Глава пятая

Деревня народа меря была, по сути дела, даже не деревней, а небольшой крепостицей, которую при необходимости взять штурмом, впрочем, можно было бы и теми малыми силами, которыми располагал князь-посадник Гостомысл. Небольшая деревенька стояла на утесе прямо над Ловатью. Со стороны реки никак не прикрытая, хотя обрыв был таким, что коннику по нему подняться было бы невозможно. Однако для пешего воя подъем труда не представлял, тем более, прямо в обрыве была вырыта лестница, которую чистили зимой, и посыпали речным песком. Но с трех других сторон деревню отгораживал от окружающего леса только тын высотой с человеческий рост, перебраться через который можно было без труда – просто с седла перепрыгнуть… Это все было видно издали, со льда Ловати.

– Космина! – позвал Русалко.

Стрелец-разведчик тут же оказался рядом.

– Поднимись по лестнице, поговори с теми воями, что наверху сидят.

– Что спросить?

– Дорогу на Ростов, – объяснил князь-посадник. – Посольство к ихнему князю Изявладу. Лучше будет, если проводника дадут. На ночлег к ним напроситься хотим. Договорись. Русалко, а где ты воев увидел?

– Воев не видел, – признался сотник стрельцов, кивая разведчику, чтобы тот поторопился, – но концы копий несколько раз над лестницей мелькали.

Космина заспешил вверх по лестнице.

– Да, они там уже давно. За нами следят, – согласился сотник Бобрыня. – Я тоже копья видел. Только где у них въезд на берег?

– Если есть пристань, должен быть и въезд, – согласился Гостомысл.

Пристань стояла чуть выше по течению, наполовину на берегу, наполовину вмерзшая в речной лед. Рядом с пристанью на том же берегу на боку лежали две большие лодки. На зиму лодки обычно на берег вытаскивали, чтобы их льдом не раздавило. Лодки делаются из досок, а не из бревен, как пристань. А вода силу имеет такую, что, замерзая, даже камни ломает. Лодки берегли. Да и пристань, как обычно бывает, каждую весну, видимо, ремонтировали. Но это было проще, чем вытаскивать на берег такое тяжелое сооружение.

Въезд на берег только слегка просматривался под снегом, ссыпающимся всю зиму с обрыва. Он вел от пристани вокруг утеса. Гостомысл просто из любопытства, да еще и из-за позднего времени, решил в деревеньку заехать, где возможно было переночевать, и потому направил лошадь прямо в снег, выехал со льда реки на берег, и двинулся по летней дороге. Сопровождение молча направилось вслед за князем-посадником. Лошади вязли в сугробах почти по самое брюхо, но, послушные воле всадников, выбирались, и поднимались дальше…

* * *

Деревенька племени меря оказалось даже не деревенькой в привычном понимании этого слова, а целым поселением с не менее, чем сорока домами-землянками. Поселениями меря называют большие деревни, не занятые сельским хозяйством. Это князь-посадник быстро понял. С седла, когда смотришь окрест, не было видно ни одного обработанного поля. Значит, здесь жили не простые смерды-земледельцы, а, скорее всего, рыбаки, охотники и ремесленники. Отряду Гостомысла при походе по льду Ловати встречались неподалеку длинные узкие проруби, в которые рыбаки, видимо, запускали невод. Значит, река кормила людей.

Навстречу Гостомыслу вышел стрелец Космина, окруженный шестью десятками местных жителей, облаченных в доспех из посконных рубах, обшитых по кругу толстой пеньковой веревкой, и в таких же шапках, отчего вои казались чрезвычайно головастыми. Но князь-посадник хорошо знал, что такой доспех порой защищает не хуже стального. Только у одного из встречающих на голове был кольчужный капюшон, одетый на традиционный войлочный, точно такого же размера. И именно этот вой был вооружен настоящим мечом. У остальных были только копья, щиты и тяжелый длинные дубинки с короткой цепью на конце. На другом конце цепи или металлический шар с шипами, или просто толстая тяжелая деревяшка. Это были обычные боевые цепы. Но каждый из местных воев носил за плечом налучье с простым коротким луком, а на поясе небольшой тул с десятком стрел. Для дистанционного боя такой лук не годился, но для стрельбы с утеса сверху вниз или же просто с близкого расстояния и он представлял опасность.

Других дорог, кроме русла реки, к поселению не вело. Только узкие тропинки уходили, разветвляясь, в окружающий лес. По этим тропинкам, видимо, поселяне ходили по дрова и на охоту. А по льду был проложен санный путь, и это говорило о том, что поселяне живут и зимой не оторванной от мира жизнью. Причем, санный путь проходил укатанный и вниз, и вверх по течению – и в сторону земли варягов-русов, и в земли полочан-кривичей^[27], а то и дальше, в земли полочан-смолян. Значит, местные меря с другими княжествами активно общаются.

