Часть первая. Тень

Удел скитающейся тени – вечный страх и бегство от самого себя…

Среда, 25 ноября 2020 года

Миновали четыре страшные голодные зимы. На подходе пятая – тоже лютая, беспросветная, с метелями, с пеплом, с убийственными морозами. Дорога на север, по какой Дин Тейлор однажды слепо отправился настигать наболевшую мечту, оставив семейство Флетчеров, в конечном итоге пошла по кривой, круто извернулась, повела далеко прочь…

За время странствия в нем надломились порывы, светлые помыслы, вера. К сердцу подступили тревога, сомнения. Закачался весь уклад жизни, все естество. Позади – выцветшее прошлое, впереди – темный омут, зовущийся «будущем». С тем он, непримиримый, в испугах, и шел долгие годы невесть какими путями, куда глаза глядят. Рассветы встречал, где укажет Бог: в пустых берлогах, норах, катакомбах, засыпал в любой занюханной дыре, лишь бы не залезли звери и не отыскал человек. Охотился яро, безумно, ничем не уступая четвероногим хищникам. Часто ел сырое мясо, пил животную кровь, шкуры пускал на одежду, заплатки, теплые стельки. Во всем – полное затворничество, осмысленная дикость, борьба с собой, с природой, тупое желание выжить любой ценой.

Случалось, к нему прибивались такие же заблудшие «тени», но судьба, будто издеваясь, отбирала и их, жестко разнимала: Дина – к живым, а тех – к мертвым, к земле, к праху… И вновь невыносимое одиночество, пугающее молчание. Не с кем поговорить, а голос собственный противен, отвратителен, век бы не слышал. Так, сквозь недели, месяцы, часто сбиваясь со счета в днях, в помутнении рассудка, давал себе твердое слово, клятву: «Никаких больше напарников, никаких друзей, приятелей, компаньонов – только я и больше никого. Всех к черту!» И, пожалуй, суждено этим речам греметь в протестующей душе до последнего вздоха, но мать-удача во все зубы улыбнулась страдальцу: в пути повстречался странник по имени Саид, потерявший в кислотных дождях жену и маленького сына. В дружном тандеме, им, родственным натурам, лишенцам, удалось пересечь Ядовитую Реку и обосноваться в Заречье – глухом и свирепом крае, овеянным самыми жуткими слухами.

И с тех пор плечом к плечу бродят по этим проклятым пустым землям в непримиримом сражении за существование…

***

«Это все твоя вина, братец! Твоя! Ты – трус, жалкий трус…»

– Оливер, братишка… не надо!.. Грейс!.. Я искупил вину!.. Я… – в хрипоте сквозь дурной сон забубнил Дин ожесточившимся призракам, страшно напряг шею, взбрыкнулся – и какая-то сила за грудки вырвала из кошмара, надавала легких пощечин. Он вскрикнул – зажали рот. Заморгал, отодвигая дрему: ни Оливера, ни Грейс – один пожилой чернобородый Саид с ожогом на левой щеке строго смотрел карамельными бегающими глазами, ловил движения лица. За ним, со входа в затхлую пещеру, пластался туман, кровенела безоблачная заря и какой-то скользкий, в рези, рокот тащился сзади, сотрясая спящую округу. Отрезвев, Дин жестом попросил убрать руку, извинился: – Прости, Саид, опять ужасы покоя не дают. Уже виноватым себя перед тобой чувствую…

Саид отполз змеей, присел на застегнутый спальный мешок, встряхнул меховой капюшон и, зверьком насторожив уши, прошелестел восточным акцентом наперегонки с эхом:

– Хорошо, что здесь на ночлег остались. Орал бы так в лесу – конец нам: как собак бы зарезали! – и поучая: – Чтобы их души оставили тебя в покое и не приходили больше ночами, надо молиться, друг. С сердцем молиться каждый день. А ты не молишься и страдаешь, – неодобрительно закачал головой, что-то вставил на родном языке – и резко: – Давай поднимайся, Дин, уходить надо – идут за нами. Все-таки выследили… Пока ты спал, я выходил, на гору взбирался, смотрел, слушал: с востока плотный гул шел, яркий свет… Звери эти, каннибалы из той деревушки…

Дина до костей пробрал мороз, оторопь. Хотел ответить что-то длинное, толковое – предательски отсох язык. Промямлил по-пьяному:

– Они?.. Опять, что ли?.. – обошел затравленными глазами пещеру: на стенах – утренний иней, в углу темнел кострище, рядом походные вещи да огнестрельное оружие – ружье и карабин. Оба почти пустые. Потом прибавил: – Мы же ведь оторвались тогда?.. – и, как бы предугадывая ответ, с самоутешением: – Точно оторвались! Я же помню!.. – понизил голос: – Скажи мне, Саид, что обознался, ну померещилось тебе! Четвертый же день забегов не перенесу, копыта ведь, к черту, отброшу…

Глаза иранца почернели, брови – сдвинулись: нет, Саид не наводит жути понапрасну, опасность уже рядом. Близится продолжение жестокого преследования – без передышки, без оглядки, насмерть.

