Глава шестая

В начале лета отец взял небольшой отпуск, и мы отправились в Крещенки. Никак не мог привыкнуть, что у нас теперь собственное имение. Собирались долго. Машенька все приставала к маме: – давай возьмем чайный сервиз, из чего мы будем чай пить? давай возьмем теплый плед, вдруг похолодает; надо взять книги и набор для письма, мне надо будет подругам писать. Маменька разводила руками: – Машенька, в Крещенках все это есть. Я тоже напихал всевозможными «нужными» вещами свой дорожный кофр, да так, что он еле закрылся. После поразмыслил, вновь его открыл, перебрал вещи и половину оставил.

Конечно же, добрались быстро и без приключений, не то, что зимой. Да и дорога казалась совсем другой. Солнышко светило. Колея сухая. Птицы щебетали на все голоса… Я опять на козелках со Степаном. Пели песни, пыхтели трубками. И имение выглядело по-другому, когда к нему подъезжали: Старый величественный дом утопал в зелени. Он мне на миг показался загадочным замком где-нибудь в Трансильвании, где обитают бесстрашные рыцари и прекрасные принцессы, а подвалы его полны сокровищ, и вход охраняет уродливый горбун с алебардой.

– Эх, фасад надо править, и ограда покосилась местами, – деловито сказал Федор, разрушив все мои фантазии.

Огромные клумбы перед подъездом цвели и благоухали. Зигфрид Карлович встречал нас в новом зеленом сюртуке, румяный, любезный. Старый седой лакей в отглаженной ливрее помог маменьке выйти из кареты. Тут же буфетчик выскочил с подносом. А на подносе дымилась горка пирогов. В нос ударил хлебный аромат, от которого забурлил живот, требуя угощения.

– А где борзая? Кажется, Матильдой ее звали? – спросил я у старого лакея.

– Издохла. От тоски издохла, – сказал он грустно.

– А Маркиз, тот толстый рыжий кот?

– И Маркиз сдох. Нашли его по весне в склепе графа. А там, рядом и схоронили.

Как-то печально стало. Это значит, мне одному придётся ночевать в той жуткой спальне. Но на этот раз комната мне показалась светлой и уютной. Я приказал поставить книжный шкаф, а из библиотеки подобрал себе с десяток томов, которые решил прочитать за лето.

Раздвинул тяжелые шторы, впуская в комнату солнце, устроился с книгой за столом, как вдруг за окном раздались крики и знакомый лай Саги.

– Куда прешь по газону, лапоть ты эдакий! – ругался садовник.

– А я не к тебе. Понял? Я к барину молодому. – Это Федор.

– Так сойди на дорожку, не топчи траву.

– Тфу, ты, господи! Травы ему жалко. Я тебе из поля в следующий раз целую копну сена свежего принесу.

– Ох, ну и дурак ты, Федор.

– Да сам такой! Иди кустики стриги.

Я высунулся из окна.

– Федор, чего шумишь?

– Здрасте, барин, – поклонился он. – Так, я же до вас дело имею.

На нем был серый зипун без воротника, подпоясанный синим кушаком. Сапоги хромовые. На голове старый потертый цилиндр с муаровой выцветшей ленточкой. Парень – хоть куда! Если б не ружье за плечом, да борода нечёсаная.

– Как ружье? – спросил я.

– Ого-го! Столько дичи настрелял. Бьет, что молния разит, – довольно ответил он. – Я вот, что, барин, пришел. Для вас охоту приготовил. Где лоси, где медведи, все отметил, – он постучал указательным пальцем себе по лбу. – Если надумаете…

– Конечно! – обрадовался я. – Завтра и сходим.

– Так я приду с рассветом. Вы уж будьте навостре.

– Хорошо!

Ужин выдался на славу! Мы сидели на открытой веранде и пили чай с пирогами. В начале июня вечера стояли еще прохладные, но темнело поздно. На розовом горизонте слабо блистали редкие звезды. Птицы умолкали, но зато кузнечики продолжали концерт. Пахло разнотравьем и хвоей. Здоровенный медный самовар дымил. В брюхе у него сердито булькало. Степан подкидывал еловых шишек в топку, отчего бульканье становилось еще сердитее. Отец читал газету и с блаженством попивал из старинной фарфоровой чашки. Маленькая Оленька не капризничала и вся перемазалась в варенье. Маменька наслаждалась любимыми пирожками с клюквой. Даже вечно неугомонная Машенька притихла и о чем-то размышляла, молча глядя в лиловые небеса.

