Глава вторая

– И что… Ты сам, как мне сказали, к нам напросился? – Подполковник Шумаков, согласно солдатскому прозвищу, «подполковник Шумахер», командир батальона спецназа ГРУ, вопросительно поднял брови и наклонил голову, отчего смотрел поверх очков и, как получалось, слегка исподлобья. Потом пододвинул стул и сел за стол, постукивая по настольному стеклу кончиками пальцев, словно на пианино играл, или, скорее, набирал текст на клавиатуре компьютера. Ритм ударов был сбивчивым и отражал внутреннее состояние Шумакова.

– Так точно, товарищ подполковник. Только просился я не конкретно в батальон, а в бригаду. И буду считаться, наверное, бригадным священником, но это временно, пока второго не прислали. Я еще до такой должности не дорос ни по возрасту, ни по опыту. Но там, в бригадном городке, и будем храм строить. Я проект с собой привез, осталось только местные согласования сделать. А кто и где служить будет, это позже решится.

– Наверное, это кому-то понравится, – хмыкнул «подполковник Шумахер». – Относительно собственного отношения к данному вопросу распространяться пока не буду. А сюда-то из бригады какими, не пойму, судьбами?

– О вас, товарищ подполковник, зашел разговор. Командир бригады поинтересовался, и я рассказал, где служил. Вот сразу и отправили меня к вам на время вашей командировки, чтобы солдат в сложных условиях поддержать. Комбриг сказал, что у вас пост на дальней «точке», которому духовная поддержка требуется. Так что сначала к вам, а потом на дальний пост.

Подполковник помолчал некоторое время, оценивая ситуацию, и снова заговорил:

– Тебя, кажется, Юрием звали? Так мне твой бывший командир роты… хотя он у тебя командиром взвода был… доложил… А теперь как? Вам же новые имена дают во время этого, как его, обряда… Не помню, как называется…

– Во время обряда рукоположения.

– Да, рукоположения, правда, я какое-то другое слово слышал.

– Еще это называется хиротонией.

– Нет, другое что-то. На букву «и», типа инаугурации…

– Наверное, интронизация, товарищ подполковник.

– Вот-вот. Это я и хотел сказать.

– Интронизация – это возведение патриархом священнослужителя в епископский сан. Мне до этого, если Бог такое даст, далеко. А просто в священники возводят во время хиротонии. Сама хиротония – это обряд, во время которого происходит рукоположение. Но имя меняется не обязательно. Теперь меня можно называть отцом Георгием, а можно просто, по русской традиции, батюшкой. Последнее мне, товарищ подполковник, более привычно, потому что я полгода в деревенском храме заболевшего священника заменял и привык, что там все меня так звали. А вообще Юрий и Георгий – это одно имя. Во имя святого Георгия, покровителя воинства.

– Тебе, может быть, и нравится, когда тебя отцом или батюшкой называют, но мне это кажется немного странным. Не помнишь уже, наверное, как солдаты комбата в армии зовут? Как меня звали, когда ты служил?

– «Майором Шумахером», товарищ подполковник. Извините… Сейчас, наверное, «подполковником Шумахером».

Подполковник снова хмыкнул, теперь уже по другому поводу. Это прозвище ему тоже нравилось, поскольку отмечало некоторые его качества, которыми Сергей Владимирович гордился. Ездил он не на гоночных болидах, а всего-то на юрком внедорожнике «Джип Ренглер рубикон», но манеру езды имел ковбойскую, и на кочках его внедорожник скакал порой, как необъезженный мустанг, и точно так же «бил задом».

– А еще как комбатов зовут? По всей армии… Неужели не помнишь?

– Батя, кажется…

– Вот-вот… Батя! Отец, значит. Я – отец, ты – отец и батюшка. Так кто из нас отец солдатам, скажи мне на милость? Или ты считаешь, что отцов может быть много? Как воспитателей в детском саду или учителей в школе?

