Убить учителя

Говорят, в старых замках полно призраков. Не знаю, как в других, а в этом… в этом замке есть как минимум два призрака. Я – и тот, кто меня сюда привез.

Темные потолочные балки, теплое одеяло, чуть пахнущее какими-то травами – лекарственными, наверное… могучая дубовая лавка, которую вдвоем перетаскивать надо… от второго одеяла под спину я отказался, нечего себя излишне баловать, подушка бывшему монастырскому послушнику тоже не нужна…

Странные они все – так заботиться о чужом для них человеке… и так огорчаться, что он, дурачок, своей выгоды не понимает, на голую лавку спать ложится, и подушка ему не нужна, балбесу эдакому.

«Сам посуди, недотепа, какой же из тебя для сэра доктора ученик выйдет, если ты почем зря голову отлеживать будешь?»

«Или ты полагаешь, ему твоя голова заместо ступки будет полезна, когда он свои порошки толочь станет? Ну так ты, того, не сомневайся, у сэра доктора и без тебя пестиков достанет, а ученик – это, брат, дело такое…»

«Ты бы слушал, что тебе старшие говорят, не со зла ж советуем».

Приходится взять и подушку и одеяло. Не спорить же… Спорить – привлекать внимание. Впрочем, я и так его привлек. Хуже некуда себя вел, если разобраться…

«Настоящий лазутчик даже в аду на сковородке будет продолжать спокойно собирать информацию, – говаривал прежний наставник. – Впрочем, – тут же добавлял он, – настоящий лазутчик никогда не попадет в ад, черти его просто не заметят».

А я сделал себя заметным.

«Это тот придурок, который на голой лавке спать наладился».

Плохо.

Темные потолочные балки, словно огромные струны… отблески каминного пламени перебирают их огненно-золотыми пальцами. Можно даже представить себе эту музыку. Теплые лютневые переборы… золотистые пальцы касаются могучих струн с величайшей осторожностью… отблесками, тенями, призраками прикосновений… никак не иначе. Ведь стоит огненным пальцам хоть раз въяве коснуться могучих темных струн, и пойдет совсем другая музыка. Ох, какая музыка пойдет! Мелодия пожара не приемлет никакой гармонии. Она признает только диссонанс.

Темные потолочные балки улыбаются моим мыслям. Так странно лежать здесь. Это место так отличается от всего, что я видел, от всего, что я знал… смешное, нелепое место…

Как он живет тут, человек, победивший нас всех, то есть гном, конечно, но ведь это без разницы, он так непохож на своих соплеменников, торгующих на олбарийских рынках, что… или это я просто мало ихнего брата видел? Торговцы еще не показатель, я ведь даже гномов-ремесленников ни разу не видел, а уж лазутчиков и воинов… И все же… как он живет здесь, в этом странном месте, где добычей является любой и каждый, включая здешних воинов. Как живется настоящему охотнику среди такого количества непуганой дичи, которая резвится и не знает, что она – дичь, добыча? Как здесь живет тот, кто одолел две разведки? Тот, кто настоял на своем и добыл то, что ему было нужно. Меня.

Я не хочу знать, зачем он это сделал, зачем я ему понадобился. Просто не хочу, и все тут.

Эта смешная маленькая служаночка, заботливо предупредившая меня, чтоб я не ложился спать головой к двери, а то, дескать, кошмар может присниться…

Мне никогда не снятся кошмары. Быть может, потому, что я не могу избавиться от них наяву. Я научился жить с ними, отодвигать их в сторону, как тонкую занавесь, и видеть небо, солнце и весь остальной мир, но они все равно тут, рядом… Они всегда со мной. Жуткие призраки прошлого…

Поэтому я не хочу знать, зачем на самом деле я понадобился этому чудовищу под улыбчивой доброжелательной маской, маской столь совершенной, что она кажется настоящим лицом. Маской, столь неотличимой от лица, что даже моя подготовка сдает и я начинаю ему верить. Верить безоглядно, неистово, искренне. Так хочется и в самом деле ему поверить. Так хочется…

Когда-нибудь он снимет эту маску… я не хочу знать, что посмотрит на меня оттуда. Я устал знать такие вещи. Мне всего восемнадцать, но я слишком много знаю.

