Глава вторая

Плыли быстро, торопились, чтобы успеть проплыть мимо Дома Синего Ворона в темноте и в темноте же добраться до фьорда Дома Конунга. И для скорости к гребцам в помощь посадили дварфов, чьи крепкие руки никогда не знали усталости и легко могли подстроиться под ритм гребка, как подстраивались с маленькими молотками около наковальни под удары большого молота. И ветер в дополнение помогал. Ветер был не совсем попутным, но кормчие умело обращались с парусом и умели использовать любой ветер, кроме прямого встречного. Лоцманом, знающим местные воды, выступал сам юный конунг, потому что другие местные жители, представленные только дварфами, в мореплавателях никогда не числились и даже простых рыбацких промыслов не ведали. А кормчий Титмар плыл на ладье сотника Большаки, с которым неожиданно для конунга сильно сдружился, да и, кроме того, Титмар хорошо знал воды рядом с фьордом ярла Фраварада и плохо воды рядом с фьордом Ансгара. И потому юный конунг взял сложные обязанности на себя. Как договаривались еще на берегу перед последним плаванием, высадку совершали ночью, перед самым рассветом, чтобы мало кто видел количество воев, приплывших с конунгом к его Дому. И старались при этом не шуметь, что, впрочем, мало помогло, хотя Ансгар горел желанием устроить Торольфу несколько сюрпризов, но не знал при этом, кто может Одноглазому донести о его прибытии.

Деревянный, но стоящий на каменном фундаменте Дом Конунга высился на крутом скалистом обрыве, с которого открывался обзор во все четыре стороны, и от ворот дома отходили две дороги. Главная, хорошо протоптанная людскими ногами и копытами лошадей, – в Ослофьорд, который здесь изредка называли даже городом, хотя он имел всего одну недостроенную городскую стену со стороны моря, однако еще конунг Кьотви намеревался достроить стену полностью по всему периметру, иначе и смысла в стене не было, потому что любому врагу не составляло труда высадиться в стороне, обойти селение по суше и напасть на незащищенные дома. Впрочем, поддержки в этом вопросе среди местного населения конунг не находил. Людям, привыкшим жить в виках, стена казалась излишеством, и тратиться на ее строительство не все считали нужным. А оплачивать строительство из личных средств уже не считал необходимым сам конунг Кьотви.

Вторая, короткая дорога шла полого вниз, в невеликий по размерам, но удобный собственный фьорд конунга. Там, внизу, на берегу, стоял и большой вик, в котором когда-то родились предки Ансгара, и лишь недавно развалилась от возраста дом-землянка, когда-то принадлежащая семье. В вике сейчас жили большей частью рыбаки и бонды, работающие в Доме Конунга. Если плыть дальше в сторону Ослофьорда, следом за первым, ближним фьордом следовало еще три таких же залива со своими виками, и все они считали конунга своим ярлом. Но теперь Ансгар, как раньше был Кьотви, являлся для них и верховным судьей, и верховной властью. Впрочем, конунг вообще был верховной властью для всех виков Норвегии, но для других виков имелись свои судьи и свои ярлы. Из жителей же этих четырех виков в основном и формировалась дружина конунга. Ну, было еще три десятка наемных солдат, исполняющих роль стражников в Доме, однако наемные солдаты могли быть из разных не только виков и земель, но и стран. Так, у Ансгара служило два шведа, сбежавших от наказания из земель своего ярла, три полабских славянина, не нашедших приложения своих воинских талантов на родине, один угрюмый эст, скрывавший какую-то страшную тайну и потому всегда прятавшийся от своих соотечественников, если те случаем появлялись в окрестностях, и один руянин. У отца было еще четверо ляхов, лично к нему привязанных, но ляхи Ансгара покинули сразу после смерти Кьотви, отправившись служить куда-то в другое место, поскольку не питали к сыну тех чувств, которые питали к покойному конунгу, и не были связаны с новым конунгом никакими обязательствами. Говорили, что кто-то из соседей подбил их отправиться искать счастья и славы при дворе византийского императора, где наемники всегда были в большей цене, чем свои воины. И пусть. Четыре человека не делали погоду. Но основу стражи и войска конунга, конечно, составляли все-таки норвежцы.

