Евгений Андреевич явно смутился. Да, в данной ситуации он проявил чисто человеческую слабость. Соболезнование другим людям – не самое лучшее качество для разведчика-профессионала. Стоимость подготовки такого агента достаточно высока. Он не может рисковать своим положением ради того, чтобы успокоить какого-то программиста. Это недопустимая, непозволительная роскошь, потакание своим слабостям за счет государства.

– Это все я понимал, поэтому дальнейшие свои действия хотел строить по результату, но такового не получил.

– Я могу свести вас с человеком, который, как мне кажется, сумеет узнать то, что вам требуется.

– Это кто?

– Подполковник Рахматуллин Владимир Ахметович из следственного управления ФСБ Дагестана.

– Владимир Ахметович слишком толст, чтобы быстро что-то сделать, – заявил руководитель следственной бригады подполковник Рагимов.

– Тем не менее работает он оперативно и с толком, – не согласился я с его мнением.

Я дважды работал вместе с подполковником Рахматуллиным и был в нем уверен.

– Мы с ним едва-едва знакомы, встречались несколько раз, но так, мимоходом. Как ты меня на него выведешь? – проговорил подполковник Звягинцев.

– Очень просто. Я позвоню ему прямо сейчас.

– Звони. Эти данные могут сгодиться в нашей операции. Пока не знаю, каким именно образом, но не исключаю этого. Ситуацию я объясню Рахматуллину сам.

Я вытащил телефон и по памяти набрал номер следователя ФСБ.

Он ответил быстро. Видимо, аппарат лежал у него под рукой.

– Добрый вечер, Владимир Ахметович. Старший лейтенант Лукрепциев беспокоит.

– Я по номеру понял, – сказал Рахматуллин.

Мол, память у меня тоже очень даже неплохая, не подводит.

– Чем могу быть полезен, старлей? – осведомился он.

– Вам сейчас выскажет просьбу подполковник Звягинцев, командир отдельного разведывательного отряда Росгвардии. Вы ведь с ним знакомы.

– Только слегка. А что за просьба, позволь полюбопытствовать?

– Необходимо навести справки о жене одного человека, программиста, похищенного бандитами в Махачкале. Только дело это срочное, поскольку нынешней ночью мы уже проводим операцию.

– Я сейчас сам, к сожалению, уже дома. Но дам задание соответствующей службе. Что смогут, выяснят. А ты, значит, сейчас вместе со Звягинцевым работаешь?

– Я со всеми работаю, товарищ подполковник. Передаю трубку Евгению Андреевичу.

Звягинцев разговаривал с Рахматуллиным не долго.

Он поздоровался с ним, передал ему данные на программиста Данияла Гадисова, вернул мне телефон и заявил:

– Владимир Ахметович сказал, что перезвонит тебе на этот номер в любом случае, независимо от результата. Как будем по нашему вопросу действовать? Соображения есть?

– Есть, товарищ подполковник. Нельзя упускать такой шанс, не воспользоваться шириной ворот ущелья. Не везде бывает такая возможность. Сначала мы снимем пост. Это задача для моих снайперов.

– Их у тебя сколько?

– Три. Но работать будут только два, поскольку у одного винтовка «Корд». Она годится для того, чтобы одним выстрелом поднять из могил всех мертвых на кладбище. Грохочет как артиллерийское орудие, поэтому для скрытной работы совершенно непригодна.

– Да, я знаю эту штуковину. А две другие винтовки?..

– «Выхлоп» и «Винторез». Самое подходящее оружие для снятия часовых. Кстати, они в бронежилетах?

– Нет. Часовые ставятся из числа рабочих. А бронежилеты имеют только бандиты из боевой группы. Я понял твой вопрос, старлей. Скажи, «Выхлоп» может сразу двоих снять, если они без бронежилетов? Ведь так?

– Так точно, товарищ подполковник! Мой снайпер такой стрельбе обучен. Первому пуля в голову, второму – в грудь. Или наоборот, без разницы. Пуля калибра двенадцать и семь в состоянии десятерым головы снести. Главное, чтобы стояли удобно и дистанция позволяла.

– На нужную дистанцию твои ребята, я думаю, выйдут без особых проблем. Даже я сумел подобраться к посту незамеченным. Ваши солдаты всегда славились тем, что умеют быть невидимками.

– Они с удовольствием воспользуются такими своими способностями, товарищ подполковник, – пообещал я.

– Если дополнительных вопросов нет, то поднимай взвод, старлей. Нам пора выезжать.

Глава 3

Я переключил свой коммуникатор на внутривзводную связь. Те мои бойцы, которые на время сна сняли шлемы, все равно оставили их рядом с собой и должны были слышать мой вызов.