Спал я спокойно, как младенец. Никакие страхи меня не беспокоили. Чуть свет, услышал лай Саги и сердитый голос старого лакея:

–Чего приперся, дурень? Уйми собаку.

– Сам – дурень, – отвечал ему Федор. – Я за барином молодым, за Александром пришел. Мы охотиться идем.

– Еще рано. Барин спит. Уходи. Разбудишь весь дом.

– Федор, сейчас спущусь, – крикнул я в окно и стал быстро одеваться. Все с вечера припас: кожаную куртку, штаны из плотного сукна, высокие сапоги, ружье – конечно. Взял легкий кавалерийский карабин с коротким нарезным стволом. Лядунку медную с картушами.

– А табачку-то прихватили? – осведомился Федор.

– Взял, – успокоил я его.

– Ну, как, на лося али на медведя?

– Давай, на лося, – решил я, и мы зашагали по росистой высокой траве к лесу.

Шли темным сосновым бором. Глянешь кругом – одни коричневые стволы. Под ногами мох да пожухшая хвоя. И как только Федор дорогу здесь находил? Вдруг сосновый лес резко оборвался, и мы попали в заросли кустарников.

– Теперь – тихо! – предупредил Федор. Указал вперед. – Там река. Лоси на водопой ходят. Сейчас появятся.

Мы осторожно пробрались сквозь кустарник. Впереди еле текла небольшая речка, наполовину затянутая ряской.

– Вон они. Идут! – чуть слышно произнёс Федор.

К противоположному берегу приближался крупный горбатый лось.

– А что он без рогов? – удивился я.

– Так, лосиха же, – объяснил мне охотник. – О, гляди, и несмышлёныш за ней.

Из леса, смешно подпрыгивая, выбежал теленок. Неуклюжий, ноги длинные.

– Давай, барин, лосиху завалим, а Сага теленка придушит.

Я вскинул ружье, прицелился… Но вдруг представил, как это большое беззащитное животное свалится, обливаясь кровью, а собака накинется на бедного теленка и перегрызет ему горло… По телу пробежал озноб. Стало противно.

– Ну, чего, барин? Пали!

– Не буду, – я опустил ствол. – Не по-христиански мать с дитём убивать.

– Так это же – лоси. Упустим, – не понимал Федор.

– Пусть уходят. Не могу стрелять.

– Во – те – на, – развел руками Березкин. – И что теперь?

– Пошли, медведя завалим, – предложил я.

– Как прикажете, – пожал плечами охотник.

Федор повел меня через какие-то болота. Под сапогами хлюпала вонючая жижа. Кругом густой черничник, огромные метелки папоротника.

– По кочкам, барин, по кочкам ступайте, – учил охотник, а сам чуть свой сапог не утопил, провалившись по колено в трясину.

Наконец выбрались на сушу. Сага припала к земле, заметив что-то. Федор, шедший впереди, подал знак остановиться.

– Вон. Отличная добыча. Звереныши.

Я осторожно выглянул из-за бугра. Шагах в двадцати от нас резвились два забавных лисенка, рыженькие, пушистые комочки. Тут же виднелась нора, из которой выглядывал третий, пугливый.

– А, барин, на женские муфточки?

– Они же совсем крошечные, – удивился я. – Как можно их убивать.

– Да как, как, по голове тюк прикладом – и все.

– Не буду. – Я повернулся и зашагал прочь. – Где там твой медведь?

Медведя нашли в малиннике, вернее – медведицу. А с ней годовалого увальня-медвежонка, и еще совсем маленького глупого звереныша.

– Во, гляди, как здорово! – обрадовался Федор. – Медведиху сейчас завалим. Годовалого тоже можно. А маленького изловим и цыганам продадим.

– Так, как же он без мамы? – Я представил бедного маленького медвежонка с намордником, на цепи.

– Нормально, – махнул рукой Федор. – Они когти ему повыдерут, да плясать научат под балалайку.

Я весь вскипел от возмущения.

– Не буду! Ну тебя, с твоей охотой. Почему обязательно убивать надо?

– Так на то она и охота, – робко ответил Федор, сдвинув цилиндр набок.

– Веди меня домой, – расстроенно сказал я.

– Ой, барин, жалостливый ты какой. Это ж зверье. Оно для того и предназначено.

Я шагал молча.

– Ну, хоть, давай завтра на рыбалку, – предложил охотник. – Рыбу-то не жалко?

– Рыбу – нет, – согласился я.

– Во, на рыбалку сведу. Хоть и не графское это дело: скукотища…

К усадьбе подошли, когда летнее солнце падало к верхушкам елей. Я увидел, как Степан подводит к крыльцу оседланную лошадь.