Когда четыре ладьи, одна за другой, миновали широкий здесь, но длинный пролив и воткнулись носами в черный слюдянистый береговой песок, кто-то уже заметил их, и в вике сразу поднялась тревога, жители высыпали на берег фьорда с оружием в руках – действия обычные и необходимые для трудного времени практического безвластия. И потому первым пришлось спуститься на берег Ансгару, который вызвал у своих людей естественное удивление, быстро перешедшее в неописуемый восторг. Они уже, кажется, смирились с его смертью, о которой по всей округе только и говорили все последние дни, а тут явление живого и здорового конунга…

– Ансгар, ты даже не представляешь, да и мы сами не представляли, сколько радости можно испытать от того, что в мире так много людей со лживыми языками… – так замысловато выражаясь, встретил конунга Хрольф, долгоносый староста вика, в прошлом известный воин, но по возрасту уже малоспособный встать в строй со щитом и мечом, тем не менее способный еще не только обучать молодежь воинскому искусству, но и командовать другими воинами, используя свой громадный опыт, приобретенный в сражениях, которые вел Кьотви.

– Я рад, что вы встречаете меня с чистой душой, – сказал Ансгар, сам сильно волнуясь от возвращения в родные места. – Я вернулся с мечом отца, следовательно, с полными правами на его титул, и вы можете звать меня конунгом Ансгаром. Но предупреждаю сразу… Мне хотелось бы знать, что замыслил против меня ярл Торольф Одноглазый. И потому я запрещаю вам всем до послезавтрашних выборов показываться в Ослофьорде и в соседних чужих виках. И вообще, говорить о том, что вы видели прибытие ладей. Но наши вики должны знать правду и должны быть готовы ко всему. Возможно, нам предстоит война. Потому я собираю у себя старост всех четырех виков уже через час. Оповестите всех, пошлите гонцов… А твой мудрый совет, Хрольф, может понадобиться мне раньше. Приходи в Дом до общего сбора.

Сверху, по дороге от Дома, уже сбегалась с факелами в руках вооруженная стража. Ансгару пришлось опять выйти вперед и повторить предупреждение для стражи отдельно:

– Ворота закрыть. Открывать только по моему распоряжению или по распоряжению людей, которых я назначу.

За ним сразу поднялись в Дом только Большака со своей сотней, для постоя которой отвели длинный сарай, гребцы одной из ладей, староста из вика Хрольф да дварфы Хаствит и Истлейв. Дом стоял мрачный и затемненный, каким и полагалось быть дому, носящему траур.

Разжигать много огней конунг опять запретил.

Праздник устраивать было рано. Праздник будет устроен после того, как Ансгара официально признают конунгом и он рассчитается с теми, кто хотел у него титул украсть…

* * *

Вторая пара ладей с сотней Овсеня и сотней дварфов, познакомившись с местом и показав себя жителям местного фьорда в качестве союзников конунга, чтобы в дальнейшем не возникло острых недоразумений, получила проводника из местных рыбаков, сразу спустилась на воду и отплыла. Пошли обратным курсом до одного из предыдущих фьордов с незаселенным берегом, в который вошли уже на рассвете. Фьорд был тесным, неудобным, не имеющим песчаного пляжа, но в него втекали одна рядом с другой две неширокие речки, в устье которых, выполняя указания проводника, ладьи вошли и остановились на мели, прикрытые со всех сторон кустами. Оставив лодки там, в устье речек, естественно, под небольшой охраной из гребцов, больше привыкших к лодке, чем к пешим переходам, и проводника, который не был даже вооружен для такой срочной поездки, остальные намеревались двинуться в глубину шведской территории. Бьярминским воям предстояло заниматься своими делами, к которым они сразу и приступили, начав с выгрузки лосей и лошадей и поиска троп, ведущих на высокий берег. Однако проходимых для верхового войска троп не оказалось, существовали только узенькие, вытоптанные, скорее всего, дикими вепрями, и их пришлось местами расширить, чтобы пройти. Боевые топоры для этого дела тоже годились. Впрочем, труднопроходимых мест было мало, и часть пути лоси расчищали своей широкой грудью, просто проламывая кусты.

