Но флот ни в конце мая, ни, тем более, теперь не располагал свободными силами для ее проведения. Одних только финансовых поступлений, собранных по подписке, и выделения специальным указом из состава Заамурского округа пограничной стражи трех рот для охраны котиковых лежбищ и промыслов ценных пород рыб было явно недостаточно. Использовавшиеся до начала войны шхуны и боты Отдельного отряда вооруженных судов Приморского управления охраны рыбных и зверобойных промыслов явно не могли справиться с такой масштабной задачей в разумные сроки. Тем не менее выход нашелся.

В газетах было напечатано, что с самого начала войны все лицензии на промысел для иностранцев и российских подданных, нанимающих иностранные суда, аннулированы. Следовательно, вне зависимости от бумаг, кто не русский – тот браконьер. А поскольку браконьерские шхуны под любыми флагами активно ведут разведку в интересах противника, по законам военного времени, согласно новому указу генерал-губернатора и наместника, подлежат уничтожению или аресту на месте задержания у Командор, Камчатки, всей гряды Курильских островов, во всей акватории Охотского моря и в северной части Японского. Пограничная стража объявила набор добровольцев из числа судовладельцев-промысловиков для наведения порядка. Все конфискованное у браконьеров будет делиться поровну между казной и владельцами судов, изъявивших желание участвовать.

Как и ожидалось, уже через пару дней от желающих встать на охрану наших морских богатств не было отбоя. Появилась возможность выбирать самые крепкие и ходкие суда с опытными экипажами. И уже к середине августа в поход отправилось более полутора десятков шхун, предоставленных местными промысловиками и укомплектованных дополнительно моряками, казаками и охотниками из пограничной стражи.

На каждой из них установили по две-три списанные с миноносцев и старых кораблей многоствольные 37-и 47-миллиметровые пушки или митральезы, пылившиеся во флотских арсеналах, так что, уступая в размерах, по огневой мощи они гарантированно превосходили потенциального противника. Миндальничать никто не собирался. Война, знаете ли!

Результаты появились уже к концу месяца, когда в Корсаков, Николаевск-на-Амуре, а потом и во Владивосток потек ручеек конфискованных шхун и даже небольших пароходов. Причем английских, канадских и американских судов среди них было гораздо больше, чем японских. Их экипажи иногда даже могли предстать перед судом для отправки на каторгу, но чаще все решалось на месте в яростных перестрелках. Хорошо осознавая стоявшую перед ними перспективу (от пяти лет каторги и выше), легко сдаваться никто не хотел.

Однако «винчестеры» и «Лиэнфилды» против русских пятистволок, как правило, оказывались неубедительными. Поэтому редкие уцелевшие представители цивилизованных стран, в конце концов, начинали переговоры. Правда, как выразился один из казаков, «уже с мокрыми штанами».

Самый жирный разовый «улов» пришел в Корсаков от острова Матуа. Своими же американскими экипажами (которым обещали амнистию за ценную информацию и содействие) под командой наших казаков было приведено сразу пять паровых шхун. Еще две из той же флотилии пришлось разбить из пушек в проливчике, разделяющем Матуа с островком Топорковый в юго-западной части острова для принуждения к капитуляции крупной браконьерской фактории.

Добытые суда очень заинтересовали военных, поскольку из-за некоторых специфических условий браконьерского промысла, особенно проявившихся именно в последние годы (котиков и тюленей старались бить на путях миграции из шлюпок), шхуны оказались довольно ходкими и мореходными. Имея водоизмещение от полутора до двух сотен тонн, они оборудовались средствами для быстрого спуска и приема на борт большого числа четырех-шестивесельных гребных шлюпок. Штук по восемь на корабль! Перспектив использования таких трофеев открывалось множество.

В дальнейшем, когда экспедиции удалось добраться до камчатских берегов, поток призов только увеличился. На острове Шумшу был разгромлен японский гарнизон в поселке Катаока и взят в плен его начальник лейтенант Исокава. Его вместе с почтой с Камчатки доставили в Корсаков на одном из трофейных пароходов вместе с грузом красной рыбы, консервов из горбуши, кеты и трески, икры и шкур, сразу переправив во Владивосток.

Население острова, состоявшее из японцев, с момента поселения в тех местах промышлявшее браконьерством и мародерством в наших водах, оказалось настроено весьма враждебно, так что всех их от греха подальше пришлось вывезти для интернирования и принудительных работ на Камчатку.

