Глава вторая

С утра у профессора Страхова было две пары лекций в университете. В отличие от друга дочери Игорь Илларионович никогда и никуда не опаздывал, как и не приходил раньше времени. Была у профессора такая хорошая черта – он умел точно рассчитывать время, чтобы попасть туда, куда ему следовало попасть, строго к назначенному моменту. И обычно попадал минута в минуту. Общих затяжных разговоров в преподавательских комнатах Игорь Илларионович не любил, с коллегами по преподавательскому корпусу общался мало и вообще часто, если не было необходимости, даже не отметившись в преподавательской, сразу проходил в аудиторию, чтобы проводить лекции. Коллеги относили это к странностям его характера, но профессору можно иметь определенные странности.

В этот день Игоря Илларионовича попросили по телефону поторопиться в лабораторию, куда должны прибыть за испытательным оборудованием армейцы, и даже машину за ним прислали, и потому последнюю пару Страхов завершил на пятнадцать минут раньше. Машина уже ждала на улице. Не будучи уверен, что на машине доберется до лаборатории быстрее, чем на метро, а потом на автобусе, Игорь Илларионович все же сел в машину. Но его опасения не оправдались. Дороги в этот час оказались не сильно загруженными. Единственная пробка встретилась им на выезде из города на шоссе Энтузиастов, но в этой пробке одинаково стояли и автомобили, и рейсовые автобусы, и профессор ничего не выиграл бы, отказавшись от машины. Страхов был готов к этой пробке, поскольку знал, что они довольно часто бывают на шоссе Энтузиастов, и потому не сильно расстраивался. Расстраивались, наверное, те люди, которые его ждали. У них время, видимо, ограничено, иначе профессора так не торопили бы. Что-то говорили про самолет, который уже стоит и ждет получателей спецтехники на аэродроме в Чкаловске. Но если это военный самолет, то он подождет. Бороться с пробками профессор Страхов не умел, да ему никто и не предлагал заниматься этой проблемой. Хотя профессор Торсисян как-то предложил создать генератор, который будет запрещать половине городских водителей выезжать в четные дни, а второй половине в нечетные. Но идея не нашла поддержки.

Машина поднырнула под эстакаду Кольцевой дороги и после этого благополучно свернула в Реутов, насквозь проехала этот городок и по дороге углубилась в лес, потом свернула под запрещающий движение знак на боковую дорогу, по которой и добралась до ворот военного научно-исследовательского института. Ворота долго не открывали, проверяя пропуска и у водителя, и у полковника Страхова, и только после тщательной проверки створки механических ворот открылись. Третий лабораторный корпус, где размещались две лаборатории, был рядом, и около него стояло сразу четыре микроавтобуса с черными армейскими номерами. Слишком много транспорта для сравнительно небольшого груза. Но, видимо, людей было много. Да, наверное, и армейское командование тоже желало знать, чем вооружают подчиненных…

Представители спецназа военной разведки оказались обыкновенными людьми, ничем внешне не поразившими воображение профессора Страхова. Игорь Илларионович много слышал про спецназ ГРУ – само наименование было, что называется, на слуху, и в его представлении офицеры этого спецназа должны как-то отличаться от других офицеров. Оказалось, внешне ничем не отличаются. Знакомство состоялось. Здесь же присутствовал и профессор Торсисян, поскольку теоретические разработки Страхова, касающиеся, в основном, человеческого мозга и способов воздействия на него, в жизнь воплощала именно лаборатория Торсисяна, переводя их из разряда психологии в разряд электроники. Кроме того, Арсен Эмильевич, как уже знал Страхов, имел к военным разведчикам и собственное задание, которое должен был предложить после представления основного.

Группу военных разведчиков возглавлял полковник с красивым лицом, которое было перечеркнуто застарелым шрамом. Как понял Игорь Илларионович, это был командующий войсками спецназа ГРУ полковник Мочилов. С ним находились еще два полковника, один подполковник, один капитан и сразу четыре старших лейтенанта, видимо, основные действующие лица в предстоящем испытании. Здесь же присутствовал и подполковник ФСБ в камуфлированной форме. Что нужно было здесь этому офицеру, профессор Страхов не понимал, но не он формировал и приглашал состав и потому вопросов задавать не стал. Ставить и задавать вопросы должно руководство военного научно-исследовательского института, в который входили лаборатории. Чем оно успешно и занималось. Если пригласили этого подполковника, значит, он здесь нужен. Само мероприятие не было торжественным, хотя означало завершение значительного этапа поискового пути сроком в шесть лет. Да и проходило оно не в актовом зале, а в обыкновенном просторном кабинете, у дверей которого стояла охрана, чтобы другие любопытные сотрудники, не имеющие отношения к проекту, туда не попали. Сотрудников в институт набрать было трудно. Все они проходили длительную многоуровневую проверку, и каждый должен был понимать, что соваться в чужие дела не следует. Но лучше не провоцировать излишне любопытных, чтобы не пришлось потом искать им замену. Поскольку это длительный процесс, он может повлиять на ход работ. А излишне любопытных, как знал полковник Страхов, только на его памяти заменяли уже несколько раз. Куда они исчезали, полковника не интересовало. Он знал одно – работа у них такая…

Первым слово предоставили профессору полковнику Страхову. Заместитель генерального директора института по научной работе Иосиф Викторович Лукин намеренно так его представил, для солидности, сказал и про преподавательскую должность, и про воинское звание, чтобы произвести впечатление на заказчиков и испытателей. Иосиф Викторович, как казалось Игорю Илларионовичу, сам часто путался в понятии «профессор»^[9], тем не менее употреблять это слово любил. А полковник – это для военных. Дескать, хоть человек и ученый, но все же – ваш. Тем более Игорь Илларионович был в армейском мундире, на который, кстати, все же надел белый халат. Его самого, впрочем, манера представления мало задевала, поскольку Страхов к званиям относился с равнодушием, отмечая только для себя, что это кое-что добавляет к предстоящей через несколько лет пенсии.