– Отец решил вечерком прокатиться? – удивился я.

– Посыльный прибыл из Петербурга. Андрей Петрович письмо прочел и сразу приказал седлать, – мрачно ответил Степан. – Видно что-то срочное, коли верхом собрался на ночь глядя.

Действительно, что-то странное.

Я поднялся в дом. Отец давал Зигфриду Карловичу какие-то распоряжения, застегивая на ходу дорожный плащ.

– Что случилось? – спросил я.

– Неотложные дела, – коротко бросил он, не желая объяснять столь неожиданный отъезд.

– Такие неотложные, что ты решил ночь провести в седле? – не отставал я.

Отец вздохнул, задумался. Очень тихо, чтобы никто, кроме меня не слышал, произнес:

– Похоже, ждут нас тяжелые годины. Не спокойно на границе с Польшей.

– Поеду с тобой, – тут же решил я.

– Нет. Оставайся с маменькой и сестрами, – приказал он.

– Не останусь. Ты один поскачешь через лес. А вдруг случиться что? Конь споткнется, хотя бы. У тебя есть оружие?

– Стилет, – показал он морской кортик на поясе.

– И все? У меня карабин. – Крикнул Степану: – Седлай еще одну лошадь.

– Но как же маменька и сестры твои? Возможно, им вскоре предстоит вернуться в Петербург.

– Степан довезет. Одного тебя, без оружия я не пущу.

– Что ж. Поехали, – нехотя согласился отец.

***

Всю ночь проскакали без остановки. Хорошо, хоть небо было ясное, да луна освещала дорогу. Передохнув пару часов на почтовой станции где-то под Лугой, вновь двинулись в путь. К концу дня погода испортилась. Петербург встретил нас вечерним дождем. На заставе, рядом со сторожевой будкой мокла армейская палатка. Из нее вышел унтер-офицер и двое егерей в полном вооружении; ружья с примкнутыми штыками.

– Прошу ваши документы, – приказал унтер-офицер, втягивая шею. Капли дождя по киверу³⁴ стекали ему за шиворот.

Отец протянул бумаги, спросил:

– Почему усиленное охранение на заставе?

– Город переведен на военное положение, – сухо ответил унтер-офицер, возвращая документы. – Проезжайте.

Что-то недоброе чувствовалось в облике ночного города. Как-то тревожно барабанил дождь по крышам, глухо отдавался стук копыт о мостовую. На центральных перекрестках – военные патрули. Может они, и раньше здесь стояли, просто я не замечал. Но все равно в воздухе висело предчувствие беды.

Отец только переменил промокшее платье и тут же с Прохором умчался в коляске по важному делу. Ко мне поднялся сонный Жан со свечой.

– Ты слышал? – с порога спросил он. На лице растерянность.

– Что произошло?

– Наполеон перешел Неман. Он уже взял Вильно, – выпалил Жан.

Этого не может быть! Не может! Как же это? Война?

Заснуть я так и не смог. Лежал и смотрел в окно на бледное ночное небо. Отец вернулся далеко за полночь. Я услышал, как во двор въехала коляска. Побежал встретить его. Но он только устало сказал:

– Потом! Все – потом. Мне надо поспать хотя бы часа два.

Я вернулся к себе. Снова лег. Тревожные мысли не умещались в голове. Что теперь с нами будет? Наполеон, это не шведский король. Под ним вся Европа. Он смог разбить даже вымуштрованную прусскую армию. И наши войска были разгромлены семь лет назад под Аустерлицем. Об этом позоре говорили шепотом. Но все же известно: было потеряно сорок пять знамен, сто восемьдесят пушек. Убито и взято в плен около двадцати семи тысяч наших воинов. И теперь армия, не знавшая поражений, пришла на нашу землю. А куда Наполеон направит войска? Конечно же, в Петербург. Неужели мой город, мой дом больше не будет принадлежать мне? Неужели нашу семью постигнет участь месье де Бельте, участь Жана? Никогда! Пусть меня убьют, но я не пущу французов в Петербург.

Как только с рассветом раздалось шорканье метел дворников по мостовой, я вскочил, умылся, оделся и поспешил к гостиным рядам на Невский, в надежде прочитать свежие новости в газетах. В кондитерской Бендектинского, несмотря на ранний час, уже собралось много народу. Под потолком завис бледный слой табачного дыма, перемешанный с кофейным ароматом. Все листали свежие «Петербургские Ведомости». Одни пили кофе, другие жарко беседовали.