Чудовищам нельзя верить. Они хватают тебя за горло именно в тот момент, когда ты готов разорвать грудь и протянуть им свое сердце, трепетно шепча о любви и восхищении. Чудовищам всегда нужно твое сердце, просто они предпочитают вырвать его сами, твои боль и ужас для них куда приятнее твоей любви и восторга.

Я не верил своему прежнему наставнику. Любил до безумия, но никогда не верил. Стану ли я верить тому, кто победил его? Он еще более совершенное чудовище, только и всего.

Я не собираюсь доверять чудовищам.

Да.

Так.

Я и сам чудовище. Мне тоже нельзя верить. Разве я не вырвал сердца тех, кто доверял мне, там, в Фалассе? Некоторых мне даже пришлось убить. У меня был приказ.

Быть может, поэтому мне никогда не снятся кошмары. Чтобы испугаться, мне достаточно просто вернуть занавесь на место…

А еще я могу посмотреть в зеркало. Смешно? Говорят, я красивый. Они просто не умеют видеть. Наставник никогда не говорил мне подобного. И этот… новый… не скажет. Я недостаточно крупное чудовище для таких, как они, поэтому они видят меня насквозь…

А красота… красота – это совсем другое…

Я устал. Устал улыбаться, шагая из боли в боль, из страха в страх… а здесь все такое ненастоящее. Мне было бы проще в пыточной камере. В нее я мог бы поверить. Мне было бы проще в воровском притоне, я счел бы это удачей. Я бы знал, как мне действовать. Мне было бы проще, знай я, что мой новый наставник собирается меня зажарить и съесть. В этом была бы какая-то определенность. И я бы прямо сейчас перерезал себе горло, если б не принесенная клятва. Что-то мешает – всегда мешало – нарушить клятву. Быть может, потому, что это последнее, за что я еще держусь… Моя собственная клятва. Мое собственное решение подчиняться, служить, принадлежать кому-то…

Снег. На улице опять идет снег. Так приглушать все прочие звуки, делая их при этом более округлыми, постепенно заменяя их своим едва слышным шепотом, может только снег.

Обычные люди сейчас, сладко позевывая, переворачиваются с боку на бок, намереваясь нырнуть из одного уютного сна в другой. Обычные люди… я никогда не был обычным, разве что совсем давно, в том детстве, которого я почти не помню. А потом – нет. Никогда – нет. Я уже никогда не смогу эдак спокойно уснуть, твердо веря, что если как следует помолиться на ночь, то никакие чудовища тебе не страшны. Я слишком хорошо знаю чудовищ, которых не умолить никакими молитвами. Я и сам из них.

Снег…

Мой наставник все-таки странный… надо же, уложил спать в мастерской… так оно вроде бы ученику и положено – в мастерской спать… вот только… не мог же он не подумать о том, кто я такой и чего могу натворить при случае…

Разумнее было бы устроить меня в людской. Да такой, где народу побольше. На его месте я бы так и поступил. Мне поневоле пришлось бы первое время ничего не предпринимать, изучить привычки и повадки своих соседей, приучить их к себе, войти в доверие, разведать окружающую обстановку и только потом…

За это время наставник бы ко мне присмотрелся и уже знал бы, чего от меня ждать… так нет же!

Совершенно пустая мастерская. И коридор пустой. И комната рядом – тоже. И приемная лекаря, и коридор рядом с ней – все пустое. Ни тебе сторожа, ни охранника, хоть бы собаку какую на цепь посадили, не всерьез, так хоть для смеху…

Не уважает меня наставник. Издевается. Или проверяет? Или… или ему достаточно было один раз на меня посмотреть, чтоб все-все понять и наперед рассчитать? С такого, как он, станется. В первую же ночь – одного оставил. Иди куда хочешь, делай, что в голову взбредет… Да прямо тут, в мастерской, всякие лекарские порошки открыто лежат. Да я ж какую угодно отраву могу приготовить!