Гам снаружи нарастал со страшной силой, тишина трещала по швам.

Саид пуще заволновался, заторопил:

– Все! Живее уносим ноги, пока нас тут и не взяли…

Паковались впопыхах, как на самолет. Никакого перекуса, завтрака. Спальные мешки скрутили в скатки, пристегнули по-туристически к рюкзакам, натуго затянули шнурки, ремни, лямки. На лица натянули шерстяные подшлемники, поцарапанные горнолыжные маски, наглухо застегнулись, покрылись капюшонами, похватали оружие и – к свету, к широтам. Спасаться…

Держалось безветрие. Пустоши дремали в вязкой хмари. Тускло зеленели снега, выпавшие с середины осени. Впереди, уходя в неясную даль, – крутой склон, дальше – равнина. Справа темнели косогоры, холмы, усыпанные вековыми исполинскими валунами, виднелся лесок, слева – мглистая чаща, вся в головешках, в палых исковерканных деревьях. Там напорошило по колено да плюс валежник: увязнешь, переломаешься. Бежать куда-то еще – верная погибель.

Дин замер в двух шагах от Саида, боязливо оглянулся: вдалеке, на скосе, из серизны просеивались бельмастые фары снегоходов, гремели двигатели, грубо скрежетали гусеницы. Кажется, слышались голоса, но их перебивало расстояние, общий шум. Шли цепью, не меньше дюжины. Каких-то минут пять-десять и – настигнут. Что такое машина против ног? Смех…

– Бензином запаслись как в экспедицию… – пробасил Дин, волнительно хмыкнул, поглядел на напарника. Тот, отставив карабин, дергал правой ногой, пыхтел, выдувая пар, всем видом показывал, что надо сейчас же уходить. И продолжил, торопливо рассуждая: – По склону, Саид, нельзя – забьют налету, а по камням… – ткнул на холмы, – сам понимаешь…

– Через чащобу! – мигом скомандовал Саид и резво взял старт. Потом уже на ходу, дробя предложения: – Там снег глубокий… Ветви… Деревья… Техника не проедет. Пойдут пешком. Скроемся. Давай нагоняй!

«Здорово придумано, друг, – одобрил в мыслях Дин, – голова!»

Бежали друг за дружкой, тяжело торили снега, тонули, ругались, нередко падали. Минутки уплывали, а до цели далеко. Но одинокие фигурки с высоты – легкие мишени. Их заметили. Рев снегоходов загремел злее. Вот уже ударили напором ручные прожекторы, подсвечивая будущие жертвы. Дикая облава на людей началась. Охотничьи угодья – все вокруг.

– Засекли?.. Уже?.. – растерянно уронил Дин, даже замедлился, засмотрелся на загонщиков с обмершим сердцем – те выкручивали ручки газа на максимум, вытягивались в полный рост. У кого-то блеснуло самодельное копье, расправилась сеть, засвистела, вырисовывая круги, верткая бола, закрутились лассо. – Как же быстро…

– Ничего, друг, ничего… – с усилием, пряча животный трепет, утешил с виду невозмутимый Саид. Ужас выдавали только движения – дерганные, в пароксизме, и голос – скованный, в невероятном напряжении. И повторил: – Ничего… осталось чуть…

А Дин думал свое: «Не поспеем – пропадем, конец…»

Только неказистыми медведями вдвинулись в чащобу – в пяти шагах от Саида, в высокий сугроб, выбивая зеленое крошево, вонзилось кустарное людоедское копье. Здоровое, забойное: попади такое в спину – сиюминутный труп. Взвизгнул негодующий рык. Сработали тормоза. Заглохли снегоходы. Шум, суета, ругань.

