Я стиснул зубы. Осталось последнее движение, которое я проделал резко, с усердием и злостью. Вот так вот.
Я все-таки оторвал этот распроклятый рукав!
Что такое закон вредности, я хорошо знаю и теперь столкнулся с ним в очередной раз. Сколько помню, всегда солдатская одежда была такого качества, что только повернуться резко попробуешь, швы уже трещат и расходятся. А тут мне такая куртка попалась, что оторвать рукав никак не удавалось. Словно силы в руках совсем не было. Я забирался на последнюю скалу, чтобы перебираться с одной террасы склона на другую без томительного часового обхода, все силы, что в запасе имел, безрассудно израсходовал. Но оторвать рукав было необходимо, даже не имея на это сил. Листьев в «зеленке» не напасешься, чтобы постоянно рану в бедре заклеивать. Листья не успевают присохнуть. Кровь от энергичного движения тоже энергично циркулирует и листья от тела отталкивает. Рану, естественно, перевязать следует и только потом уже бегать. Рот от бега и быстрого шага пересох и, кажется, готов трещинами покрыться. И забрался я слишком высоко. Обычно на такой высоте редко ручьи бывают, так что напиться негде. Хотя ручьи тоже бывают. Вершины гор высокие, снегом покрыты даже в самую жаркую погоду. Там, наверное, ледник. Из ледника должны ручьи струиться. Следует искать трещину, потому что ручьи всегда стараются по трещинам спускаться. А сейчас бы хоть горсть снега в рот положить. Но мне до вершины еще далеко, да и не надо бы мне на нее. Мне не на снегу, мне в «зеленке» лучше, где следов не оставляешь. Только кровь капает, а это тоже след, хотя и не такой заметный, каким он был бы на снегу. Но кровь с травы не подотрешь. А отвалившиеся окровавленные листья я все же прятал в карман, чтобы они меня не выдавали. Опытный глаз всегда эти листья заметит~ По крайней мере я, если бы за беглецом по следу шел, обязательно заметил бы. Тем более я искал бы их, потому что знал бы, что беглец ранен, что первые следы крови он оставил там, где в него стреляли, и там ему было не до листьев, способных приостановить кровотечение.
Рукав оторван. Теперь рану есть чем перевязать.
Конечно, в идеале рану хорошо бы холодной водой омыть, но ручья по-прежнему нигде не только не видно, но и не слышно. А тишина вокруг такая – горная, специфичная, что слышно должно быть далеко вокруг. При такой тишине, бывает, услышишь журчание воды, но долго к ручью идти приходится.
Не слышно пока не только ручья, не слышно, слава богу, и звуков погони. Но я, поднявшись на следующую террасу по скале, создал себе отрыв во времени. Когда погоня появится, я ее сверху увижу и смогу дальше уйти~ Может быть, и еще одну скалу преодолею, тогда отрыв еще увеличу. Хотя, скорее всего, карабкаться по скалам уже не нужно. Только следующий поворот тропы займет при обходе полчаса. Подъем на скалу столько же. Какой смысл тратить последние силы. Лучше уйти как можно дальше. Не знаю куда, но стороны света определять я могу и днем, и ночью. Даже без компаса, который мне бандиты выделить забыли. Следовательно, если знаю направление, то куда-нибудь все равно выйду. А это главное. Впрочем, направление тоже не все решает, потому что выходить следует именно к своим. Хотя бы к пограничникам. А это значит, что тогда идти следует на юг. К пограничникам, наверное, ближе, хотя я не могу точно сказать, где нахожусь. Но путь на юг труднее, там горы~ На север идти дальше и дольше, но там путь легче и больше возможности на армейцев наткнуться. Однако при этом можно и на местных жителей нарваться, и на местных ментов, а это то же самое, что к бандитам с поднятыми руками выйти.
Ладно. С этим можно и позже разобраться. Сейчас более насущные вопросы решить необходимо.
Ну, хоть бы маленький ручеек попался. Самый тоненький. Воды несколько глотков. Ледяной, чтобы зубы заломило. И рану обмыть. Рана после холодной воды не так кровоточить будет. А ледниковая талая вода, говорят, особо чистая, почти стерильная. Я, помню, читал где-то про талую воду. Люди специально воду замораживают, дают части ее оттаять и пьют, потому что быстрее тает очищенная вода. Так даже больные лечатся. И, говорят, это помогает. Я ничуть не лучше больного, хотя болезнь моя особого характера и лечится не кем-то, а военными хирургами, как всякое огнестрельное ранение.
