Впрочем, приведу пару хороших ляпов из литературы

Было дело, одна дама прочла мой рассказ; затем, принялась критиковать произведение, проецируя на мне литературный опыт Виктора Пелевина. Намёк был вполне прозрачен: «Чего это ты пишешь не как Пелевин?!» При этом, она даже не задумывалась, что мы абсолютно разные писатели: он в основном пишет крупную прозу, а я – короткую. Не смотря, что работы оного автора никогда меня не интересовали, я всё же залез в сеть, дабы почитать, что же там такого пишет Виктор Олегович, чего я ещё не слышал.

Открываю книгу под названием «Смотритель» и начинаю читать следующие строки:

«Я долго размышлял, имею ли я право писать о себе прежнем в первом лице. Наверно, нет. Но в таком случае этого не имеет права делать никто вообще.

В сущности, любое соединение местоимения «я» с глаголом прошедшего времени («я сделал», «я подумал») содержит метафизический, да и просто физический подлог. Даже когда человек рассказывает о случившемся минуту назад, оно произошло не с ним – перед нами уже другой поток вибраций, находящийся в ином пространстве.»

На этом моменте закрыл книгу и более к работам Пелевина не прикасался.

Объясню почему, первое: одно из достоинств художника – умение вживаться в шкуру другого человека, видя мир чужими глазами. Художник как дух, витает над ситуацией и персонажами. Стало быть, вживаемся в облик себя прежнего и пишем от первого лица.

Второе: если автор в тексте хочет как можно точнее передать ощущения, то ему следует писать от первого лица, поскольку детали обстановки домысливает читатель – они, как бы, опускаются, сосредоточивая внимание читателя на ощущениях. Если же писатель желает как можно точнее передать обстановку, то ему следует писать от третьего лица, чтобы сосредоточить внимание на деталях.

Третье: художественное произведение создаётся в условной – абстрактно логической среде. Зачем примерять это на действительность? Это всё равно, что измерить «духовный рост» человека транспортиром. Бред, бред, бред…

В четвёртых: мне не нравятся слова «…этого не имеет права делать никто вообще.» Лично для меня, авторитетны только законы природы.

Впрочем, мне следовало бы прочесть книгу полностью, дабы быть уверенным в своей объективности. Всё – таки по одному коротенькому отрывку не следует делать выводов о всём произведении в целом. Но ведь я хочу показать вам ляпы, а не писать рецензию на книгу П…

Мне кажется, поклонники Виктора Пелевина, при таком мышлении, просто никогда уже не возьмут в руки Джойса, Лермонтова, Вирджинию Вулф, Джека Лондона, Антона Чехова, Михаила Веллера. А прожить жизнь, не зная лучшей литературы, извиняюсь, всё равно, что быть духовно горбатым. Но – это моё личное (субъективное мнение).

Зато они, вероятно, возьмут в руки Дмитрия Быкова, пишущего, что Гомер был слеп, ибо не видел простой истины – разве может развязаться война из-за того, что от Менелая сбежала жена? «Воюют, – говорит Быков, – из-за нефти, которой в Трое никогда не было.»

Во-первых, откуда Дмитрий Львович знает, что там было, а чего не было? Во-вторых, насколько мне известно, бегство Елены с троянским принцем Парисом послужило всего лишь поводом для развязки войны. Так что, думаю, Дмитрий Быков, говоря, что Гомер был слеп, серьёзно заблуждается.

Впрочем, предположительно, но не достоверно, Гомер действительно был слепым в физическом плане. Во всяком случае, на скульптуре, сохранившейся с тех времён, он изображён слепым. Но в сущности, какая разница? Его творения – памятники культуры. А Быков, гадит на эти памятники. Они там, по всей видимости, дуреют от скуки и больших гонораров, вот и поносят древних поэтов, дескать: «Смотрите какой я умный, Гомера переплюнул!»

Вандализм.

Критиковать стоит живых авторов, а не тех, что уже три тысячелетия назад канули в Лету.

Моё субъективное мнение о некоторых современных писателях

Виктор Пелевин: преуспел в нагромождении слов.

