монитор.

– Набор стандартный, – пояснял Руди, выводя на него таблицы и диаграммы, – как на Земле. Гнейсы, сланцы, кварциты, окислы кремния. В основном, углерод, и кремний в различных соединениях с кислородом и водородом. Также присутствуют медь, железо, алюминий, никель и другие, но в меньших количествах, чем на Земле.

– Я подозревал, – загадочно произнес Вент.

– Что подозревал?

– Что Новая – это не Земля.

– Ясное дело! – усмехнулся Руди. – Открытие сделал! Новая – это Новая.

– Не Земля, – продолжил Вент, – а, скорее, Марс. Если смотреть по аналогии с Солнечной системой.

– Расшифруй, – попросил Олег. – Это с точки зрения твоей теории?