Не может же быть, чтобы он о таком не подумал. Эдак сглупил. Не-ет, Эрик… это может быть что угодно, от проверки до издевательства, но никак уж не глупость. Этой ужасной болезнью, коей поголовно больно почти все человечество, твой новый наставник не страдал, не страдает и страдать не будет. И вовсе не потому, что он гном. А потому что – чудовище. К чудовищам зараза не липнет. Они ею завтракать изволят.

Однако чем бы это ни было, а спускать ему такое не стоит. Он ведь еще не сегодня снимет улыбчивую маску доброго доктора, он еще не сейчас потребует у меня сердце. А значит… отраву мы, конечно, делать не будем. Нет у нас такого приказа. А вот подмешать, скажем, слабительное к средству от головной боли… замечательные такие пакетики, аккуратным докторским почерком надписанные, чтоб, значит, больной нипочем не перепутал… а мы поможем перепутать и поглядим потом, с каким лицом добрый доктор будет выслушивать жалобы пациентов. Или даже не жалобы, а… голова может заболеть, к примеру, и у самого герцога…

…Вот и посмотрим!

Сотворить требуемое было делом нескольких мгновений, вслед за чем бывший ледгундский лазутчик вернулся на свое место. Еще миг – и он уже крепко спал. Кошмары его и в самом деле не мучили. А то, что призрачные пальцы даже в самом глубоком сне продолжали сжимать незримую занавесь, – про то даже Шарц не ведал.

А тебе никогда не снятся твои собственные призраки, наставник?

* * *

К утру снег перестал.

Эрик понял это, не просыпаясь. Проснулся он позже, когда услышал шаги наставника.

– Доброе утро, Эрик, – поприветствовал Шарц своего нового ученика.

После чего стремительно прошел к столу, где были приготовлены пакетики с лекарствами, безошибочно выцелил приготовленную Эриком «адскую смесь», мгновение ее разглядывал и, усмехнувшись, сообщил:

– Пропорции неверные. Эдак не понос выйдет, а рвота. Или ты решил, что чем больше, тем лучше?

Выбросив означенный пакетик в мусорное ведро, Шарц добавил:

– Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький.

– И вам доброе утро, наставник… – выдохнул ошарашенный Эрик.

«Как маленький?!»

– Через три минуты я жду тебя во дворе, – сообщил гном и вышел, прикрыв дверь.

Что ж, выполнять такие распоряжения Эрику было не впервой. Ровно через три минуты, полностью одетый и готовый ко всему, он открыл наружную дверь… и оторопел. Это ему только казалось, что он готов ко всему, тогда как на самом деле…

Бодро пыхтящий Шарц заканчивал строительство снежной стены. Другая точно такая же уже высилась напротив.

«Он что, за три минуты все это выстроил? Или занимался этим до того, как меня будить явился?»

«Он что, на самом деле псих?»

«И что, черт побери, мне-то делать?!»

– В снежки играешь? – спросил Шарц, отрываясь от своей крепости.

«Что я, ребенок, что ли?»

– Нет, наставник, – растерянно ответил Эрик.

– Значит, сейчас научишься, – бодро посулил гном. – Дело нехитрое. Берем, значит, пригоршню снега… смотри внимательно, чем круглее и тверже выйдет снежок, тем лучше он летит…

«А если сделать снежок совсем твердым и ненароком угодить в висок…»

– Сообразил? – спросил наставник.

– Да, – кивнул Эрик, вылепляя снежок.

«Чего ж тут не сообразить-то? Несчастный случай, и все дела…»

Чем-то подобным он, должно быть, занимался в детстве, разглядывая вылепленный снежок, думал Эрик. В таком далеком-далеком детстве. Но слишком много всего случилось потом. В пять лет, когда он просил милостыню, ему не до снежков было. В шесть, когда его подобрал наставник, он учился метать ножи. На снежки как-то времени не осталось. И вот – на тебе… Эрик крутил в руке дурацкий снежный шарик. «Новый наставник велит вернуться в детство?»

«Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький», – тотчас припомнилось ему.

«А в снежки играть – это как? Это что – взрослое занятие, наставник?» – хотелось спросить ему.