– Изволите кофе? – спросил у меня приказчик в белом переднике, как только я переступил порог.

– Да, и, если можно – английский, – сделал я заказ.

– Сию минуту, – угодливо поклонился приказчик и юркнул на кухню.

Я подошел к группе спорящих, прислушался.

– Господа, не думаю, что все так серьезно, – говорил грузный господин в дорогом фраке строгого английского покроя. – У нас вполне сильная армия. Мне кажется, обойдемся локальными стычками в Польском герцогстве, подпишем очередной мир, и на том разойдемся.

– Да, вот, не разойдемся, – возражал седой генерал с пышными бакенбардами, выпуская в потолок облако дыма из трубки. – Поверьте, я участвовал в Итальянской компании и побывал при Аустерлице. Этот чертов самозваный император любое дело доводит до конца.

– Ну, вот тут-то и придет его конец, – пожал плечами чиновник в форме почтового ведомства. – Только вот, адмирал Нельсон³⁵ разбил его флот в пух и прах.

– Экая отвага, – усмехнулся молодой флотский офицер в голубом мундире, оторвавшись от газеты. – Что за победа? Подло подкрался и расстрелял беззащитные корабли в гавани. Назовите мне хоть одно открытое сражение, где Горацио Нельсон одержал победу? А французский адмирал де Брюи³⁶, при всем моем уважении к нему, – бездарен. Поэтому и потерял флот при Абукире³⁷.

– К сожалению, в Варшавском герцогстве моря нет, – согласился генерал с морским офицером и с прищуром спросил у чиновника: – А вам известно, сударь, что Наполеон на суше не проиграл еще ни одного сражения?

– Известно, – вынужден был согласиться тот.

– Беда в том, – вмешался высокий господин с пышными напомаженными усами, в синем мундире полицейского чина, – что у нас армии разбросаны черт-те где: – Тормасов на юге в Бессарабии. А если с турками мир не выйдет? Что тогда? А вдруг шведы подумают отомстить нам за недавнюю проигранную Финскую компанию? Они вот тут, рядом. Двинут на Петербург – и все.

– Слыхивал от моего кузена, – встрял молодой щеголь в летнем замшевом камзоле с атласным воротом, – Он у меня в министерстве иностранных дел служит, король прусский на сторону Бонапарта перешел.

– И поляки взбунтовались, – добавил старый толстый господин, сидевший чуть в сторонке. – Уланы Понятовского теперь на той стороне. Считай, Польшу мы уже проиграли.

– Да, господа, дело серьезное, – сделал вывод генерал, выпустив в потолок очередное облако дыма. – Я, вот, нынче в отставке, но, думаю, сейчас не до спокойной жизни. Долг каждого – встать на защиту отечества. Не дай Бог, вступит в Петербург сапог француза… Все – нет матушки-России.

– Да что вы такое говорите? – возмутились все.

– А то и говорю, что – верно. Не за Урал же нам бежать?

–Долг каждого честного дворянина – помочь Родине, – поддержал его молодой щеголь, и все разом начали высказывать свое мнение. Кидаться патриотическими лозунгами: Умереть, но не пустить! За нами Бог! Святая Русь не достанется супостату… и так далее.

Я в два глотка выпил обжигающий горький кофе, расплатился и быстро вышел на улицу. Больше мне здесь делать было нечего. Теперь я прекрасно знал, как надо действовать. Конь у меня есть, сабля есть, карабин… Прикупить еще пару пистолетов и кавалерийскую пику…

Как же так? – думал я на ходу. – Неужели это возможно? Враг вступит в Петербург, развесит на Петропавловской крепости свои штандарты… Да не бывать этому!

В доме было непривычно тихо. Отец работал у себя в кабинете. Сквозь приоткрытую дверь я увидел, как он, склонившись над столом, что-то пишет. Перо, словно парус корабля, носилось над бумагой. Я юркнул в свою спальню, перетряхнул все схроны, собрал все деньги, что у меня были. Накопилось не так уж мало. Хватит и на пистолеты, и на пику. Даже еще на дорогу останется прилично. Внизу меня встретил Жан.

–Ты куда-то собрался? – спросил он.

– Я отбываю в войска. Пойду, сейчас, прикуплю все нужное – и в путь.

– Возьми меня с собой, – попросил он неожиданно.

– Нет, – покачал я головой.

– Я тоже хочу воевать, – схватил он меня за рукав.

– Жан, я иду на войну, на настоящую, и, возможно, не вернусь.

– Ты будешь защищать Россию, а я должен биться за Францию, за ту Францию, которую мы потеряли, – не отставал Жан.