Одновременно с русами выгрузилось и девяносто девять полностью снаряженных к боевым действиям дварфов. Маленький народец, при своем небольшом росте, всегда отличался громадной физической силой, и даже сотник Овсень, сам человек силы немереной, с удивлением рассматривал их щиты, которые, благодаря мощной оковке, могли выдержать, пожалуй, удар любой стрелы, кроме стрелы, посланной сложным славянским луком. Но если уж стрелу, пущенную стрельцом, не выдержат, то наверняка не развалятся в середине боя от нескольких добрых ударов меча или топора, как обычно случается со всеми деревянными щитами, доски которых только в центре скреплены металлическим умбоном и имеют окантовку в виде металлической полосы по внешнему краю. Но даже деревянный щит носить в бою не слишком легко. Какая же нужна сила, чтобы носить такие щиты, как у дварфов, и не просто носить, а использовать их острые края со специально выкованными острыми шипами как оружие! Сотник сразу понял, для чего предназначены кованые шипы, на первый взгляд служащие только украшением, но в действительности способные в тесноте плотного боя наносить страшные рваные и колотые раны. Кроме того, часть шипов располагалась так, что между ними мог застрять клинок меча и при нажиме плечом, произведенном вовремя, или сломаться, или просто вывалиться из рук противника.

Дварфами командовал самый низкорослый из них, но в то же время самый широкоплечий и самый широкобородый рудознатец Херик. Но поставлен он был командовать не потому, что слыл знаменитым воином, которых среди дварфов вообще не было, а только потому, что знал, как и Истлейв, славянский язык. Руки у Херика были короткими, но объемными, как нога обыкновенного человека. Такие руки, конечно, позволяли носить самый тяжелый щит без усталости. Мечи, которые из-за малого роста и коротких толстых ног могли мешать при ходьбе, дварфы носили только за плечом. Впрочем, выхватывать оружие из-за плеча, может быть, было даже удобнее, чем с пояса. Овсень видел, что многие норвежские и шведские моряки и славяне с руянской ладьи, вооруженные укороченными мечами, носили их на манер дварфов за спиной. Но это требовалось там, где бой проходит в тесноте, например, когда сцепляются два драккара или драккар с ладьей. Мечи дварфов в дополнение ко всему выделялись еще и кованой художественной отделкой. Они не были украшены драгоценными камнями или драгоценными металлами, но красота и удобство рукояток останавливала на таком оружии взгляд. И все мечи отличались повышенной шириной клинка и уменьшенной длиной. Наверное, дварфам, при их небольшом росте и большой физической силе, было удобнее воевать именно такими.

Последняя десятка подземных жителей выгрузилась с ладьи не только с оружием, но и с рабочими орудиями и несла за плечами мешки с различными лопатами, кирками и еще чем-то, что было в мешках невидимым. Не использовать такую силу, когда она сама просит ее использовать, было просто грехом. Так решил Овсень еще во время плавания. Ансгар согласился с сотником, и тогда же они договорились о временном разделении сил и о дальнейшем взаимодействии. Дварфы с их новой ролью согласились охотно: поскольку люди, более склонные к войне, собрались за них сделать их дело, они должны помочь людям сделать то, что сами люди сделать не в силах. А не в силах люди быстро копать подземные переходы, по которым можно проникнуть в любое помещение любого дома.

– Мы готовы, ярл… – доложил Херик, едва дварфы закончили выгрузку.

– Я не ярл, дружище, и мне не нравится такой титул. В наших землях он напоминает о крови и огне, о грабеже и грабителях, об убитых стариках и похищенных женщинах и детях и не слишком уважается. Я просто сотник Овсень и прошу меня так называть… Наши нелюди зовут меня дядюшка Овсень. Значит, выступаем. Тропа почти готова. Далеко нам идти?