«Или я чего-то опять не понял… или ему хочется посмотреть, как я двигаюсь… или…»

– Готово, – сказал Эрик, демонстрируя снежок наставнику.

Точно так же он продемонстрировал бы переведенный текст, запись подслушанной беседы, скопированную карту, похищенное у врага секретное донесение или чужую перерезанную глотку.

– Тогда кинь его на пробу в меня, – потребовал Шарц.

– А куда попасть? – откликнулся Эрик.

– В нос, разумеется, – ответил гном, делая шаг назад, и Эрик кинул.

Рука наставника легко перехватила снежок перед самым носом. Повертев его в пальцах, гном кинул снежок обратно. Эрик привычно уклонился.

– Неплохо, – констатировал Шарц. – Давай за свою стену! У тебя десять минут, чтоб захватить мою. Не захватишь – останешься без завтрака! Да, чуть не забыл, в кого попали – тот убит.

«Он псих, псих, вот честное слово, он – псих!» – думал Эрик, а руки лихорадочно лепили снежки. Что делал наставник, укрывшись за своей «стеной», видно не было, но не пойдешь же проверять с двумя-тремя снежками. Проклятый гном, должно быть, уже целую сотню налепил!

«Лучше бы он просто оставил меня без завтрака, за те порошки, чем эдак…»

«Ну вот, этого должно хватить. Надо бы побольше, но ведь и время поджимает… не то чтобы мне так уж нужен этот завтрак, но приказ есть приказ!»

Отогнув полу кафтана и погрузив в нее весь свой «боезапас», Эрик обогнул свою «стену» и, пригибаясь к земле, кинулся в атаку. Над его головой просвистел снежок. Еще один. Еще. Эрик увернулся, высматривая, где же наставник, но того не было видно.

«Из-за стены, на звук кидает! – понял Эрик. – Снег под ногами хрустит почем зря, тут и лазутчиком не нужно быть, чтоб услышать!»

Он громко топнул ногой и тотчас откачнулся, замер со снежком в руке. Наставник не поддался на уловку. Одиночный снежок пикировал точно в лоб, Эрик едва успел увернуться. Что ж, зато он засек место, откуда вылетел снежок. Снег под наставником покамест не скрипел, так что если бросать снежки очень-очень быстро, один за другим, навесом, есть шанс, что… Короткими кистевыми движениями Эрик отправил на ту сторону вражеской стены почти половину своего боезапаса… и вынужден был позорно бежать под защиту собственной стены. Он мог бы поклясться, что гном просто перехватил все его снежки, взял из воздуха и вернул назад. Ответить тем же самым, попытаться перехватить снежки еще раз Эрик не решился. Вдруг один какой не поймаешь? Обидно проиграть из-за одного-единственного попадания.

Некое невероятное снежное чудовище, слепленное, наверное, не меньше чем из сотни снежков, тяжело перелетело через стену и рухнуло рядом. Эрик кубарем отлетел в сторону, спасаясь от снежных брызг, словно это и впрямь было нечто представляющее опасность, нечто способное его уничтожить.

Время, время, время! Сейчас наставник скажет «стоп», а он так ничего и не сделал.

Слепив четыре снежка, Эрик кинулся на отчаянный прорыв.

«Хоть одним, да попаду!»

Орлом взлетая на гребень вражеской стены, ожидая неминуемого града снежков в лицо, замахиваясь для решительного, пусть и посмертного удара… он был внезапно и безжалостно расстрелян в спину. Коварный гном, ухмыляясь, стоял на гребне его стены.

«И как он там оказался? Когда? Почему я ничего не слышал? Не скрипел ведь снег под его ногами! Не скрипел!»

– Я убит, наставник, – обреченно вздохнул он, роняя оставшиеся снежки.

«Да я же всерьез это все воспринимал, – вдруг сообразил он. – Снежки эти, стены… я же сражался, как на самом деле!»

– Отлично, Эрик, – улыбнулся гном.

«За что он меня хвалит, я же проиграл?»

– За то, что смог, – непонятно ответил гном на незаданный вопрос.