Священник промолчал, понимая, что, вступая в спор и что-то объясняя, будет только раздражать командира батальона. Он вовсе не для того сюда прибыл, чтобы преодолевать не обязательные препятствия. И без того желающих выставить их в службе армейских священников развелось необычайно много. А задавал в этом тон недавний министр обороны, знакомый солдатам под псевдонимом Табуреткин. Если младшие офицеры – лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны – нормально воспринимают и порой даже приветствуют появление священников среди солдат, то старшие, воспитанные когда-то комсомолом, чаще всего относятся к этому отрицательно. В них умерла боголюбивая традиция русской армии, но прочно укоренилась атеистическая традиция армии советской, а это были армии совершенно разные, хотя служили в них вроде бы те же самые люди…

В армию Юрия Коровина призвали сразу после окончания духовной семинарии, и служить он попал в спецназ ГРУ, как человек со спортивной подготовкой, некурящий, с хорошими характеристиками. И, как считал сам Юрий, определяющим оказалась его нервная устойчивость. Не случайно на медицинской комиссии в военкомате с ним долго, как ни с кем другим, беседовал психиатр. Отслужив год, даже дважды побывав на настоящей войне на Северном Кавказе, Юрий, вернувшись на «гражданку» с двумя медалями, сначала просто вошел в клир кафедрального собора, через некоторое время, как человек с семинарским образованием, был рукоположен в дьяконы, а через семь дней, как и положено, рукоположен в пресвитеры^[4]. Стать пресвитером бывший солдат Юрий Коровин мог бы и в тот же день, как стал дьяконом, но на полном соблюдении чина настоял его отец, известный в области протоиерей. Он не любил современных скороспелых священников и хотел, чтобы все соответствовало уставу и его букве. Сын отца уважал и всегда подчинялся его воле. Сразу после рукоположения пришлось уехать на полгода в деревню, чтобы заменить выведенного за штат по состоянию здоровья иерея. Послали только на два месяца, но, как гласит старая прописная истина, не бывает ничего более постоянного, чем временное, так получилось, что срок деревенской жизни увеличился втрое. Сельский священник перенес одну за другой три операции, после которых в страданиях предстал перед Богом, и надо было ждать назначения нового священника, которому предстояло приехать в деревню на постоянное место жительства. Этот процесс и затянулся.

А потом был трехмесячный курс военных священников при одном из московских военных институтов. О вере вообще и о христианстве в частности в институте знали мало, в основном пытались научить священников хотя бы азам военной жизни, куда их направляли с благословления архиереев разных епархий. Все молодые священники, попавшие на курсы, проходили срочную службу в армии, но в разных родах войск, и имели разную армейскую подготовку. Те азы, что преподавались в институте, бывшему солдату спецназа ГРУ были смешны. По уровню подготовленности он мог и сам кое о чем читать лекции преподавателям института, именно поэтому и просил, чтобы направили его на духовное окормление^[5] армии туда, где он проходил срочную службу…

Иерей Георгий знал характер подполковника Шумакова, правда, больше по разговорам, которые доводилось слышать. Комбат был на поступки скор, решителен, иногда даже упрям, но, если не встречал сопротивления, быстро выпускал пар и становился относительно покладистым. Так и в этот раз получилось.

– Ну что, даст Бог, и меня к Вере приучишь, – сказал Сергей Владимирович, слегка успокоившись оттого, что с ним не спорили и не пытались возражать. – Пора уже мне по возрасту и о загробной жизни думать. Короче говоря, приказ пришел помещение тебе выделить. Но мы сами тут на птичьих правах у мотострелков базируемся, поэтому просторных помещений, тем более храмов, в запасе не имеем.

– Я в курсе, что первое время мне придется проводить службы на свежем воздухе.