В этом сильно помог встретившийся караван шхун петропавловского купца Огородникова. На Камчатке уже знали об успехах недавно прибывшей эскадры Рожественского, и предприимчивые люди резко активизировались. Объединившись в «Торгово-промышленную Петропавловскую артель», которую и возглавил Огородников, они снарядили восемь парусных судов, вооружили их, чем нашли, и отправили в Николаевск-на-Амуре с различными сезонными грузами, рассчитывая там продать все это выгоднее, чем заезжим купцам.

Но кроме торгового интереса имелся еще и расчет: получить самую свежую и достоверную информацию о ходе войны, воспользовавшись чем, можно будет и торгануть более удачно, чем теперь. Поскольку из-за отсутствия телеграфа все новости в Петропавловске узнавали от приходивших преимущественно из Сан-Франциско пароходов с большим запозданием и в сильно искаженном виде, ориентироваться с рынками сбыта и ассортиментом предлагаемых товаров было трудно.

Кроме того, они передали жалобу на начальника Командорских островов статского советника Гребницкого. В ней сообщалось об активном препятствовании с его стороны промыслу зверя и потворствовании английским и американским интересам на Командорах и в прилегающих водах. Многие промысловики были недовольны его действиями, о чем и составили соответствующую петицию.

В ходе разбирательства, учиненного по этой скандальной бумаге, выяснилась изрядная сомнительность поданной жалобы. Сам Гребницкий, к этому времени уже почти три десятка лет бессменно занимавший пост управляющего Командорскими островами, зарекомендовал себя как дальновидный хозяйственник, организовавший строго регламентированный промысел пушного зверя с однозначными правилами охоты для всех, как иностранцев, так и русских подданных.

Кроме своих непосредственных обязанностей он вел метеонаблюдения и научную работу. Там же успел обзавестись семьей, женившись во второй раз, завести семерых детей, кроме которых в семье росла и воспитывалась девочка – сирота из айнов. Но вопреки жалобе состояния не сколотил и не имел средств даже для приобретения жилья в столице.

Чтобы обеспечить детям достойное образование, его семейство проживало в Коломне с 1898 года, а до того несколько лет в специально купленном своем небольшом имении (даче) в Новгородской губернии, лишь снимая ненадолго жилье в Петербурге.

А «притеснения промыслу» выражались введенными им регулярными запусками (полным запретом на охоту для восстановления поголовья зверя). При этом, по причине отсутствия под рукой русских кораблей, для контроля за исполнением этих правил и численностью популяции котиков на подведомственных территориях, он пользовался услугами английского охранного судна «Алджерейен» и предоставляемых торговым домом «Гутчинсон Кооль и К^о» и другими фирмами или частными лицами американских пароходов, один из которых («Минелопа») потерпел крушение в устье реки Тигиль в конце лета 1905 года. Использование английских и американских судов и послужило поводом для слухов о потворстве иностранцам⁹.

Столь неожиданная встреча на самом краю русских земель едва не закончилась перестрелкой, но все быстро прояснилось. После того как к обоюдному удовольствию бумаги передали пограничному капитану, а груз икры, рыбы, шкур, а также почти годовой продукции рыбоконсервного завода «Камчатского торгово-промышленного общества» был закуплен на месте, японцев посадили на суда, отправившиеся назад в Петропавловск.

Хотя там и без того уже негде было содержать арестованных браконьеров, последний указ генерал-губернатора, заверенный наместником императора, делал возможным в военное время производство суда над всеми браконьерами, теперь еще и подозреваемыми в шпионстве, непосредственно по месту задержания и немедленную отправку на каторжные работы для искупления вины.

Получив копию такой серьезной бумаги, камчатские заметно оживились. Это здорово упрощало дело. А дополнительные рабочие руки в тех пустынных местах просто не могли не пригодиться. Особенно в свете предписанного тем же самым указом наместника немедленного начала работ по расширению складских помещений порта и подготовке к строительству мастерских и слипа, а также береговых укреплений современного типа с позициями под батареи. Причем последних не только в самом Петропавловске, но также и других ключевых пунктах побережья полуострова (на западном берегу в Большерецке и Тигиле, а на восточном, помимо Авачинской губы, еще и в Усть-Камчатске). Артиллерию, которую обещали доставить еще до начала зимы, предписывалось установить и испытать до установления морозной погоды. Кроме Камчатки предстояло укрепить в срочном порядке все прочие посты Берингова и Охотского морей.

Покончив с этим щекотливым вопросом, на Шум-шу оставили гарнизон с береговой батареей из двух пушек, установленных на колесных лафетах, и двинулись вдоль западного камчатского берега. Впоследствии этот гарнизон захватил и отправил в Корсаков еще несколько шхун и пароходы «Ройе-мару» в 340 тонн, «Хокаи-мару» в 705 тонн и «Сейрю-мару» в 328 тонн, используемые японцами на вывозе рыбы.