– Дин, ты рядом?.. – спрашивал на бегу Саид, тщетно озирался в повсеместной мге, вшибался, как слепой, в стволы, кусты… Безумные глаза искали напарника, рисовали жуть, уродство. – Дин, ответь!.. Ничего не вижу…

Дин, спотыкаясь, в поту, ощупью несся через сухолом, тоже выискивал друга в седой пелене и никак не мог разобрать: вроде рядом, а где – не понять. Драл глотку, сбиваясь на старческий хрип:

– Тут я! А ты где?.. Саид… – и опять, громче, наплевав на осторожность, на дикарей за спиной: – Не молчи – потеряемся совсем!..

Непрекращающийся хруст под ногами рассек отрывистый шелест, Саид на мгновение появился из кутерьмы, двинулся в сторону напарника – и с коротким криком взад, зашуршал снегами, сушняком. Потом из непроглядности выполз сдавленный стон, хлестнул зарядом карабин и ужасающе смолк, шепотком разошелся по воздуху. Дин вмиг осиротел, сжался душой до размеров муравья, блохи. Запредельную тоску и боль утраты пока глушили непрерывная беготня, стремление спастись. Знал: они придут позже, с усталостью, когда остынут кровь и сердце…

«И сделать ничего не смог… – бичевал себя, – тварь я жалкая, трус и есть. Правы были брат и сестра. Бог мой, страшно-то как! Господи, спаси меня и сохрани…»

За мыслями не заметил крутого обрыва, в последнюю секунду остановился, чудом балансируя на краю: ниже, как в пуху, – заснеженное поле, левее – другой лес, очертания каких-то зданий с трубами, кранами. Периметр опоясывал забор. Чуйка подсказывала, что это – завод, а стало быть, можно попробовать затеряться, наконец-то оторваться.

– Надо туда… – успел просипеть Дин, но что-то тяжелое с высвистом туго перетянуло икры, словно питон, сшибло с ног. Он бревном покатился вниз, подпрыгивая на кочках, закрываясь от ударов. Близ рук друг за другом пронеслись два копья, чиркнули по льду. Сверху заслышались истерические вскрикивания охотников – жгла досада от промахов, упущенного шанса быстро прикончить двуногую дичь.

У подножья Дин вскинул глаза: трое длинноволосых в горнолыжных масках, шапках, теплых куртках вроде собирались прыгать следом, но передумали, повернули обратно к снегоходам. Пользуясь передышкой, в молитве ощупал себя: руки-ноги, кажется, целы, но ребра ноют – все-таки умудрился отбить. Бегло проверил снаряжение – недосчитался ружья: выронил, теперь уж не найти. Выдернул костяной нож из чехла на лямке, перерезал болы – бечевку с привязанными камнями, – вскочил.

– Добегу… еще есть время… – и стремглав к примеченным сооружениям, помогая руками держать темп.

Опять взывала техника каннибалов, ошеломляя безмолвное пространство. Гомон поплелся дальше – догадались, куда двинется добыча, пошли на обгон.

«Там меня взять хотят, скоты… – думал Дин, – а другой дорогой пойду – точно сгину. Тут-то хотя бы шансы кое-какие есть…

Пересек поле, лес. Весь запыхавшийся, почти безоружный, со свинцовыми от изнеможения ногами, дрожащий, нашел дыру в заборе с расквашенной колючей проволокой, проник на заводскую территорию. Охотники догнали через минуту и – за ним. Животный инстинкт гнал Дина к крупным строениям с крышами, с целыми стеклами, дверьми – значит, внутри точно безопасно, раз не рухнули за столько лет. Обегал гнилые автомобильные остовы, кабельные катушки, штабеля бетонных плит, соображал, в каком здании лучше скрыться, но ничего не приходило на ум: в мозгах сплошной перепляс, мрак.

– Ошибусь – схватят, как Саида… – твердил Дин, вертел головой – повсюду заснеженность, множество серо-черных молчащих склепов. С виду обещают спасение, на деле – кончину. Чему верить: логике или эмоциям? Не понимал, не получалось сделать выбор. – Решать надо сейчас, – обернулся – звери дышали в пятки, выкрикивали что-то, готовились кидать лассо, из-под подметок – снопы снега, глаза горели голодным огнем, – тянуть нельзя…

Влетел плечом в железную дверь – не поддалась, со второй попытки вынес ногой. В помещении темно, сухо, прело, нечем дышать. Виделся большущий цех, станки, очерчивались коридоры. Пошел пролетами, заглядывал в кабинеты – тупики, завалы, обрушения: отсиживаться здесь – верная смерть. Нагоняющие застопорились – плохо видно, непривычно. Разделились. Дина оставляли силы, мозги кипели, тело требовало отдыха. Нашел какую-то каморку, нырнул – и едва не свалился на арматуры, успел схватиться за дверной косяк. Долго плутал и не нашел ничего лучше, как укрыться за стеной.