– Зима на носу, неделя по календарю осталась. Не всегда на свежем воздухе получится, – усмехнулся подполковник. – Для службы тебе большую армейскую палатку поставим. Там места хватит. Много у нас солдат верующих? – Вопрос относился к капитану Столярову, сидящему за столом в углу. Как командир роты, он обязан был знать о своих солдатах все.

– Трудно сказать, товарищ подполковник, – уклонился капитан от прямого ответа. – В среднем по армии, насколько я знаю, шестьдесят процентов солдат называют себя православными верующими. Наверное, и у нас такое же соотношение. Но я среди солдат опрос не проводил. На базе, в городке, у меня регулярно шесть человек просили «увольнительную» по воскресеньям, чтобы в поселковую церковь на службу ездить. Как когда-то Коровин просил. Эти тоже регулярно молитвы читают, как он читал.

– Утреннее и вечернее правила, – объяснил отец Георгий.

– И еще несколько человек просили то же самое время от времени. Нательные кресты многие носят, кто крещеный. Я тоже, кстати, крещеный, и тоже крест ношу, хотя назвать меня, по-настоящему, верующим трудно.

– Меня тоже бабушка в детстве крестила, – признался подполковник. – Только крест я никогда не носил. У меня отец был ярый атеист и не позволил бы такого. Бабушка тайно от отца меня крестила. Но воспитывала не она, а отец, и потому… И потому – вот…

– Вообще, товарищ капитан, – прояснил ситуацию отец Георгий, – следует различать людей, которые просто говорят, что они верующие, и воцерковленных. Воцерковленные в церковь всегда ходят, и службу отстаивают полностью, как положено. А те, кто просто себя верующими называют, обычно приходят во время службы, свечку поставят и считают, что свечи за них молиться должны. Но это тоже, я считаю, шаг к вере. Самый первый шаг.

– А вот я, хм-м-м… так сказать, отец Георгий, ни разу такого шага не сделал. Правда, в церковь однажды заходил, постоял немного и ушел. Что толку стоять, если я ничего в службе не понимаю? И сомневаюсь, что уже смогу что-то понять. Может быть, другие поймут. Ладно, это все отвлеченные понятия. Давайте ближе к делу. Как мы тебя разместим? Прямо в казарме? Нам мотострелки один этаж своей казармы выделили, там все и живут, кроме штаба. А штаб прямо здесь, в кабинетах, по стандартам командировочных условий. Что там, в ротных условиях, капитан?

Столяров пожал плечами и предложил:

– Может, каптера переселить в казарму, а его закуток батюшке отдадим?

– А все имущество каптера куда?

– В углу ему загородку поставим, пусть все туда перетаскает.

– Сколько тебе времени понадобится, чтобы все подготовить?..

– Часа полтора. Может быть, быстрее управимся.

– Уговорил. Действуй. Мы с отцом Георгием через полтора часа подойдем. Раз уж установлено в армии такое положение, следует его выполнять^[6].

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Дуй, и сделай все, как надо. Солдат, кстати, предупреди, чтобы без казарменных фокусов…

– Об этом можно не предупреждать, – сказал отец Георгий. – Я к казарменным фокусам привык. Не попадусь^[7].

– Если батюшка на «точку» собрался ехать, ему обязательно следует какой-нибудь фокус подстроить, – усмехнулся капитан. – Солдат предупреждай не предупреждай, все одно устроят. Если они даже мне устраивают, то священник будет считаться их законной добычей. Правда, у нас трое контрактников осталось из тех, что отца Георгия помнят. Уже спрашивали про него.

– Относительно «точки» вопрос остается открытым. Там слишком опасное место для гражданских лиц. Посмотрим. Может, вместе съездим, чтобы под моим присмотром все было. Решим позже…

– Ты, отец Георгий, смотрю, багажом себя не балуешь? Всего две сумки – это и есть все твое имущество?

