Сбросив свой кафтан, Эрик встал в основную стойку. И хотя вокруг был снег, ночь глядела звездами, бросал жаркие багровые блики зажженный наставником костер – под ногами словно бы вновь оказались теплые вытертые доски маленького тренировочного зала, где когда-то давным-давно, тысячу лет назад, его рука впервые провела кинжалом незримую черту, перечеркивая чье-то чужое дыхание, обрывая жизнь…
Пространства не было, а время… время текло вспять. Грохотало могучей весенней рекой, ломающей лед.
Он нападал и защищался, атаковал и переходил к обороне, дразнил противника ложными слабостями своей защиты, искушал притворными ошибками, изводил хитроумными выпадами, а потом завершал дело стремительной атакой из какого-нибудь сложного положения. Он был словно клинок в умелых, опытных руках. Это ничего, что те руки в конце концов его продали. Ведь это было потом. Позже. А сейчас, когда никакого «потом» еще нет, легкое серебристое пламя смерти пляшет среди пустоты, и его незримые противники погибают один за другим.
Один… другой… третий… незримые трупы валились под ноги, главное – не забывать их перешагивать, а то ведь споткнешься и вражья сталь найдет твое сердце. Впрочем, это ведь невозможно – споткнуться. Никто не учил тебя спотыкаться. Ты просто не знаешь, как это делается…
Так было до тех пор, пока он не представил своим противником проклятого гнома, своего нового учителя. Он так и не понял, как тот оказался у его левого локтя – так внезапно, так невозможно близко. Он шатнулся прочь, выгибаясь в невероятном движении, силясь уберечься от неминуемого удара, но чудовищный гном был уже там, куда рвалось в жажде спасения тело. Плечо занемело от жуткого удара о незримую вражескую плоть.
– Остановись! – тотчас велел голос Шарца.
– Да, наставник. – Эрик покорно замер, вернувшись в основную стойку.
– Это ты меня противником представил? – спросил наставник.
– Да, наставник. – Боль мало-помалу утекала, ведь ее в не было на самом-то деле.
– У тебя потрясающая память, Эрик, – промолвил наставник. – Я тебе потом покажу способы защиты от этого стиля ведения боя. Пока хватит. Надевай кафтан, замерзнешь. Сейчас моя очередь показывать.
– Да, наставник… – в очередной раз пробормотал Эрик, натягивая одежду.
Гном вновь скинул уже побывавший на снегу кафтан и замер неподвижно. Он простоял так довольно долго. То ли ожидал чего-то, то ли к чему-то прислушивался. Эрик уже начал было недоумевать, когда Шарц внезапно рванул с места и подхватил падающего человека. Видение было таким ярким, что Эрик даже разглядел рыжие волосы этого незримого бедолаги. Незнакомец скрючился от боли, на лбу его выступили капли пота. Шарц вдвоем еще с кем-то («Да это же я, я ему помогаю!» – вдруг озарило Эрика) поднял больного на стол. В руках его щелкнули ножницы, разрезая одежду. Блеснули склянки с медицинскими препаратами и эликсирами. Движения наставника, быстрые и плавные… обезболивающий эликсир… снотворный… Больной расслабился, закрыв глаза; Эрик почувствовал свою руку на его пульсе, губы больного медленно бормотали молитву о ниспослании помощи страждущим и болящим… все медленнее и медленнее… медленнее и медленнее… наконец он заснул. И тогда в руках Шарца маленькой молнией сверкнул скальпель. Скальпель коснулся кожи, и та открылась. Распахнулась навстречу спасению. Эрик затаил дыхание, словно губка, впитывая движение за движением. Такие простые. Такие невозможно прекрасные.