Наличие готовых к бою воев в таком большом количестве уже говорило о том, что местные меря о своей безопасности заботятся, живут настороже, и, видимо, держат на реке часовых. Об этом можно было бы и раньше догадаться, увидев на льду не присыпанную снегом лыжню. Часовые-меря, очевидно, бегали на лыжах, и бегали несравненно быстрее конной колонны. Иначе вои не смогли бы вовремя подготовиться к встрече предполагаемого неприятеля.

Но в этот раз пришел не неприятель. Народ в поселении меря был, видимо, первозданно-доверчивый и гостеприимный, и, даже не зная лично князя-посадника Гостомысла, пришельцев встретили с радостью, несмотря на то, что было их намного больше, нежели воев в самом поседении. Для самого Гостомысла сразу отвели единственный в поселении дом, где располагался со своей семьей местный староста, он же и воевода. Это был тот человек, что носил на голове кольчужный капюшон, и был вооружен мечом. Дом старосты был двухэтажный, что слегка удивляло, поскольку вокруг стояли только землянки, и даже одноэтажных домов в поселении не было. К моменту подъезда князя вся семья хозяина уже перебралась на прохладный первый этаж, предоставив Гостомыслу второй в полное распоряжение. Впрочем, князь-посадник забрал с собой и двух сотников – Русалко и Бобрыню, чтобы не скучать в одиночестве. Остальных воев, и стрельцов, и конников, разместили в своих землянках поселяне. Но землянок на всех не хватало, и потому старались устроиться по несколько человек в каждой. В каждой небогатой семье всегда находилось, чем гостей угостить. Впрочем, у воев был с собой запас провизии, и они тоже угощали хозяев, стараясь не вводить тех в лишние расходы. Семьи все были многодетные, и детей тоже требовалось кормить постоянно.

Как и предполагал князь-посадник, поселяне меря промышляли рыбной ловлей и пушной охотой, потому и стол у них состоял, в основном, из разнообразных рыбных блюд, которые ели с пареной репой, выращенной, видимо, на огородах, расположенных рядом с тыном с внешней стороны поселения. Сказать, что новгородцы после своей вынужденной городской диеты были голодными, тоже было нельзя. Тем не менее, угощению хозяев они были рады, и, согласно обычаю, не обижали хозяев отказом от пищи. Если ешь и пьешь в чужом доме, значит, хозяевам доверяешь, и не желаешь им зла, и никогда не поднимешь на них руку, как и они на тебя. Этот славянский обычай был, видимо, распространен широко, и у народа меря тоже был известен и применялся.

Гостомысл и его два сотника сидели за столом с местным старостой Идаричем, средних лет мужчиной, находящимся, видимо, в самом расцвете своей физической силы, если можно было силу оценивать по стати и ширине развернутых плеч.

– А что тебе, княже, наш Изявлад понадобился? – произнес все же староста вопрос, который, видимо, давно у него на языке вертелся. Гостомысл видел, что его желают о чем-то спросить, но спросить стесняются.

Славянским языком староста владел свободно, зря что ли поселение со своими землями уходило рукавом в земли славянские, но все же некий отдаленный акцент был слышен. Все слова произносились словно бы с легким удивлением.

– Меня послал наш князь Бравлин Второй. Он желает заключить с князем народа меря и со всем вашим народом союз по защите общими силами наших земель от хозарского нашествия.

– Да. От хозар всегда беду ждем… – согласился Идарич. – А вместе всегда отбиться проще. Дело нужное. Только князья нас не спросят, как быть. По крайней мере, наш князь нас спрашивать не будет. Нам уже мурома предлагали рати объединить, но наш Изявлад сказал, что у него в Ростове стены надежные, и он за стенами от любого врага отсидится. А за чужие стены гибнуть свою дружину не пошлет. Это у нас здесь, в поселении, таких стен нет. Нам отсиживаться негде, остается только в лодки сесть, и бежать, когда хозары или булгары подступают. Пожгут дома наши, и все. Мы себе новые землянки выкопаем. Потому кроме землянок в поселении всего один дом – мой. В прошлый раз от булгар бежали, я сам свой дом, первым запалил. Кто-то по моему примеру свои землянки сжег вместе с имуществом. А взять с нас больше нечего. Но и землянки тоже жалко. Их с собой не унесешь. И запасы в каждом доме есть. Их тоже все в бегство не захватишь. Лодки у нас скромные. Только-только всех людей вмещают. Каждый с собой в бегство один мешок берет, и все. Мы еще три года назад князю Изявладу жаловались на свою участь. Так он говорит, бросайте землянки, в Сарское городище^[28] переселяйтесь. Там будете рыбу в Неро^[29] ловить, ростовцев кормить. Землянки себе и там построить сможете – невелика сложность. А за городскими стенами выжить проще. Никак всех меря собрался в один город собрать. А мы ведь не одну рыбу едим. Мы же все до одного, почитай, охотники и бортники^[30]…

С этими словами Идарич распахнул дверцы настенного ларя, и вытащил пару больших берестяных жбанов, судя по запаху, со сладким не хмельным медом. Поставил на стол и кружки, тоже берестяные, разукрашенные выжженной резьбой.