Уже к середине осени вдоль всей Курильской гряды начали регулярно курсировать не только русские промысловые суда, но и эти товаро-пассажирские пароходы, «перекрещенные» русскими именами. До конца сентября они доставили в Петропавловск полевую артиллерию с боеприпасами (старые горные пушки Барановского) и войска для усиления гарнизонов, а также более полусотни орудий для вооружения береговых батарей.

А экспедиция всего за месяц конфисковала 34 судна, потопила 17. Арестовали, выселили и после суда отправили на принудительные работы более 4000 человек, занимавшихся незаконным промыслом и его переработкой на нашем берегу. Кроме конфискованного вместе с судами, на складах факторий обнаружили и изъяли: шкур котиков, голубых песцов и командорских бобров на 693 тысячи рублей, 785 пудов икры, 17 754 пуда готовой к вывозу соленой рыбы и более 30 000 пудов рыбных туков. Припрятанные иностранцами заначки находили до самой зимы. Вконец обнаглевших японских и прочих браконьеров явно застали врасплох. Такого успеха никто не ожидал.

А в самом Владивостоке тем временем продолжало увеличиваться число квалифицированных рабочих рук и технические возможности порта. В частности, была запущена вторая электростанция, ускоренными темпами шел монтаж нового кузнечного и литейного оборудования в еще только строящихся новых заводских корпусах и окончательно введен в действие второй сухой док, куда встал «Сисой». Объемы капитальных вложений, освоенных за одно это лето, уже приближались к суммам, затраченным на портовую инфраструктуру за все предыдущие годы.

Не имея возможности полностью придушить японскую агентуру, не оставляли попыток ее обмана. В частности, именно из этих соображений эсминцы Андржиевского после неожиданно быстрого, для многих, завершения корпусного ремонта в весьма развившихся миноносных мастерских бухты Уллис сразу убрали с глаз долой, объявив выговор начальнику отряда за неудовлетворительное техническое состояние вверенных ему кораблей. В городе вовсю судачили, что по итогам ревизии восстановлению они не подлежат по причине износа. При этом документы всех членов команд этих миноносцев провели по штабным канцеляриям как убывающих для дальнейшего прохождения службы (по слухам на третью эскадру для доукомплектования). После чего, снабдив ими группу отправлявшихся на долечивание или комиссованных по болезни или ранению матросов, с оркестром и всеми почестями отправили с вокзала.

А в мастерских бухты Уллис, параллельно с начатым сразу ремонтом номерных миноносцев, приступили к работам на второй тройке эсминцев. Их также поставили в плавучие доки, но из-за нехватки времени и рабочих рук с ними «темнить» не стали, сразу наняв китайцев для очистки подводной части и прочих грязных работ. Большая часть материалов для них была заготовлена заранее или приспособлена из остатков привезенного с завода Крейтона. Это провели по бумагам как запчасти, снятые со списанной и якобы уже частично разобранной первой тройки. Все остальное нашлось в крепости.

Поскольку корабли первого минного отряда имели заметно меньший «штормовой пробег», их общее техническое состояние оказалось лучшим, так что, по прогнозам специалистов, работы с ними много времени не потребуют. В штабах ожидалось, что они войдут в строй одновременно со вторым отрядом, что было бы весьма кстати. Оставалось проследить, чтобы они нигде не появлялись одновременно обоими отрядами. В этом случае начавшееся мелькание на горизонте характерных четырехтрубных силуэтов вражескую агентуру не должно было встревожить.

С началом массового ремонта сметы постоянно росли. Объем предстоящих работ просто «зашкаливал». По выражению флагманского механика Политовского, для полного восстановления некоторых самых активных участников всех боев потребуется их чуть ли не полная разборка. Но ни времени, ни возможности для этого, естественно, не было, так что снова предстояло ограничиться максимально реализуемым в приемлемые сроки повышением резко снизившихся боеспособности и ходовых качеств.

Попутно на «Светлане» и «Богатыре» планировали заменить радиостанции на привезенные немцами. Эту часть работ новые союзники целиком брали на себя. Еще один свежий комплект радиооборудования большого радиуса действия уже монтировали на «Николае I».

Вопрос об отдыхе экипажей все же решился положительно. Несмотря на явную зажатость по срокам, в этом остро нуждались все: от нижних чинов до командиров кораблей и отрядов. Немедленно предоставлялось по двое суток выходных посменно с последующим вахтовым отдыхом не менее недели с сохранением ограничения рабочего и учебного времени.