§ 3. Ощущения как разновидность образов восприятия

Что такое перцептивные феномены – ощущения и образы восприятия? Не буду даже пытаться давать сложных определений, потому что ощущения и образы нельзя вербально описать так, чтобы они стали понятными для человека, лишенного, например, соответствующих органов восприятия. В этом и заключается неповторимая специфика чувственных репрезентаций^[18]. Предлагаю сделать проще: проведите пальцами по поверхности стола, кресла, любого другого предмета. То, что вы испытываете, – тактильное ощущение. Лизните языком крупинку соли или сахара. То, что вы чувствуете, – вкусовое ощущение. Сдавите и понюхайте лимонную корку, то, что вы ощутите, – обонятельное ощущение. То, что вы чувствуете, приближая руку к огоньку горящей спички, – ощущение тепла, а при прикосновении к огню – ощущение боли от ожога. Закройте глаза и поверните лицо к солнцу или сильному источнику света. То, что вы испытываете даже с закрытыми глазами, – зрительное ощущение света. Возьмите в руку лед, и вы почувствуете ощущение твердости и холода, через некоторое время вы почувствуете и ощущение наличия жидкости в руке.

Разные органы чувств обеспечивают формирование разных репрезентаций одного и того же объекта: его визуальный образ, его запах, издаваемый им звук, вызываемые им тактильные и другие ощущения. Среди перцептивных репрезентаций можно выделить репрезентации, позволяющие сознанию конституировать предметы физического мира, – образы восприятия, и репрезентации, не позволяющие их конституировать в завершенном виде, – ощущения. До сих пор в психологии принято считать ощущения элементами образов восприятия. Представление о том, что образы восприятия складываются из более простых психических явлений – ощущений, восходит к работам основоположников психологии. Однако для того, чтобы разобраться, как ощущения и образы восприятия соотносятся друг с другом, необходимо понять, какие функции они выполняют, а главное – что они собой представляют феноменологически.

Нетрудно заметить, что конкретное ощущение позволяет нам лишь выделять в окружающей реальности определенное множество объектов, обладающих способностью вызывать у нас это специфическое психическое явление. Например, множество кислых, множество светлых или множество теплых объектов. В отличие от ощущения образ восприятия уже позволяет выделить конкретный объект из множества сходных с ним объектов, точнее, выделить завершенную репрезентацию из множества сходных с ней репрезентаций той же модальности. Например, зрительный образ дает возможность выделить конкретный предмет из множества кислых, множества светлых или множества теплых предметов.

Следовательно, ощущение, будучи вполне самостоятельной репрезентацией предмета в отдельной чувственной модальности, все же менее информативно, чем образ его восприятия. Оно позволяет человеку лишь заметить нечто в окружающем мире, то есть обратить внимание на факт существования этого нечто. При этом оно конституирует не предмет, а нечто. Целое множество неясных сущностей, сходных в данной сенсорной модальности. Образ восприятия же, являясь более информативной репрезентацией, конституирует в сознании определенный предмет, сразу выделяя его из множества прочих сущностей, даже очень сходных с ним в тех же модальностях.

И ощущения могут конституировать предмет, но лишь если появляются дополнительные ощущения в иных модальностях, то есть сознание из разномодальных ощущений (пахнущий лимоном, шероховатый, желтый и т. д. объект) создает комплексную репрезентацию предмета, своего рода полимодальный образ восприятия.

Различия в информативности для человека между образами восприятия и ощущениями обусловлены разной степенью развития у него анализаторов и мозговых структур, участвующих в создании соответствующих перцептивных репрезентаций, например зрительного образа и вкусового ощущения. То, что и ощущения, и образы восприятия – перцептивные репрезентации, различающиеся лишь модальностью и степенью своей сложности, дифференцированности, подтверждается тем, что у людей с выраженными дефектами органов зрения и слуха вместо образов восприятия могут возникать лишь ощущения, зрительные или слуховые.

Эти зрительные или слуховые ощущения не позволяют больным людям дифференцировать воспринимаемые ими сущности среди множества других, сходных с ними. Получается, что ощущение отличается от образа восприятия своей меньшей субъективной информативностью, и это не позволяет ощущению сформировать полноценную перцептивную репрезентацию предмета, которая дала бы возможность воспринимающему конституировать и выделить предмет среди прочих сходных с ним в той же модальности.

Зависимость информационной насыщенности (дифференцированности) образа восприятия от возможностей конкретных рецепторных аппаратов проявляется, например, в различиях результатов зрительного восприятия у человека с хорошим зрением и близорукого или у человека с обычным зрением и дальтоника. Чем лучше развит анализатор, тем больше новых элементов предмета он позволяет репрезентировать. Выявление новых сторон предмета является мерилом и критерием эффективности и органа чувств, и создаваемой сознанием с его участием целостной психической репрезентации.