Смерть мрачно глядела из открытой раны. Она не собиралась сдаваться. Она отрастила чудовищные жвала, щупальца и клешни. Она встала в боевую стойку и сделала первый выпад. Умелые руки врача встретили ее холодным блеском скальпеля. Смерть заплела в фантастических пируэтах тысячу своих конечностей, оскалила тысячу зубастых пастей и прыгнула сразу со всех сторон. Но лекарь встретил ее с яростным спокойствием и терпеливой отвагой. И ей пришлось отступить. Пядь за пядью она сдавала свои позиции. Все ее контратаки оказались бесплодны, все поползновения тотчас пресекались. Наконец ее загнали в угол и немедленно ампутировали. Ледяной высверк склянки с обеззараживающим эликсиром… Незримую лекарскую сумку покинули иглы с нитками. Шарц начал шить. Вдох, выдох, языки костра на краю восприятия, еще вдох…
Шарц вытер блестящее от пота лицо окровавленной ладонью и улыбнулся.
– Он… будет жить? – жарко прошептал Эрик.
– Обязательно, – устало ответил учитель.
И тогда Эрик вдруг разрыдался. Он и сам не мог понять, отчего плачет, но и остановиться он тоже не мог.
– Ну-ну… – Рука учителя ласково похлопала по плечу, и Эрик не выдержал. Уткнувшись Шарцу куда-то в макушку, он дал волю слезам.
– У него рыжие волосы, учитель… – давясь слезами, шептал он. – Рыжие, понимаешь?! И лицо… ему больно было… На самом деле больно! У тех, кого я убивал, не было никаких лиц! И волос не было! Никогда не было! Никогда! То есть они, конечно, были, это я, дурак, думал, что их нет! А они были! Были! Я убивал людей с волосами, с лицами… я и тебя убить пытался… дурак я!
Он замолк, внезапно сообразив, что кричит. Громко, в голос, совершенно не думая о том, что его могут услышать.
«Один волос тебе до безумия остался, один волос… – сказал некто в глубине его сути. – Этот проклятый гном заставил тебя все забыть. Все навыки, все умения. Ты рыдаешь и орешь, как истеричный мальчишка! Осталось совсем немного – научиться пускать слюни и молоть всякую чушь».
«Почему же я вижу цвет волос больного, которого он лечит, даже если этого больного и вовсе не существует? Почему я чувствую эту несуществующую боль? – сам с собой заспорил Эрик. – Почему я никогда не видел лиц тех, кого убивал? Не видел, даже если это происходило на самом деле? Почему им никогда не было больно? Почему я не чувствовал этой боли?!»
«Проклятый гном хитер, – послышался ответ. – Кто знает, какие цели он на самом деле преследует? А ты раскис, растаял… еще поцелуйся с ним, размазня!»
Ледяное спокойствие затопило Эрика. Он отодвинулся от наставника и медленно-медленно выдохнул.
– Простите меня, наставник, – сухо промолвил он. – Я виноват. Этого больше не повторится.
Наставник смотрел на него хитрыми глазами и молчал.
– Что? Человечек покою не дает? – вдруг спросил он и подмигнул.
Эрик чуть не подпрыгнул от неожиданности.
– Ка-какой человечек?! – растерянно выдохнул он.
– У каждого из нас, что у меня, что у тебя, в голове сидит ма-а-аленький такой человечек. – Шарц пальцами показал, насколько маленький. – Не знаю, как ты зовешь своего, а я своего зову попросту – лазутчик. Или – петрийский шпион. Как у меня настроение выпадет, так и зову. Они – это все, чему нас наши наставники научили, а также все, что в процессе этой работы усвоили мы сами. Они – это очень большая наша часть. Подчас слишком большая. Ну а им самим кажется, что они – это и все, что в нас есть. А остального просто не существует. Или оно лишнее, и его убрать следует. И вот мой человечек прямо-таки слышит, как твой говорит тебе: «Не доверяй этому проходимцу гному, он нарочно все это с тобой делает, а потом все равно предаст и бросит на корм псам!»
Эрик замер. Застыл с открытым ртом.
– Твой человечек не дает тебе свободно творить, хватает тебя за руку, – продолжал меж тем Шарц.
«Не даю тебе свихнуться», – пробормотал голос в голове.
«Человечек?»
«Сам ты человечек, я и есть ты! Не слушай этого болтуна гнома. Он и сам, должно быть, спятил, и тебя с ума сведет».