– Не очень, дядюшка Овсень. Если сейчас перекусишь, предобеденный голод еще почувствовать не успеешь, как будем на месте. Но там придется-таки спрятаться получше и ждать. Наш уже готовый ход ведет через каменные стены в верхний ярус башни, откуда можно слышать разговоры колдуна. Там нам делать пока нечего. А в подвалы, куда нам дорога, надо еще новый ход прокопать… Но он не может быть длинным. Нас много, и никто не успеет устать. Даже ты ждать не устанешь, хотя и очень торопишься…

– Мы успеем вернуться?

– К обеду, думаю, вернемся… Хорошо бы пообедать у конунга Ансгара, но туда мы чуть-чуть опоздаем. Надеюсь, без нас все не съедят. Но у них тоже времени будет мало… Не до еды…

Судя по манере дварфа разговаривать и по сравнениям, которые он выбирал, Херик всегда страдал повышенным аппетитом. Наверное, для обладателя плеч такой ширины и рук такого объема это было даже нормальным явлением. Кто много работает физически, тот, как правило, много ест. Это в случае, если ему есть, чем себя подкормить. Херику, судя по всему, было чем. По крайней мере, за пазухой у него виднелся каравай хлеба, а на поясе висела объемная фляжка. Еще во время пути Херик к фляжке прикладывался, и Велемир спросил, что пьет дварф.

– Сок крапивы пополам с соком клюквы. Хочешь попробовать? Очень вкусно! И здоровья добавляет…

Велемир хотел сделать глоток, но вовремя надумал понюхать и так сморщился, что вызвал удивление Херика.

– Неужели не нравится? – спросил дварф, не понимая причины такой мимики десятника.

– Я уж лучше водой обойдусь… – отказался стрелец и снял с пояса свою фляжку.

* * *

– Выходим, – скомандовал Овсень.

– Дядюшка, дядюшка, – послышался тонкий голосок. – Возьми меня с собой.

Извеча бежал от ладьи. Без мешка ему бегать было легко, несмотря на короткие ноги.

– А ты не хочешь остаться со Смеяном?

– Он заставляет меня писать, а у меня пальцы устали.

– Что писать?

– Ту книгу, которую я помню. Я пишу ему краской на коже. Уже половину половины написал. А он дальше велит. Я устал, голова от натуги болит.

Овсень предпочитал никого не заставлять делать дело, к которому тот стремления не имеет.

– Поехали. Вот еще бы ты читать научился…

– Тетушка Всеведа обещала научить меня, да не успела.

– Научит. Ты у нас способный.

Овсень наклонился, ухватил домовушку за шиворот и посадил на спину Улича позади себя. Лось-великан дополнительный груз выдержит без труда, поскольку груз этот совсем невелик.

– Подожди, Овсень, – позвал от ладьи шаман Смеян.

Подошел, привычно косолапя, и протянул небольшой холщовый мешок.

– Это и есть труд Извечи. Если доберешься до Всеведы, отдай ей. Она скажет, что с этим делать. Вдруг да сразу сгодится. Только помни – она под сетью Гунналуга, и увидеть ее будет трудно. Я видел ее из другого мира. И Заряна тоже под этой сетью. Только Всеведа под двумя сетями, Заряна под одной. Первая сеть, что только на Всеведе, мешает ей волхвовать, вторая делает их невидимыми из этого мира, но и им не позволяет в мир войти. Признаться, я не догадываюсь, что можно с этой сетью сделать. Это какое-то незнакомое мне колдовство. Да и сама Всеведа не понимает…

– Я найду их…

– Ищи. Я попробую камлать… Валдай уже костер готовит. Может, смогу как-то тебе помочь. Я взял несколько волосков из ушей Добряны. И попробую следить за ней и направлять. Она тебя поведет правильно. Она почувствует, потому что сама в двух мирах сразу живет, и правильно покажет. И я буду с вами, только вы меня из своего мира не увидите…

– Хорошо.

Двинулись сразу двумя колоннами. Ни вои не опережали колонну дварфов, ни дварфы не выдвигались вперед. Но рядом с лошадьми, а особенно рядом с лосями, дварфы казались совсем крошечными, чуть ли не ползающими существами. Впрочем, Овсень слышал про их серьезный характер и неуступчивость в бою, да и Хаствит, как рассказывали, хорошо показал себя при столкновении драккаров на Ловати, и потому радовался таким союзникам.