Олег Рой и Дарья Донцова: литературные браконьеры.

Юрий Никитин: специализируется на диком психоанализе.

Михаил Веллер: творческая мясорубка.

Владимир Сорокин: Нарцисс. Нарцисс.

Дмитрий Быков: цепкая хватка.

Борис Акунин: писатель остаётся скромным. Но с подвешенным пером.

Александра Маринина: застрявшая в девяностых.

Евгений Гришковец: каким он был, таким он и остался.

Пауло Коэльо: мечтать не вредно – вредно оставаться мечтателем.

Харуки Мураками: писатель-переводчик.

Стивен Кинг: болезнь писать порой неизлечима.

Джоан Роулинг: Гарри Потный и списки самых богатых писателей на планете.

Кто такой критик и, чем он, собственно, занимается?

Как уже говорил, литературный, киношный критик – человек, пишущий рецензии на художественные произведения; с целью выявить их слабые стороны. Точнее – он сначала их выявляет, а потом пишет. Как правило, критик не способен создать художественное произведение, но прекрасно понимает как оно создаётся; обладает критическим мышлением (наверно, самое главное); обладает тонким восприимчивым вкусом (или, во всяком случае, должен обладать). Но бывают исключения – например, Эдгар Алан По много писал критических отзывов, и не только отзывов, но и злющие эпиграммы на авторов. Александр Иванов, вы знаете, «глыбко» понимал поэзию, писал убийственные для поэтов литературные пародии.

Как писать рецензии, чтобы читать их было интересно?

Довольно часто слышу, что читать профессиональные рецензии скучно, ибо они сухие, неэмоциональные. И действительно, профессиональная рецензия скорее похожа на литературный доклад, в силу чего, в ней отсутствует накал страстей. Но, как говорил непревзойдённый Эдгар По:

«Если мы будем менее прилежать „авторитету“ и более принципам, если мы будем менее смотреть на достоинства и более на недостатки (вместо обратного, как советуют некоторые), мы будем тогда лучшими критиками, нежели теперь. Мы должны пренебрегать нашими образцами и изучать наши способности. Сумасбродные восхваления того, что случайно было сделано в словесности хорошо, проистекает из нашего несовершенного понимания того, что для нас возможно сделать лучшего. „Человек, который никогда не видал солнца, – говорит Калдерон, – не может быть порицаем, если он думает, что никакой блеск не может превзойти блеск месяца; человек, который не видел ни месяца, ни солнца, не может быть осуждаем за восхваление несравненной лучезарности утренней звезды.“ Так вот, дело критика – так воспарить, что он увидит солнце, если даже его шар находится далеко за обычным горизонтом.»

А для этого нам необходимо владеть, хотя бы несколькими литературными приёмами, с некоторыми из которых я вас сейчас познакомлю.

Перво – наперво, учитесь выметать мусор из строк. Приведу пример на Достоевском, специально, ибо я весьма уважаю его, но чтобы ваши глазки не замылились сиянием авторитета.

«Каждый человек несёт ответственность перед всеми людьми за всех людей и за всё.» – говорит Фёдор Михайлович.

Если мы уберём сор, то получится: «Каждый человек несёт ответственность перед людьми за людей и за всё.»

Чувствуете как смачней стала фраза? Вот и вам следует при написании рецензий об этом заботится.

Старайтесь сокращать количество прилагательных.

Ещё можно использовать, так называемые «вкусные слова» – это по сути искажённые слова: сталезвон, стукопыт, взялодел, словокричит воплекрик глоткодёр и так далее…

Но в них есть один недостаток – при злоупотреблении читать текст становится невозможно, ибо он уже начинает напоминать бред сумасшедшего.

Также полезно иметь в загашнике набор синонимов, чтобы текст не выглядел однообразным и скучным.

Весьма приветствуется умелое обращение со знаками препинания. То есть – если написать: «Иди. Отсюда. Чтоб. Глаза. Мои. Тебя. Не видели.» Текст читается довольно грубо, поскольку каждое слово отчеканивается, как станочный пресс.