– А сейчас он тебе советует заткнуть уши! – рассмеялся Шарц. – Но я тебя, знаешь ли, не для того сюда привел, чтоб ругаться с коллегой. Костер догорает. Сейчас я вновь стану делать разные операции на отсутствующих больных, а ты… на меня ты еще насмотришься, следи пока, что делает моя тень…
И пока не погас огонь, на снегу плясала тень лекаря, черная на белом, словно безумная ожившая гравюра, исцеляя, спасая, сражаясь со смертью.
В немом восхищении Эрик смотрел на этот пронзительный танец, зная, что никогда его не забудет.
Потому что такое не забывается.
Обратный путь не занял много времени. Караульные при замковых воротах встретили их бодрым приветствием и улыбками. Меньше одной стражи прошло с момента, когда сэр доктор заглянул к своему ученику с предложением прогуляться. Меньше одной стражи и куда больше одной жизни. Замковая калитка со скрипом закрылась.
– По делу, разумеется, – шутливо отвечал наставник на расспросы караульных. – Или вы думаете, что мне по ночам заняться нечем, что я почем зря по сугробам шастаю?
– Есть, конечно, – улыбаясь, соглашались стражники. – С такой женой, да чтоб ночью заняться было нечем…
– Вот-вот, – кивал наставник. – А уж какая замечательная у меня дома подушка, вы просто не поверите! Впрочем, ночной страже о подушках рассказывать – грех великий. С меня пиво, ребята!
– Штрафное! – довольно басил начальник караула. – Так и запишем! Сэр доктор угощает всю нашу смену!
В шутливом ужасе Шарц схватился за голову. А с неба опять пошел снег.
– Пойдем, Эрик, – наконец сказал наставник, и они направились к дому.
К дому… это место надолго теперь станет его домом.
Дом. Это слово так странно ощущалось на языке, так свербело в мыслях… У Эрика никогда не было своего дома. Он спал, где положат, и ел, что дадут. Его учили, что это правильно. Что так и нужно. Что у того, кто защищает свою страну и свой народ, не может быть ничего собственного, ничего личного. Собственностью воина являются его меч и его честь. У лазутчика нет даже этого. У него нет ничего, и поэтому он непобедим.
Пока другие трясутся за свое добро, он наносит удар и побеждает. Пока воин нагибается за оброненным мечом, он наносит удар и побеждает. Там, где воин отворачивается в страхе за свою драгоценную честь, там, где воин предпочитает умереть, лишь бы не быть запятнанным, лазутчик наносит удар и побеждает.
«Обрастание собственностью равносильно обрастанию жиром – может, и солидно смотрится, но что ты станешь делать в бою?»
Однако… его новый наставник – такой же лазутчик, как и он сам! – бесстыдно обладал этой самой собственностью. Сэр Хьюго Одделл, Шварцштайн Винтерхальтер, лазутчик, лекарь, шут, рыцарь и много еще кто, уже одного этого достаточно, все эти имена и звания сами по себе – тяжкий груз, сами по себе – собственность. Это не маски, которые так легко сбросить, заменив их какими-то другими. Это лица. Он многолик и тяжек, страшно тяжек. Грузен. Он должен быть неподъемным. Он должен быть переваливающимся с боку на бок чудовищем, у которого крысы отъедают хвост, пока оно поворачивается, чтобы оскалить громадные зубы. Так что же позволяет ему парить, словно птице?
А ведь есть еще дом наставника, жена наставника, дети наставника… жена и дети – самая ужасная собственность для лазутчика. Даже такая жена и такие дети. То, что хуже любых кандалов. Она вяжет руки и тянет на дно.
У тебя слишком много своего, чтобы принадлежать чему-то большему…
Так как же он побеждает, имея все это? Таща на себе столь тяжкий груз? Как он умудряется со всем этим летать? Проклятье, как он победил меня?!
Эрик знал, что побежден. Он признал поражение, еще когда увидел цвет волос незримого больного, о котором заботился учитель, когда ощутил его незримую боль. Когда почувствовал свои руки на несуществующем пульсе.