Вообще-то рана пустяковая. Рваная, с внешней стороны бедра. Пуля по касательной прошла. Если пуля по внутренней стороне бедра проходит – это практически конец, надеяться выжить можно, только если быстро эвакуируют вертолетом, потому что с внутренней стороны бедра проходит артерия. В этом случае срочная операция нужна. А внешняя сторона – пустяк~ Только кровотечение следует остановить. Ну и, естественно, не двигаться. Это необходимость. Но не двигаться в моем положении означает смерть. Поэтому хотя бы одно из двух обязательных условий следует выполнить, то есть следует остановить кровотечение, но передвигаться, уходить дальше, создавать отрыв~
Оторвав рукав от куртки, я разорвал его на две полосы, потом каждую из полос точно так же разорвал по длине на две части. В итоге у меня получилось четыре недлинных импровизированных бинта. Не гигиенично, но все же лучше, чем ничего. Обложив рану по краям и сверху предварительно разжеванными листьями вместо ваты, я поочередно наложил на ногу весь наличный перевязочный материал. Попробовал ступить, сделал пару шагов. Нет, туговато затянул. С такой тугой повязкой и ходить быстро невозможно, и вообще нога через десять минут синеть начнет – кровь циркулировать перестанет.
Пришлось снова сесть, но невозможно было определить, какой из четырех камуфлированных бинтов перетянут. Перевязал все заново. И еще листьев с ближайшего куста добавил. Попробовал. Кажется, самое то, что нужно.
Я сложил приклад автомата. Это тоже не сразу удалось. Кнопка пружины оказалась очень тугой, а с моими ослабленными пальцами такую работу лучше не делать. Тем не менее приклад мешал мне во время подъема на скалу. Может и потом помешать. А стреляю я почти одинаково хорошо, что с прикладом, что без него~ Для дальнего выстрела, конечно, приклад необходим. Но я с дистанции никого расстреливать не собираюсь. Я стрелять буду только вблизи, наверняка и лишь в случае крайней необходимости. И потому я кнопку все же вдавил и приклад сложил. Потом на нижнюю тропу выглянул~
Нет, погони пока не видно~ Это беспокоило, как ни странно. Потому что должна быть погоня. Меня обязательно должны догонять, должны в меня стрелять, должны пытаться вернуть или убить. Я же убил их парня и его автомат захватил. Правда, второй успел дать очередь, но я, как полагается, влево, если от стрелка смотреть, смещался[2], а очередь была неподготовленной, слишком длинной, чтобы быть точной. И потому меня только одна пуля царапнула. Но эта очередь была единственной, потому что я на бегу успел переключить переводчик огня и не глядя дать ответную короткую хлесткую очередь. Не только не глядя на противника, но даже не глядя на результат своей стрельбы. Может быть, даже попал – не знаю, не буду утверждать, но в меня по крайней мере больше не стреляли. Судя по той очереди, что в меня выпустили, стрелок там был без боевого опыта. Такой мог от встречной очереди не просто залечь, а как страус – голову в песок, ничего не вижу, ничего не слышу. И не подниматься от страха еще долго. Сейчас такие часто встречаются. Впрочем, такие всегда встречаются. С оружием в руках против безоружного – герой, а когда в тебя стреляют, то ситуация уже иной кажется, и воевать сразу пропадает желание~
Тем не менее я не рискнул вернуться и взять у убитого мною бандита запасной рожок. Тот магазин, что был в автомате, – я по весу чувствовал, неполный. Но этот, второй стрелок, жив он или убит – трудно сказать, мог бы и меня подстрелить~ А мне нельзя сейчас рисковать, и подставляться под случайный выстрел нельзя. У меня иная задача.
Ручей я все же нашел.
Как и ожидал, он струился в неглубокой трещине, стекал в каменную ямку, где стояла лужица, но оттуда не вытекал, уходя куда-то в раскол скалы, вниз, где, наверное, снова на поверхность прорывался. Тоненький, тоньше, чем струя из-под едва открытого крана. Но вода показалась невероятно вкусной. На нее даже смотреть было приятно, и я не сразу пить стал. Я сначала на камень рядом с ручейком сел и долго смотрел на струйку, наслаждаясь таким вот своим состоянием, когда рот сохнет, и сохнет все сильнее при виде воды, а я знаю, что стоит мне наклониться, я могу воды зачерпнуть полные ладони. Но я не зачерпывал. Я ждал, заставляя себя испытать все «прелести» жажды. И только потом наклонился над ручейком. Но все равно сразу пить не стал, а сначала умылся.
Вода воистину была ледниковой. Даже ладони и пальцы ломило, когда воду ими зачерпывал. А потом, когда умывался, щипало кожу лица. Приятно щипало. Обжигало. Но голова сразу посвежела и просветлела.