– Вася! Ничеухин! – негромко позвал я старшего сержанта контрактной службы.

Заместитель командира взвода отозвался сразу и тоже вполголоса, опасаясь разбудить других бойцов:

– Я, товарищ старший лейтенант!

– Поднимай взвод! Сон закончился. – Это я уже произнес громче, потому что знал по себе, как воспринимается первая фраза, услышанная еще до пробуждения, сквозь сон.

Если она бывает резкой, то не только сразу будит, но еще, согласно какому-то физиологическому закону, и будоражит, заставляет сердце колотиться сильнее. А это солдату спецназа ни к чему.

Старшему сержанту не пришлось повторять команду. Бойцы встали на ноги одновременно с ним и были готовы к любому развитию событий.

– Ручья поблизости нет, – сказал Ничеухин. – Умываться придется из своих питьевых запасов.

Я вспомнил карту и проговорил:

– Из соседнего ущелья ручей вытекает. Как доедем до этого места, я прикажу БМП остановиться, чтобы воды набрать. Можно сильно не экономить. Ужинать будем в движении. До ручья все находимся внутри машин, после перебираемся на броню. Ничеухин, скажи механикам-водителям, чтобы они подгоняли БМП сюда.

Старший сержант побежал выполнять приказ. Такое вот передвижение говорило не о его услужливости, а только о желании окончательно проснуться и разогнать кровь по телу.

Подполковник Звягинцев молча выслушивал мои команды и не высказывал удивления по поводу моего тихого голоса. Видимо, он уже сталкивался с системой коммуникации «Ратника» и понимал, что бойцы слышат меня отлично.

Боевые машины пехоты подошли без задержки. Ничеухин уже устроился в третьей из них, замыкающей колонну, как делал это обычно.

Я занял место оператора-наводчика в головной БМП, а командирское уступил подполковнику Звягинцеву. Оно самое удобное в боевой машине. Хотя я видел, что такому большому человеку и там было тесновато. Ему приходилось наклонять голову, чтобы не слишком часто стукаться затылком о крышу башни.

Я, конечно, мог бы пожалеть его и дать поносить свой шлем, но тогда сам лишился бы связи со взводом. Поэтому я решил, что подполковнику хватит обычного мягкого шлема с внутренней связью всех трех БМП.

Точно такие же шлемы носят, кстати, танкисты. Но у них, я слышал, через шлем осуществляется и связь с командованием. А в БМП связи с начальником штаба отряда майором Рыженковым не было.

Еще на мое решение не предоставлять Звягинцеву свой шлем повлияло то обстоятельство, что внутри БМП ехать нам предстояло совсем не долго, по моим подсчетам, около пятнадцати минут. Я заранее дал указания механику-водителю своей машины, головной в колонне. Как только БМП-3 тронулись, я посмотрел на часы и засек время. Мне хотелось еще раз проверить свое умение рассчитывать скорость передвижения.

Тот факт, что я умею это делать достаточно точно, опять подтвердился. На берег ручья мы прибыли на тридцать секунд раньше времени, определенного мной. Но тридцать секунд, как и минута, – это вполне допустимая погрешность при таких расчетах, когда скорость передвижения боевой машины контролируешь и определяешь не ты, а механик-водитель.

Во время недолгой остановки все мы пополнили запас питьевой воды, а потом заняли места на броне БМП, где существуют специальные ручки, называемые десантными, за которые можно держаться. Я заметил, что подполковник Звягинцев совсем не берег свой цивильный костюм и без стеснения сел на пыльную броню.

Шлем Евгений Андреевич еще не снял, и этот факт я одобрил. Нам ведь предстояло встать на таком расстоянии от бандитского поста, с которого часовые не услышат тяжелый звук мощных двигателей БМП. А в ночи он разносится несравненно дальше, нежели днем. Место остановки предстояло выбрать Евгению Андреевичу, поскольку он лучше меня знал местную обстановку. Я мог ориентироваться здесь, только глядя на карту, выведенную на монитор моего планшетника.

Звягинцев и выбрал. Через шлем внутренней связи он дал команду механику-водителю, и БМП послушно остановилась. За нашей машиной встали и две другие, поскольку распоряжение подполковника было слышно и в них.

– Сухогоров, Катков, ко мне! – тут же подозвал я двух из трех снайперов своего взвода, которым предстояло сейчас работать.

Для выполнения задания им необходимо было пробежать еще пару километров под отрогами хребта, огибая каменные языки там, где они сползают в долину особенно далеко. Надо сказать, что заблудиться на этом пути мои парни вряд ли могли.