А потом был волшебный полет… нечто невероятное… и пока не погас огонь, на снегу плясала тень лекаря, черная на белом, словно безумная ожившая гравюра, исцеляя, спасая, сражаясь со смертью…
Наставник взял его в этот невероятный полет. В это сводящее с ума безумие. Эрик не знал, как ему удалось такое, он и вообще ничего не понимал. Но не мог не признать главное. Он был побежден. Полностью и бесповоротно. По всем статьям. Побежден тем, кто нарушал все законы и правила. Кто просто не мог быть победителем. Тем, кто сознательно обрекал себя на поражение и все же каким-то немыслимым чудом выигрывал.
«Наверное, я чего-то просто не знаю, – сам себе сказал Эрик. – Есть какие-то более высокие ступени этой игры, мне дотоле неведомые. Возможно, то, что запрещено на первой ступени, на более высоких, напротив, приветствуется?»
Эрик смотрел на дом лекаря, к которому они приближались.
«Вот, Эрик, это наш дом», – сказал ему наставник в самом начале.
Дом. Собственность. Камень. Якорь. Могила.
Наш дом.
Наш камень? Наш якорь? Наша могила?
Когда у Хьюго Одделла, который к тому моменту не был еще сэром, наконец появились свои больные, образовалась своя, так сказать, практика, а его старый наставник Грегори Спетт еще не отошел от дел, Его Светлость приказал освободить для молодого лекаря некоторое количество подсобных помещений, чтобы оборудовать там еще один лекарский кабинет, дабы, с одной стороны, не стеснять своего старого врача, а с другой – дать место молодому. Когда новый доктор совершил подвиг, стал сэром и женился, над этими помещениями надстроили второй этаж. Так в замке. получился еще один дом.
Дом.
Дом был для Эрика чем-то из очень далеких сказок. Из тех времен, что ему едва-едва помнились.
«Это твой дом, – сказал ему новый наставник. – Это твоя комната».
«И все, что в ней, – тоже мое?»
«Конечно».
«Совсем-совсем мое?»
Нет, он не стал задавать таких детских вопросов. Он промолчал, разумеется. Его все же не один год готовили. Вот только… вся его подготовка теряла смысл под всевидящим взором наставника.
Этот проклятый гном! Этот сводящий с ума, меняющий все правила гнусный коротышка! Было что-то удивительно уютное в его потрясающем умении обладать вещами. Это казалось грехом, бедой, болезнью, а оказалось – силой, мощью, подвижностью… крыльями…
«Если ты по-настоящему владеешь своей собственностью, она не владеет тобой! – мелькнула мысль. – У тебя не остается власти над ней лишь тогда, когда ты даешь ей власть над собой. Вот тогда она завладевает всем, делая тебя неподвижным и, как все неподвижное, мертвым!»
– Подожди меня здесь, – бросил наставник, когда они подошли к дому, и Эрик послушно замер. Дверь за наставником неслышно закрылась.
«Вот так вот, – подумал Эрик. – Живешь, живешь, а потом жизнь – раз! – и переворачивается с ног на голову. А то, что тебя никогда не учили ходить на голове, никого не волнует. Изволь приспосабливаться».
– Держи! – Вновь появившийся наставник протянул ему нож.
Точно такой же, как тот, сломанный. Вот только… Эрик взвесил его в руке. Проверил лезвие на прочность. «Этот и метнуть получится, и сломать не удастся. Отличный нож!»
– Гномский? – спросил он.
– Гномский, – ответил наставник. – Положишь, где взял. И чтоб тебя никто не видел.
– Слушаюсь, наставник, – промолвил мальчишка и исчез.
Шарц аж вздрогнул.
– Что ж, – пробормотал он. – По крайней мере, вторая часть задания исполнена буквально. Если даже я его не вижу…
«Какое счастье, что он напал на меня! На меня, а не на кого-то другого. Нет, правильно я все сделал! Тысячу раз правильно! Притащил его сюда – правильно! Рядом с нашей спальней устроил – правильно! На прогулку эту вытащил – правильно! Даже под нож подставился – и то правильно».
«Теперь он немного приутихнет, попробует все проанализировать, как его учили, а я… а я завтра с утра отправлю его колоть дрова, причем не абы куда, а на конюшню, Четыре Джона помогать. Да. Так и сделаю».