– Значит, князь ваш с соседями дружбу водить не хочет? – напрямую спросил Гостомысл. – И в помощи соседям отказывает?

– А кто ж за самого князя ответить может… – уклонился староста от прямого ответа. – Попробуй… Договоришься, мы все рады будем. Все нам вместе жить и выживать станет легче…

* * *

Вечерний разговор со старостой поселения Идаричем настроения князю-посаднику не добавил. Гостомысл слышал уже про такие случаи, когда князья, уверенные в собственных стенах, не желали приходить на помощь один другому, и, в результате, и те и другие становились жертвой нашествия. Причин здесь могло быть много. И самовлюбленность, как самая частая. Уверенность в своих силах. Часто нерасчетливая уверенность. И неприязненные отношения с соседями. Бывает, что и обида на соседей. Но при общей беде про обиды забывать следует. Что бы получилось, если бы словене обиделись на русов, и не стали их звать в сечу против свеев? Свеи, наслышные о пожаре, на это, похоже, и рассчитывали. И вообще князья потому и могут правильно управлять своими народами, что обязаны личные обиды и амбиции отставлять в сторону, когда дело доходит до важных событий. Конечно, если князь Изявлад излишне самоуверен и самовлюблен, с ним трудно будет договориться. Но попытаться все же стоит. Гостомысл не знал, какие отношения между Ростовом и Муромом. Между Новгородом и Муромом отношения были одни. Новгородский воевода Первонег был сыном бывшего муромского воеводы. Но между Ростовом и Новгородом, который раньше был Славеном, вообще никаких отношений не было. И отношения эти требовалось установить. Желательно, добрососедские отношения. Делить двум княжествам было нечего. Княжество народа меря имело общую границу с Новгородским княжеством, проходящую по руслу верховьев реки Итиля, по другим многочисленным здесь рекам. И никаких земельных споров, насколько знал Гостомысл, между словенами, а, тем более, новгородцами, с одной стороны, и меря, никогда не возникало^[31]. Это кривичи порой говорили, что земля, где поставлен град Ростов, когда-то принадлежала им. Тем не менее, кривичи на сам Ростов не претендуют. Когда-то, да, эти земли были окраинными владениями кривичей, как и муромская земля. Отдаленной и необжитой окраиной, где живут непонятные кривичам племена. Но четкой границы между кривичами и племенем меря проведено никогда не было. И те, и другие, если уходили на окраину, селились там, где придется и где приглянется, и потому претензии той и другой стороны выглядели равнозначными и равносильными. Так поселение меря, в котором провел ночь князь-посадник Новгорода со своим сопровождением, вклинивалось между племенами варягов-русов и кривичей. И ни те, ни другие ничего против этого поселения не имели.

Так же, как князь Бравлин Второй и сам князь-посадник Гостомысл ничего не имели против тех поселений меря, что располагались порой на левом берегу Итиля. А левый берег считался словенским. Точно так же несколько деревенек словен, насколько знал Гостомысл, выбрали себе место на правом берегу, и там же выращивали на полях лен. Это можно было бы считать и нарушением границы, но не таким грубым, чтобы вызвать споры. И потому Гостомысл рассчитывал суметь договориться с князем Изявладом о совместной деятельности ради соблюдения совместных интересов…

* * *

В путь отправились еще в темноте, хотя дни уже становились длиннее, светало раньше, чем несколько дней назад, следовательно, и продолжительность нахождения в дороге увеличивалась, хотя была еще далека от летней. Но, памятуя, что ему предстоит длительное путешествие, князь-посадник торопился, и потому предпочел не задерживаться. И даже, предвидя обязательную задержку, решил обойти стороной важный город своего княжества Торжок. Там, решая какие-то местные проблемы, можно было бы на несколько дней застрять.

Староста Идарич, как и обещал, выделил проводника, который должен довести отряд Гостомысла до другого поселения меря, и договориться о том, чтобы его сменили, а сам он должен был оттуда вернуться в одиночестве. У проводника было непривычное и труднопроизносимое для славян имя Казце, но, при этом, имя легко запоминалось. Проводнику предложили одну из «заводных»^[32] лошадей отряда, но он отказался, отдав предпочтение широким лыжам и легкому высушенному шесту, которым толкался при движении. Так проводнику было привычнее передвигаться. Кроме того, староста предупредил, что дорога будет полностью заснежена. По ней в этом году еще никто не передвигался кроме пары лыжников, и потому лошадям там будет трудно. И это была еще одна причина, чтобы выйти пораньше.