Я осторожно обмыл разбитую губу. Ее сильнее всего щипало. Слизистая оболочка вообще плохо переносит перепад температуры и влажности. Потом старательно смыл кровь с рассеченной брови. Бровь лучше не тереть, чтобы на рассечении засохшуюся корку не потревожить, иначе кровь опять глаз зальет, как она заливала. Это неприятно, и неприятно для меня вдвойне, потому что у меня рассечена левая бровь, а я в стрельбе левша[3]. Кровотечение из брови может помешать при надобности прицеливанию.
И только после умывания я позволил себе попить. Я наклонился ниже, и из-за ворота вывалился простой оловянный нательный крестик на бечевке, закачался над водой~
И сразу вспомнилось~
~Нас выбросили из машины, связанных~
Не только руки, но и ноги связаны. А из тесного багажника джипа, где мы все трое лежали в неудобных позах, скрючившись, придавив один другого, нас выбрасывали, ухватив за шиворот. Потом над головами почти беззвучно закрылась дверца багажника. Глупо, но мне подумалось тогда не о своем положении, а о том, что в наших российских машинах дверцы никогда, наверное, не будут закрываться так беззвучно. А потом нас выхлопным газом обдало, потому что сдвоенная выхлопная труба прямо перед нами находилась. И пусть спецы по охране природы говорят, что дизельные двигатели более экологичны, чем бензиновые, но воняет не полностью сгоревшая солярка гораздо хуже бензина. Это любой скажет. Впрочем, может быть, у нас солярка в стране такая, что на легковой машине долго ехать позади чадящего грузовика даже с закрытыми окнами тошно~ А уж в Чечне-то солярка тем более известно, какого качества~
Мы все трое закашлялись. И услышали смех. Джип «Гранд Чероки» поехал дальше – наверное, где-то неподалеку был гараж, а смеявшиеся остались рядом с нами. Наверное, это было в самом деле смешно – трое связанных крепких парней корчатся от кашля. Ладно~ Спасибо еще, что тяжелый внедорожник не назад сдал. Но нас, наверное, не для того неизвестно куда везли, чтобы здесь, по прибытии, машиной переехать. Это чуть-чуть успокаивало~
– Вставайте, – властно и высокомерно произнес мужчина с грубым голосом.
Ветерок, слава богу, еще дул, и облако сизого дыма от нас отнесло. Но кашель не сразу прекратился. Однако не кашель мешал нам встать, а связанные конечности. Вообще-то при желании я смог бы и в таком положении встать. И Серега с Вованом тоже. Но к чему было показывать этой наглой публике акробатические этюды~
– Вставайте, – теперь уже угрожающе проговорил мужчина.
Серега с Вованом, естественно, ждали, как старший по званию себя поведет, я то есть. На звание вообще-то им, конечно, было наплевать, но они всегда на меня сначала посматривали и только потом что-то сами делали. И потому я первым всем своим видом показал, что со связанными ногами нам не встать. Серега с Вованом повторили веселящие народ движения.
– Поднимите их, – приказал все тот же голос.
Нас снова почти вежливо подняли за шиворот. И даже поставили, можно сказать, в одну шеренгу. Так, чтобы мы перед распоряжающимся здесь всем человеком предстали. И он прошелся перед нами. Важно, как император Наполеон – небольшого роста лысый человечек с солидным пузом. Смотрел брезгливо и надменно.
Остановился около меня. Рост все же позволил ему мои погоны рассмотреть. Признал, значит, за командира. Но сразу ничего не сказал. Только увидел под распахнутым воротом маленький оловянный крестик. Шнурок потрогал, но к кресту не прикоснулся.
– Это что?
– Это не золото, – сказал я.
– Вижу, что не плутоний.
Интересно, где он плутоний видел. Где бы его искать сейчас пришлось, если бы он с плутонием вот так близко встречался.
– Я спрашиваю, что это?
– Нательный крест.
– Верующий, что ли?
– Верующий, – подтвердил я уверенно, хотя сам был в этом только наполовину уверен. В моем понятии, верующий человек – это тот, кто по-настоящему Верит, не как я и как большинство – от случая к случаю и на всякий случай, а именно по-настоящему, самозабвенно.
– Сними.
Я передернул плечами. Показал: мол, как я могу снять крестик со связанными за спиной руками? Не зубами же. Да зубами и не получится.
– Развяжите ему руки.
Руки мне не развязали – веревку просто разрезали здоровенным, похожим на меч кинжалом. И я принялся усиленно растирать запястья. Крепко связывали, руки затекли, пальцы стали непослушными, движения неуверенными.