– Мое имущество в одной сумке, товарищ подполковник. Во второй – книги для душеполезного чтения, специально для солдат привез. Комбриг обещал завтра машину прислать с остальным имуществом. Но там имущество не мое, а богослужебное. Все необходимое для проведения службы в походных условиях. Специальный мобильный компактный комплект, не слишком объемный, но тяжелый, потому и отправили с машиной.

– Ладно. Мне должна прийти машина с запасами для «точки», значит, и твои запасы там же. А мне почитать что-нибудь на ночь дашь?

– Можно что-то найти. Вам попроще?

– Поинтереснее!

Отец Георгий раскрыл замок-«молнию» одной из своих хозяйственных сумок, сшитых из серой клетчатой стеклоткани, в таких обычно торговки на базар свой товар возят, покопался там и вытащил тоненькую книжечку.

– Вот это рекомендую. «Житие Преподобного Сергия Радонежского». Ваш сугубо персональный святой, товарищ подполковник, – покровитель вашего имени. Один из самых великих русских святых. С него пошло начало русской нации.

– Как так? А раньше?

– Раньше были отдельные княжества, воюющие между собой. С благословения святого Сергия, великий князь Дмитрий Иванович Донской объединил против Мамая почти всю Русь, за редким исключением. После победы над ханом и образовалась единая русская нация, опять же с благословения Сергия Радонежского. Поэтому его чтят как величайшего русского святого и называют «игуменом всея Руси».

– Я, вообще-то, помимо военного училища заканчивал еще и исторический факультет университета, но про такое толкование создания нашего государства слышу впервые. Это ты сам, отец Георгий, придумал или позаимствовал откуда-то?

– Откуда-то позаимствовал, хотя точно не помню, откуда именно. Но это подтверждается и историческими событиями.

– Ну хорошо. Тогда ответь мне вот на такой вопрос. Как историк по образованию я ответы знаю, и ты ответь как священник. Как Бог допустил, чтобы идолопоклонники и огнепоклонники татары и монголы несколько столетий угнетали христианскую Русь?

– Ну, товарищ подполковник, это совсем простой вопрос, многократно уже обсуждаемый и рассмотренный со всех сторон. На него ответ можно найти еще в Библии. Ведь Господь наш постоянен, бесстрастен и неизменен. Он установил принципы, которые мы, верующие, называем заповедями. Когда древние евреи в очередной раз предавали Господа своего, когда они нарушали его заповеди, он снова и снова карал их народ. Именно поэтому целые поколения евреев выросли в вавилонском плену. И только возвращение к Господу позволило им снова воссоздать свое государство. То же самое и с Русью происходило, многие святые пророки и старцы предрекали беду близкую и неминуемую, ежели князья не прекратят братоубийственные распри. На них пророчества не подействовали, как не действовали на еврейский народ предупреждения древних пророков. Вот и явилась беда, пришли Чингисхан с Мамаем. И только это заставило народ сплотиться, осознать себя единой русской нацией, а не жителями отдельных княжеств.

– И, конечно, только возвращение к Вере, и так далее, и тому подобное… – слегка съехидничал подполковник. Но это было не следствием порочности самого Сергея Владимировича, а только следствием многолетнего атеистического воспитания.

– Я в этом не сомневаюсь, товарищ подполковник, – уверенно проговорил отец Георгий.

– Пусть так… Пусть так… Тогда скажи мне, как здесь аналогию вывести с нашествием фашистов? Вот ты вроде бы даже как закон общественной жизни предлагаешь. Я понимаю, что это не ты придумал, тем не менее, ты его отстаиваешь.

– А разве нашествием фашистов Господь не наказал нашу страну за богоборчество, за уничтожение храмов и десятки тысяч погибших в лагерях и расстрелянных священников?

– Тем не менее мы победили, и стали сильнее, чем до войны! Какое же это наказание?

– Но какой ценой победа была достигнута? Какими потерями, товарищ подполковник, какими разрушениями! Самое прямое наказание. Народ был наказан потерей лучших своих сыновей, потому что на войне всегда происходит неестественный отбор – смерть забирает тех, кто сильнее и храбрее, кто первым в атаку поднимался.