– Я начну издалека, – сказал Игорь Илларионович, остановившись перед офицерами, рассаженными в один ряд посреди кабинета. – Еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году российский ученый, я говорю российский, так как тогда еще не было Советского Союза… Так вот, российский ученый Бернард Кажинский^[10] предложил схему прибора, способного повторять импульсы головного мозга человека и превращать их в звуковые сигналы. При этом была возможность передавать эти звуковые сигналы на значительное расстояние. Так называемое мозговое радио Кажинского по сути своей является аппаратом для зомбирования масс и прообразом современного психотронного оружия. Естественно, современный уровень развития техники способен предложить нам более широкий выбор и предоставить возможности для создания необходимых аппаратов, но даже в свое время Кажинский сумел добиться поразительных результатов. Семнадцатого марта тысяча девятьсот двадцать четвертого года в Москве впервые в мире произошли испытания дистанционного и разрушительного воздействия на организм. Первые опыты проводились на животных из цирка Дурова. Опыты оказались чрезвычайно успешными, но очень скоро сам дрессировщик отказался от их проведения, поскольку животные после обработки низкочастотными волнами отказывались в дальнейшем подчиняться дрессировщику.

К тому времени изобретение Кажинского уже перестало быть его собственностью и перешло под контроль спецслужб. При проведении экспериментов ставилась определенная и вполне конкретная цель – научиться внушать человеку нужные мысли. В тридцатые годы эксперименты по созданию средств внушения, позволяющих, как говорили официально, «повысить производительность труда и сплотить людей ради общего дела», продолжились и велись очень активно. Создавались и совершенствовались приборы, которые испытывались на заключенных ГУЛАГа. Но перед войной работы приостановились, поскольку были признаны излишне дорогими, а с репрессивными мерами НКВД справлялось и без «мозгового радио».

После войны, когда советская разведка донесла о разработке психотронного оружия в США, в Советском Союзе были извлечены из архивов материалы Кажинского, и началась большая работа. В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году была создана лаборатория «Пион», куда откомандировали специалистов из Института судебной психиатрии, специалистов по человеческому мозгу. Там под руководством профессора Бориса Полоцкого, ученика Кажинского, репрессированного и специально выпущенного из лагеря для этих работ, была создана низкочастотная установка-излучатель «радиосон». Это был, по сути дела, модернизированный аппарат «мозгового радио», внешне похожий на радиопередатчик с антенной. Во время испытаний на полигоне под Новосибирском рота солдат из ста сорока пяти человек моментально заснула от действия излучателя непробудным сном. После пробуждения за солдатами велось годовое наблюдение и не было обнаружено никаких побочных эффектов. Но эффект сказался через несколько лет, когда многие из тех, кто подвергся облучению, стали один за другим умирать. Испытаниями тогда руководил председатель КГБ Серов. Документы об испытаниях и о последствиях испытаний попали на стол к Хрущеву, который сильно опасался Лубянки. Это дало повод Никите Сергеевичу уволить Серова со службы «за самоуправство», работы под эгидой КГБ прекратить и передать все материалы по созданию психотронного оружия под контроль ГРУ. Что касается участников новосибирского эксперимента, то в июле пятьдесят восьмого года вышел совместный приказ Министерства внутренних дел и Министерства здравоохранения СССР о том, что лиц, замеченных в рассказах о воздействии психотронного оружия, надлежит изолировать в специальных учреждениях с последующим принудительным лечением. Так обеспечивалась секретность проведения экспериментов. Последний из участников эксперимента так и умер в стенах психиатрической лечебницы, куда был помещен после попыток дать несколько интервью средствам массовой информации и рассказать обо всем с ним случившемся…

Игорь Илларионович прогулялся перед офицерами в одну и в другую сторону, собираясь с мыслями и выжидая, может быть, кто-то что-то спросит, но вопросов не последовало, и тогда он продолжил:

– Я для чего все это рассказываю? Чтобы вы поняли – мы с вами только продолжаем давно начатую работу, и если раньше о подобных работах широкой публике было известно очень мало, то и впредь дело должно обстоять точно так же. Даже вы, военные разведчики, не все знаете, хотя знаете больше многих других. И говорить об этом, как вы понимаете, не просто нельзя, но и опасно. То есть вы теперь все предупреждены о том, что случается с излишне разговорчивыми людьми. Я знаю, что у вас у всех есть допуск, оформленный по «форме один», что все вы давали расписку о неразглашении государственных, военных и прочих тайн, которые стали вам доступны во время службы. Начиная работать с нами, вы будете обязаны, прежде чем покинете эти стены, дополнительно дать похожую расписку. Такой у нас порядок. А теперь я объясню вам суть нашего эксперимента. Нашего с вами совместного эксперимента…