Шарц подмигнул самому себе и, задрав голову, уставился в ночное небо, откуда на него смотрели звезды. Конечно, из-за снега их сейчас не разглядеть, но ведь они все равно есть, правда?
Проскользнуть на замковую кухню совсем не трудно. Особенно если тебя нет, если ты легкая тень, заблудившаяся на задворках чужого сна, если ты равносилен снегу за окном, снегу, который идет так медленно, так степенно… и от него так хочется спать… спать… спать… вот и спите. Мне того и надо, чтоб вы спали. Или хотя бы глаза терли.
Кучка поварят играла в кости. Старая повариха дремала на лавке, во сне означенных поварят отчитывая.
На кухне ночует немало людей. И вовсе не потому, что им негде больше спать. Просто где еще им позволят так засидеться? К тому же на кухне тепло. Да и завтрак кому-то готовить надо. Вот и кипят огромные котлы, за которыми вполглаза присматривают игроки, а если что, они и повариху разбудят.
– Что-то мне спать захотелось, – пробурчал один.
– И мне, – пожаловался второй.
– Я вам усну! Вы у меня так уснете! – не просыпаясь, пробурчала старая повариха, повернулась на другой бок и захрапела.
– Вот же карга старая, – восхищенно промолвил один из игроков. – Не просыпаясь, ругаться наловчилась!
– Ничего, доживешь до ее лет – и ты научишься, – последовал ответ.
Нож занял свое законное место легко. Уйти оказалось еще легче.
– Да вы уши друг другу как следует потрите, вот сон и соскочит, – услышал ускользающий из кухни Эрик.
– Ага! Если этот медведь мне уши потрет, я, пожалуй, и вовсе без них останусь! – долетел чей-то ответ, чуть слышный, занавешенный снегом. Замечательным снегом, прячущим все следы.
Когда нож лег на то место, откуда так недавно, так смертельно недавно Эрик позаимствовал другой… когда нож занял свое место… что-то внезапно закончилось. Завершился какой-то круг, начатый не здесь, не сейчас. Завершился. Эрик не мог бы сказать, откуда взялось это чувство и что означает, он только знал, что оно верное.
Что-то и в самом деле завершилось. Закончилось.
Наставник по-прежнему стоял на крыльце, ожидая его.
– Порядок? – спросил он.
– Порядок, – кивнул Эрик.
Гном посмотрел на него долгим-долгим внимательным взглядом.
Он тоже это почувствовал, понял Эрик. Да нет, какое там «почувствовал», он это знал. Знал с самого начала.
– Что ж, доброй тебе ночи, – промолвил наставник.
«Я пытался убить его, в ответ он подарил мне чудо».
«Ну, если не считать того, что он собирается свести тебя с ума…»
«Отстань, дрянной человечек из головы, может, так надо!»
– Доброй ночи, наставник… – ответил Эрик.
И впервые подумал, что никаких призраков и чудовищ вокруг них нет, да и сами они – вполне себе обычные. Ну, со странностями, конечно, так кто ж без них?
Они вошли в дом – их собственный дом! – и стали подыматься по лестнице. Лестница равномерно поскрипывала. Слышать это было очень приятно.
В воздухе пахло свечами… и молитвами за любимого. Тихий облегченный вздох сказал больше, чем тысячи страниц самых умных книг. Все-таки замечательная у него жена. Самая лучшая. Лучше просто не бывает. Шарц улыбнулся, подходя к постели и зная, что жена тоже улыбается, Сейчас одна улыбка найдет другую…
– Боже! Милый, ты ранен? – вдруг воскликнула Полли.
– Ранен? – Шарц только сейчас вспомнил, что у него голова перебинтована. Ну не до того ему было! Правда не до того. – Это не рана, это Эрик на мне бинтовать учился, – на ходу сочинил он.
«А что, разве не правдоподобно? Мог же я его наставлять в высоком искусстве наложения повязок? Да и вообще это почти правда, он ведь и в самом деле меня перевязывал. Так что это мы с ним практической медициной занимались, вот!»
«Ага! А ночь – лучшее время для начала таких занятий! Ты что, забыл, что мудрее и проницательнее твоей жены нет никого на свете?»
О проекте
О подписке