– Почему же тогда Гитлеру не удалось нас до конца победить, поработить, как удалось то же самое Батыю? Кто-то нормировал наказание?

– Нормировать его может только тот, кто его посылает, товарищ подполковник.

– Тем не менее это все недоказуемо, и потому воспринимать твою теорию как общественный закон невозможно.

– Если посидеть над документами, и некоторые люди делали это, то закономерность выглядит вполне убедительной. Убеждаться не желают только люди, которые категорически не хотят Господа в сердце принимать.

– Атеисты, как я.

– Вы, товарищ подполковник, как и многие, мне кажется, только играете в атеиста. В действительности вы готовы к тому, чтобы Веру воспринять. Я вообще на атеистов смотрю иногда с любопытством. В последнее время по телевидению много раз эта тема проходила. Атеистов и священников лбами сталкивают. Атеистам дают высказаться, а то, что священники говорят, вырезают. Это политика нашего телевидения, причем многих каналов. Но я смотрю на атеистов, особенно на злобствующих, и понимаю, почему так происходит. Они бы согласились Бога принять, но боятся. Мне недавно одна женщина в поезде сказала: «Я не знаю, есть ли загробная жизнь. Но лучше бы ее не было». Это все о злобствующих атеистах. Они боятся того, что Бог есть, и именно потому злобствуют. От страха. Понимают, что им, признав Бога, придется от себя и своих жизненных принципов полностью отказаться. В большинстве они просто негодяи, хотя и с известными именами. И им невыносимо будет признать, что они всю жизнь прожили напрасно. Наверное, они Священное Писание тоже читали и знают, что Господь может все грехи простить, даже самые страшные. Главное, чтобы человек покаялся. Ведь не случайно первым в рай взошел не кто-то из праведников, а разбойник, распятый справа от Христа. Он покаялся там же, на кресте. И самые лютые атеисты это знают. Но, чтобы в Христа поверить, им необходимо свою гордыню победить, а этого они сделать не в состоянии. Она лезет из них, она их полностью пропитала и воняет. Серой воняет…

– А кто тебя знает, может, ты и прав, – улыбнулся вдруг Шумаков. – Но давай сходим в казарму, посмотрим, что там для тебя готовят. Может, подскажешь что.

– Пойдемте. А я вам по дороге притчу про атеиста расскажу.

Они покинули кабинет, который подполковник закрыл своим ключом, спустились на первый этаж, прошли мимо дежурного по мотострелковому полку и вышли на высокое крыльцо. Отец Георгий тащил две сумки в одной руке. Одна из них была с личными вещами и казалась легкой, вторая, с книгами, тяжелой. И если взять их в каждую руку, сумка с книгами перевесит. Гораздо проще две сумки с руки на руку перебрасывать.

– Рассказывай свою притчу, – предложил полковник. – Нам сорок метров до казармы идти.

– Притча короткая. Гулял атеист в горах, природой любовался, цветочки горные рвал. Зазевался от красоты окружающей и сорвался со скалы. Но в последний момент успел зацепиться пальцами за камень. Висит так, а рядом никого нет, кто помог бы ему. Внизу пропасть, горный поток камни там ворочает. И камень, на котором атеист повис, шатается, и пальцы разжимаются, сил уже нет держаться. Взмолился атеист: «Господи, если ты есть, спаси меня. Я буду в тебя верить!» И услышал вдруг голос: «Я спасу тебя, но ты же обманешь. И верить не будешь». – «Буду, буду, Господи, только спаси… Я уже верю…» «Ну, хорошо, – сказал Господь. – Тогда разожми пальцы». – «Что я, дурак, что ли?» – возмутился атеист.

Подполковник Шумаков ничего не сказал, только слегка улыбнулся.

Они уже подошли к четырехэтажному зданию казармы…