«Смог что? Играть? Забыть о том, что все это ненастоящее? Но зачем это наставнику? Какая от этого польза?»

Он так и не решился спросить, а гном не пожелал и дальше читать его мысли.

– Пойдем, – сказал гном.

– Да, наставник, – кивнул Эрик.

– Помнишь те пирожные, что нам подавали в Марлеции? – продолжил Шарц.

– Конечно, наставник.

– Главный повар Олдвика по моей просьбе специально для тебя приготовил такие же… помнишь, я говорил, что здешние пирожные все равно лучше? – подмигнул гном.

– Но разве я не лишен завтрака, наставник? – удивился Эрик. – Я же не смог захватить «стену».

– Разумеется, лишен, – кивнул Шарц.

– Но какие тогда пирожные? – окончательно растерялся Эрик.

– А кто тебе сказал, что мы собираемся завтракать? – плутовски ухмыльнулся гном, берясь за дверную ручку. – Мы собираемся обедать!

* * *

Равномерно поскрипывающую лестницу Эрик оценил по достоинству. «Скрипит не от старости, не оттого, что вот-вот развалится, а для того, чтобы идущего слыхать было».

Впрочем, способов попасть в любую точку дома хватает и без лестницы, но… далеко не всем об этом известно. А для тех, кому все-таки известно… кто знает, что приготовлено наставником на других возможных маршрутах? Если не знаешь – лучше не проверять. Это для простых смертных обычный скрип припасен, а для всех прочих…

Скрипнувшая дверь прервала его размышления.

– Это мой новый ученик – Эрик, – сказал наставник тем, кто был внутри.

И Эрик поклонился, бормоча что-то приличествующее случаю.

– А это моя семья, Эрик, – продолжил Шарц, начиная представлять присутствующих: – Это моя жена – леди Полли, с ней тебе ни в коем случае не следует спорить, я сам этого никогда не делаю. Это мои дети, Роджер, Джон и Кэт, будь очень осторожен с ними, они воистину опасны для жизни, я никогда не могу предугадать, что они вытворят в следующий момент!

– Ура! – закричали «опасные для жизни» дети. – А нам можно будет поиграть с Эриком?

– После завтрака, – промолвила леди Полли. – Проходи, Эрик, садись.

– Я не хочу завтракать! – тотчас заныла Кэт.

– Абсолютно правильно, – кивнул Шарц. – Никто из нас не будет завтракать, потому что сейчас не завтрак, а обед. А раз обед, значит, надо обедать, это же ясно!

– Как обед? – слегка удивилась Кэт. – Какой еще обед?

– Самый настоящий, – без улыбки подтвердил сэр Хьюго Одделл, почтенный отец семейства. – А кто не верит, может у Эрика спросить.

– Да быть того не может! – ухмыльнулся Роджер.

– Поклянись! – уставившись на бывшего ледгундского агента, потребовал Джон.

– Клянусь! – торжественно проговорил Эрик.

«Они все психи, все!»

– А почему? – с каверзной улыбкой спросила Кэт.

– А потому что я вашему папе в снежки продул, – в ответ улыбнулся Эрик. – Каждый раз, когда такое происходит, сразу настает обед. Так что ничего не поделаешь.

«Боже, что за чушь я несу?!»

Эрик даже испугался, услышав от самого себя такое. Кто-то незнакомый, кто-то сидящий глубоко внутри вдруг ответил этим детишкам. Он знал, что ответить, он даже улыбнулся. Вот знать бы еще, кто он такой, черт его побери! Каждый раз, как он в снежки продувает, сразу, видите ли, обед случается!

«Это он в снежки играл, – вдруг понял Эрик. – Он и продул, а мне теперь отдувайся!»

– В снежки, значит? – переспросила Кэт.

– Вот-вот, – с умным видом покивал Шарц. – Именно что в снежки.

– Подумаешь! – воскликнул Роджер, торжествующе поглядев на Эрика. – Нашему папе в снежки только мы не проигрываем! Да еще Его Светлость иногда… и что-то я ни разу не припомню, чтоб после этого обед случался!