У них имелись собственные приемоиндикаторы, представляющие собой планшетник в значительно усеченном виде. Не такой простой, как у каждого бойца взвода, тем не менее сильно уступающий по функционалу командирскому. В обычной армии этими приемоиндикаторами оснащаются командиры взводов, иногда – отделений. У нас в спецназе такой аппарат теперь имеет не только каждый командир отделения, но и снайперы, сапер, пулеметчики, гранатометчик и огнеметчик, короче говоря, все бойцы, которым случается выполнять индивидуальную задачу.

Приемоиндикаторы снайперов имели набор карт, который я посчитал нужным переслать на них со своего планшетника. Поэтому мои ребята могли ориентироваться на местности.

Когда они подбежали к нам от второй БМП, на которой ехали все трое, я предоставил слово подполковнику Звягинцеву. Он и поставил им конкретную боевую задачу.

Евгений Андреевич определил сержанта Сухогорова по огромному глушителю на его винтовке. Такой только у «Выхлопа» и есть. Подполковник посоветовал ему попытаться одной пулей снять двух бандитов, чтобы у часовых в принципе не было возможности связаться со своим эмиром и поднять тревогу.

Василий Сухогоров был опытным бойцом.

Он не стал давать никакой гарантии, только коротко проговорил:

– Я постараюсь.

Не знаю, как воспринял такое заявление подполковник Звягинцев, но я уже понял, что Василию вполне хватит одной пули на пару часовых. Третьего снимет младший сержант Юра Катков.

– Карты я вам перебросил. Там есть отметка о местонахождении поста бандитов. Товарищ подполковник точно показал. Выходите на свою дистанцию, ориентируясь по карте. Постарайтесь передвигаться по прямой линии, чтобы время не тянуть. К каменным языкам отрогов не приближайтесь, иначе придется долго их огибать, – напутствовал я своих бойцов и приказал: – Вперед!

Вокруг уже стояла темнота, которая почти сразу и скрыла снайперов. Нам осталось только ждать.

– Как, старлей, думаешь, долго твои ребята работать будут? Может, нам стоит прямо сейчас всем составом выдвинуться поближе к ущелью? – произнес Звягинцев.

– Я сам, товарищ подполковник, хотел это предложить. Обычно мы так и работаем. В этот раз ждал только вашего приказа. Сказалась армейская привычка к единоначалию.

– Давай так, старлей. Ты работай по-своему, как привык, а я буду только изредка подсказывать, использовать свое знание обстановки. Солдаты – твои подчиненные. Опыт у тебя есть. Вот и действуй!

– Понял, товарищ подполковник. Работаем. Взвод, вперед, за снайперами. Бегом марш!

В этот момент я стоял, положив руку на гусеницу боевой машины пехоты, довольно узкую по сравнению с танковой. Наша БМП как шла передовой, так и осталась ею при остановке. Подполковник Звягинцев сидел на броне, чуть сбоку и позади башни. Чтобы двинуться вперед, мне необходимо было только развернуться. Но я ждал, когда все бойцы соберутся вместе, чтобы сразу заметить, если кто-то из них вдруг отстанет.

Конечно, при нашем техническом оснащении потерять кого-то на любой местности практически невозможно. Даже в горах для этого потребуются определенные усилия, можно сказать, особый талант. Мой планшетник не только покажет точками местоположение всех бойцов. При включении особого модуля он выложит мне данные о физическом состоянии каждого из них.

Правда, с этими данными лучше всего разберется квалифицированный медицинский работник, которого в нужный момент рядом почему-то не оказывается. Даже санинструктор взвода не в состоянии составить по этой информации картину самочувствия того или иного бойца. Каждый человек индивидуален, он по-своему реагирует на обострение ситуации. Повышение частоты пульса или же кровяного давления мне лично мало о чем говорит. Поэтому данной программой я не пользуюсь. Хотя мне, конечно, следовало бы изучить ее подробнее, получить какие-то минимальные медицинские знания или хотя бы представления.

Взвод собрался рядом с головной машиной, то есть со мной и подполковником Звягинцевым. Тот как раз в этот момент снял с головы шлем внутренней связи и через люк забросил его на командирское сиденье. На мой взгляд, сделал он это напрасно. Нам могла бы понадобиться связь с машинами. Но я не желал делать замечание старшему по званию, поэтому пошел другим путем.

– Ничеухин! – подозвал я своего старшего сержанта. – Остаешься в БМП на связи.

– Есть оставаться на связи! – отозвался мой заместитель.

Вообще-то, говоря честно, тут я оказался не прав, сразу понял, что следовало бы оставить в машине кого-то из молодых бойцов, призывников, не имеющих соответствующего боевого опыта. Кроме того, Ничеухин уже освоил работу с убийцей беспилотников, высокочастотным излучателем REX 1, и вполне мог заменить меня.

В моем понимании, хорош тот командир, который умеет признавать свои ошибки и исправлять их.