Можно сказать и так: «Анепошёлбыты!…» Здесь мысль просвистела как пуля. Кстати, вы знаете, что современные пули не свистят – слишком малы и быстро летают. Свистят старые пули, такие, здоровенные, круглые, коими пользовались ещё в восемнадцатом веке. Но – это отдельная тема.

В общем, чем грубее вы хотите истолковать какой-либо момент, тем концентрированней следует писать, и – наоборот. Но, опять же, не следует злоупотреблять этим, а лучше использовать другие приёмы, например – парадокс.

Парадоксальное мышление, зачастую привлекает читателя живостью: в одном случае так, а в другом эдак, и всё, казалось бы, правильно, что даже возразить нечего. Например: проститутка, а скольким людям облегчает страдания; или – жестокий убийца, но убивает отъявленных негодяев, защищая мирных граждан. Для этого, конечно же, следует хорошо знать логику – её дисциплины мышления – особенно индуктивную (она же диалектическая).

Но не следует забывать, что художественные произведения создаются в условной среде, поэтому порой противоречат строгим законам логики.

Высший пилотаж – это, разумеется, написание литературных пародий, эпиграмм, или попытка снять пародию на какой-нибудь фильм. Первое обойдётся гораздо дешевле.

И при этом, всегда важно сначала понять автора, дочитать, досмотреть до конца, а потом уже крутить финты; иначе это может только навредить вам, но никогда автору. Ведь по факту, можно разделать на бублики все фильмы Чаплина, но не нужно забывать, что Чаплин делал высокохудожественные произведения буквально из ничего. При этом, он сам монтировал; писал музыку, сценарии; играл роли и прочее…

Бывает также, что автору нужно решить серьёзную задачу – масштабную, так сказать. Но для этого у него не хватает жизненного опыта, или там смекалки. Таким образом, он обращается к литературным произведениям других авторов, у которых есть кое-что на этот счёт, и начинает штамповать. Но делают они это, весьма умело; да так, что непосвящённый читатель, ни за что не поймёт, в чём секрет, а критики, бывает, отыгрываются на этом.

Так, например, о произведении Владимира Маканина «Две сестры и Кандинский», была написана критическая статья, автор которой (не помню, как её зовут) ссылался, что Маканин сдул сюжет у Чехова. Разумеется, критик был несправедлив.

Все великие писатели, хоть сколько-нибудь, да подражатели!

Был у меня такой курьёзный разговор с одним товарищем – тоже писателем. Он, значит, присылает свой рассказ, спрашивает моё мнение о нём. Я же разделываю его подчистую, говоря – «Если хочешь быть замеченным, превзойди тех, кого уважаешь!» А он мне на это: «Ну, превзойти современных писателей несложно, поскольку они не настолько велики, чтобы их нельзя было превзойти. А вот превзойти Толстого и Чехова – возможно ли это?» Я: «Конечно, возможно – напиши панорамный роман объёмом в четыре тома с чеховской глубиной мысли – вот и превзошёл обоих.» Затем, немного подумав, добавил – «Хотя, такой роман уже написан – Улисс Джеймса Джойса.»

И действительно, если внимательно присмотреться, то на Джойса оказали влияние и Чехов, и Толстой, и древнегреческий эпос. Хотя бы просто принять во внимание, как Джойс отзывался об этих авторах. Он даже не поленился выучить русский язык, чтобы прочесть их в оригинале. А о Достоевском он отозвался весьма скромно – что-то вроде: «Ну, подумаешь, убил старушку – ну и что здесь такого?» О Пушкине он вообще сказал: «В России считают Пушкина великим поэтом, но я так не считаю. Пушкин жил, как мальчик, и умер как мальчик.»

По сути, Джойс вобрал в себя манеру письма Чехова, величие мысли Толстого, мотивы древнегреческих эпосов, и у него получился, таким образом, Улисс. (Впрочем, может на него Рабле повлиял, чёрт знает, – это всего лишь мои догадки, не имеющие объективного подтверждения.)