– Надо углубиться – дальше наверняка что-то найдется, – проговаривал себе, выглядывал из-за угла – позади пока тихо, можно перевести дыхание. И сразу мысленно: «Одного ведь уже забрали, суки. Оставьте меня в покое. Оставьте, ну…»

Из цеха выпорхнула разумная, с баском, человеческая речь:

– Ты можешь прятаться в тени, мясо, играть с нами в прятки, но мы все равно отыщем тебя и запорем так же, как и твоего дружка! – кашель, смех. Крошились камни, стекла – шли искать всей толпой. И дальше: – Зима скоро, морозы возвращаются, наши семьи голодают, а ты – кабан крепкий! Одного тебя дети и женщины будут глодать не одну неделю! Остатки пустим на заготовки, а из костей и хрящей наварим отменных супов, – потом с угрозой: – Мясо, слышишь? Выбора у тебя все равно нет: нас – двенадцать, ты – один теперь! Что ты можешь сделать? Не тяни резину! И так из-за вас нажгли месячный запас драгоценного бензина…

«Только бы выбраться… – крутились у Дина мысли. – Только бы дожить до завтра…»

А тот продолжал:

– Чем быстрее вылезешь, мясцо, тем скорее вернемся в деревню! Ты тратишь наше время…

Дин заслушался и проглядел охотника, показавшегося из-за угла. Он собрался уже покликать остальных, но тот вовремя заткнул рот, затащил в укрытие и, свирепо втиснув в стену, бесшумно переломил кадык локтем, будто ветку. Через полминуты – перекличка: не досчитались одного, запаниковали. Хлеще принялись прочесывать здание. Отзвуки скакали от стен, будоражили сумрак. Затем нож Дина нашел глотку еще одного, потом еще двоих, собирающихся взять того в кольцо. Потери росли.

Вожак, что недавно витийствовал и уверял Дина в тщетности сопротивления, теперь не на шутку перепугался за собственную шкуру, начал отзывать людей из бойни, в какую сам же их и заманил:

– Плевать на него! Пусть сгниет здесь! Уходим все! Добычи хватит! Живее!.. Уходим!..

Топот отдалялся, а с ним – густела темнота, обрастали мрачными красками голый пол и потолок. Зловеще глядели чернотой дверные проемы. Спустя минуту прорычали снегоходы. Погоня отстала.

Дин долго молчал, не мог унять дрожь. В душе – пожар, на сердце – хлад. Потом набожно перекрестился три раза, забив пальцами по лбу, груди, плечам, закрыл глаза и сказал себе, тьме, тиши:

– Живой… уцелел… – истомлено стукнулся затылком о стену, заходил грудью, жадно дыша, – все кончено…

Убитых обыскал, не нашел ничего. Забрал только теплые ботинки взамен прохудившимся. С час, наверное, бестолково блуждал по коридорам, как привидение. Наконец обнаружил выход. Вышел. В лицо дыхнуло по-зимнему, стало зябко. Опустошенный, жалкий, сломленный, Дин некоторое время простоял истуканом, потом плюхнулся в снег прямо перед дверью, сжался в комок, часто задышал, не моргая, уткнулся глазами в коленки. Внутренности грызла совесть, страхи, страдальческая печаль, случившееся и пережитое. Всего коробило, гнуло, рвало на куски.

– Прости меня, дружище, не уберег тебя… – всхлипнул, вложил лицо в ладони, горько заплакал. Своя незаслуженная жизнь как-то разом опостылела, от нее тошнило, воротило, несло смрадом и человеческой грязью. Плечи затряслись, ко рту полез вой, к голове – извечные вопросы: куда теперь идти? Что делать? Где искать убежище? Отвык решать их в одиночку без мудрых советов Саида, думать за себя, а не за двоих. А сегодня все перевернулось кверху дном, полетело в тартарары. – Если бы пошли косогорами… А теперь ты у них… – забил кулаками по вискам, ушам до звонка, затем с самобичеванием, в слезах: – Никого не могу уберечь… Всех теряю!.. Что же это за проклятие такое?..

Дневной свет алел, поднимался ветер. Издали доносились звериные склоки, скулеж, траурное карканье.