– И ноги развяжите, – раздобрился маленький, толстый и лысый.
И на ногах путы разрезали. Только на щиколотках две петли так и остались висеть. Я ногами несколько раз переступил, восстанавливая кровообращение.
– Сними.
Я потрогал пальцами сначала шнурок, потом сам крестик. Он почему-то казался очень теплым и невесомым. Шнурок, наверное, тяжелее.
Я опустил руки. Вернее, они сами, меня не слушаясь, опустились~
– Сними, и жить будешь.
Но не он мне в глаза посмотрел.
Я посмотрел ему в глаза, хотя ему, наверное, показалось, что это не так. Долго-долго смотрел. И понял: он просто жаждет в моих глазах испуг увидеть. Но кто сказал, что я должен доставлять ему удовольствие! Хрен ему!
Я молчал и смотрел спокойно. И взгляда не отводил.
– Что молчишь! Я велел тебе крест снять.
А я молчал. Я совсем не боялся того, что со мной будет.
Пузатый лысый коротышка уже понял, что характер у меня есть, повернулся, взял из рук одного из своих людей автомат и ударом ребра ладони сбил предохранитель сразу в нижнее положение автоматической стрельбы.
– Сними крест.
– Не сниму.
– Сильно веришь в своего Христа? Готов на муки за него?
– Готов, – сказал я спокойно.
Я не в героя играл. Я просто просчитал ситуацию. Война здесь, в Чечне, уже, по сути дела, давно закончилась. Остались только отголоски этой войны, остались бандиты. Так было и после Гражданской войны в восемнадцатом году, так было и после Второй мировой в сорок пятом~ На войне бывают пленники. На войне бывает много пленников~ Но мы не пленники. Мы – просто похищенные солдаты. Однако если нас похитили, значит, имели определенную цель. Не так-то и просто людей похищать, тем более солдат, как это кажется. И каждым похищенным солдатом они разбрасываться не будут. Если похитили, то я представляю собой реальную ценность. И не будут в меня стрелять, как могли бы застрелить простого пленника, попавшего к ним в руки во время боя. Я нужен для чего-то~
Другое дело, что пузатый лысый коротышка может пожелать свой авторитет поддержать. Чеченцы всегда дорожат своим авторитетом. Тогда может и застрелить. Шансы пятьдесят на пятьдесят~
Я смотрел ему в глаза. Спокойно смотрел.
Он не выдержал.
– Тех двоих – к остальным, – кивнул коротышка на Серегу с Вованом, потом на меня опять посмотрел и ненадолго задумался. – А этого ко мне в сарай. И не церемоньтесь с ними.
Говорил специально для нас – по-русски, хотя между собой они по-чеченски общались.
Что такое «не церемониться», я понял сразу, получив удар прикладом в шею. Больно, сволочи, бьют. Неприятный удар. Основание черепа, бывает, ломается. Я едва-едва успел почувствовать за спиной движение и шею напрячь.
Крестик вместе с бечевкой погрузился в воду.
Я не пил ледяную воду жадно, как хотелось бы ее пить. То есть как хотелось бы ее пить немногим раньше, когда рот и язык трескались без желаемой воды. Мне ни к чему зубная боль и боль в горле. Мне другой боли хватает. Я просто опустил лицо в воду, наслаждаясь прохладой растаявшего льда, и набирал в рот небольшие порции воды, ждал, когда вода во рту согреется, и только потом глотал. Я сделал всего десяток маленьких глотков, после которых при ходьбе не будет булькать в животе и сам живот не будет мешать наклоняться и пригибаться, если это понадобится. Жажду я утолил, зная, что это только на несколько часов, если погоня все же появится и придется побегать. Хорошо бы запас воды иметь, но ее набрать мне было просто не во что.
Я поднялся, усилием воли подавляя желание лицо в воду окунуть и напиться вдоволь. Но так сразу отяжелеешь и потеряешь силы. А я не хочу терять силы. Мне нельзя их терять. Мне выйти надо, надо до своих добраться и указать на это место.
А бандитам нельзя меня выпускать. Бандитам обязательно следует меня поймать, чтобы я не смог до своих добраться. Убить меня. Они понимают, что я представляю для них опасность. Не лично я как таковой, а как носитель информации о пленниках. Если я передам кому-то из своих эту информацию и пленники будут свободны, то тогда Авдорхану не поздоровится.
А главное, я не только спасу людей, но и сорву так тщательно продуманную Авдорханом операцию. Наверное, это для него главное. И потому я должен дойти. Страдая от голода и жажды, но дойти до своих.
О проекте
О подписке