– Отставить! Ты с нами пойдешь. На связи остается Сысоев, – заявил я.

– Есть оставаться на связи, – отозвался рядовой третьего отделения, демонстрируя откровенную радостную улыбку.

Нисколько не секрет, что для солдат-призывников самым тяжелым испытанием всегда было и остается отсутствие сна. Сысоев, видимо, рассчитывал отоспаться под защитой брони, хотя я вовсе не был уверен в том, что ему удастся сделать это.

А подполковник Звягинцев вроде бы не понял, с чего я вдруг отдал такое приказание. Или же ему просто уже так надоел этот шлем, тесноватый для его большущей головы, что он был несказанно рад от него отказаться. После этого он принялся усердно растирать себе уши. Бывалые люди рассказывали мне, что таким вот образом менты приводили в себя пьяных в советских вытрезвителях. Правда, в отличие от тех стражей порядка, подполковник к своим ушам относился бережно, тер их не до крови.

Невозможность включения во внутреннюю связь приданных тому или иному подразделению людей я всегда считал крайне неудобным моментом. Оставлять боевые машины не при деле при проведении операции было бы неправильным решением. Они часто оказываются крайне необходимыми в бою. Особенно БМП-3, имеющие по две пушки калибра сто и тридцать миллиметров. Свои задачи они выполняют отменно. Тот факт, что БМП не включены в общую систему связи, является большой недоработкой командования.

Надо сказать, что в условиях боя на сильно пересеченной местности, к примеру в ущелье, БМП становятся уязвимыми.

Хотя подполковник Звягинцев и сказал мне, что выстрелы к гранатометам у нашего противника только осколочные, которые не в состоянии повредить боевую машину пехоты, я все же предпочел проявить осторожность. Кто знает, откуда бандиты могут вытащить всего одну бронебойную гранату, которая может нанести нам значительный урон!

А осколочные гранаты нам, спецназовцам, не слишком страшны. Их американские варианты, насколько я знаю, начинены стреловидными поражающими элементами. Пробить бронежилет, шлем, даже штатные противоосколочные очки закрытого или открытого типа они просто не в состоянии.

Об этих самых очках, наверное, стоит сказать чуть подробнее. Экипировка «Ратник» предусматривает возможность ношения противоосколочных очков открытого и закрытого типа. Первые обычно надеваются на шлем и легко опускаются на лицо. Однако они не всем кажутся удобными из-за своей массивности.

Очки открытого типа больше напоминают солнечные. Они имеют в комплектации стекла желтого и серого цветов, соответствующие защите по первому классу. Их дужки имеют узлы регулировки. На сегодняшний день ни в одной другой армии нет очков открытого типа с такими характеристиками.

Остальные области тела бойцов защищает костюм оснастки «Ратник», тоже наделенный противоосколочными свойствами. Ткань, из которой он пошит, естественно, не такая прочная, как, скажем, бронежилет или шлем. Но, для того чтобы пробить ее, требуется, во-первых, чтобы граната взорвалась рядом, во-вторых, чтобы осколки летели в бойца прямо. Касательные попадания ткань выдерживает, хотя удар осколка тоже бывает чувствительным.

Это я по собственному опыту знаю, довелось испытать. Однажды осколок ударил мне в бедро и на добрые полминуты парализовал мышцы.

В условиях горного боя в качестве укрытия в основном используются камни. Достать бойца, спрятавшегося за ними, осколки могут только рикошетом. Стрельба из гранатомета ведется с расчетом именно на это. Но при рикошете поражающие элементы гранаты не в состоянии нанести нам значительный урон. Ткань наших костюмов выдерживает их, не позволяет нанести серьезное ранение, хотя небольшие контузии не исключены. Так было и со мной.

Я глянул в тепловизионный бинокль и сразу увидел обоих снайперов.

Опасности я не заметил и приказал:

– Взвод, за мной.

Я бежал в среднем темпе, вполне достаточном для настоящего момента. Сейчас не стоило догонять снайперов, как и сильно отставать от них.

При этом я не стал приказывать подполковнику следовать за взводом, поскольку чином для этого не вышел. Он сам должен выбирать, где в какой момент ему находиться. Так сказать, привилегия звания. Шагов его за спиной я не слышал, тем не менее один раз в самом начале бега глянул через плечо и увидел, что Евгений Андреевич держался в середине взвода, выделяясь и ростом, и одеждой.

Взвод, как обычно и бывает в боевой обстановке, бежал не колонной, а рассредоточившись, хотя бойцы каждого отделения старались держаться рядом. Это естественный метод передвижения. Если бежать колонной, то противник будет иметь возможность отстреливать задние ряды так, что передние этого могут не заметить.