Отличие ощущения от образа восприятия в том, что в ощущении есть лишь сенсорный регистр (модальность), интенсивность и чувственный тон (приятное – неприятное), но нет других составляющих, которые можно назвать «направлениями репрезентирования» или «ощущениями», тогда как в образе восприятия их много. Например, в слуховом образе восприятия отдельно репрезентируются интенсивность звука, его тембр, удаленность, локализация, направление движения и т. д. В зрительном образе специально и независимо репрезентируются локализация, цвет и форма предметов, градиенты его поверхностей и углы их наклона, фигура и фон, яркость и затемненность и т. д., которые в итоге и формируют детальный образ предмета.

Образ восприятия – это «полноценная» чувственная репрезентация, конституирующая отдельный предмет. «Полноценная» в том смысле, что ее «достаточно» для выделения данной сущности из множества сходных с ней даже в той же модальности. Образ восприятия не просто конституирует сущность. Наш здравый смысл отождествляет его с ней, а в языке он обозначается существительным. Ощущение же – это «неполная» или «недостаточная» репрезентация, так как она не способна конституировать определенную сущность, хотя и позволяет сознанию регистрировать множество сходных в конкретной модальности сущностей. Наш здравый смысл связывает ощущение с внешним миром… В языке оно обычно обозначается прилагательным, реже – существительным.

Очевидно, что ощущение и образ – это близкие психические феномены, различающиеся лишь степенью своей сложности. Правильнее поэтому говорить о единых перцептивных феноменах, различающихся лишь степенью своей дифференцированности, или об образах восприятия разной модальности и разной степени информативности, которая обусловлена особенностями развития соответствующих органов чувств.

Можно предположить, что зрительный анализатор, позволяющий нам получить наиболее «полную» репрезентацию предмета – зрительный образ, объединяет в нем сразу несколько зрительных ощущений, вызываемых объектом: яркость, цвет и текстуру поверхностей, их градиент, углы наклона и т. д., которые и формируют целостный зрительный образ. По крайней мере, гипотеза о таком объединении зрительных ощущений не вызывает отторжения. Зрительный образ в результате как бы замещает собой сразу множество более «простых» репрезентаций предмета (визуальных ощущений), аналогичных по «уровню» – глубине репрезентирования ощущениям иной модальности, создаваемым другими менее развитыми у человека сенсорными анализаторами. При этом образ восприятия органично объединяет все то, что можно условно назвать зрительными ощущениями, в целостную репрезентацию, или гештальт. Количество здесь переходит в качество, позволяющее сознанию конституировать в визуальной модальности конкретный физический объект и отличать его при этом от сходных объектов.

Ощущения, вызываемые элементом «реальности в себе», который сознание конституирует в форме предмета или явления, как и образы его восприятия, – это разномодальные репрезентации самого предмета, а не каких-то дополнительных сущностей, то есть его (предмета или явления) свойств, как принято считать. Но это дополнительные и второстепенные по отношению к зрительному образу восприятия репрезентации предмета, так как не позволяют выделить данный предмет из прочих. Они превратились поэтому для человека в то, что принято называть чувственно воспринимаемыми свойствами предмета.

У «реальности в себе» потенциально огромное множество свойств, которые, вероятно, могут быть конституированы иными формами сознания^[19], но человеческое сознание в состоянии репрезентировать лишь некоторые. Следовательно, нет ни одного свойства, приписываемого нашим сознаниемпредмету, которое можно расценить как «внутренне присущее» ему и независимое от человека. Все свойства, как и сам предмет, конституированы в таком специфически человеческом (антропоморфном) виде именно человеческим сознанием, взаимодействующим с элементом «реальности в себе».

§ 4. Соотношение репрезентации и предмета

Все предпринятые на протяжении последних веков многочисленные попытки разделить физическое и психическое завершились полным провалом. С. Л. Франк (1995, с. 77) пишет, что теория дуалистического реализма возникла, когда заметили, что воспринимаемое есть нечто идеальное, данное в акте познания. При этом сам предмет мыслился независимым от его восприятия. Это могло быть истолковано только одним способом: восприятие предмета есть точное отображение, копия самого предмета.

Автор (с. 78) указывает, что нам дан только образ восприятия, но наш здравый смысл умудряется удвоить его, превратив в предмет и образ предмета. Автор говорит о возникновении неизбежной дилеммы: «… Либо в восприятии нам вообще дан не “сам предмет”, а только его образ, так что все, что мы противопоставляем “образу” в качестве самого предмета, или вообще есть нечто невозможное, или же, поскольку оно возможно, есть тоже только образ, – либо же нам каким-либо образом доступен или дан сам предмет и у нас нет и нам не нужно никакого образа, который духовным воспроизведением предмета делал бы его доступным нам» (там же).

Мне представляется очевидным, что дуализм появился в результате осмысления человеком одновременного наличия в его сознании образов представления и воспоминания предмета наряду с образами восприятия того же предмета. Б. Рассел (2001а, с. 247) тоже говорит, что, обсуждая «коренное различие между духом и материей», люди в действительности имеют в виду различие между зрительными или осязательными восприятиями и «мыслью» в виде воспоминания, чувства удовольствия или волнения. То есть они имеют в виду различия внутри мира сознания, так как восприятия являются такими же психическими явлениями, как и «мысль». Ж.-Ф. Лиотар (2001, с. 64) тоже полагает, что дело здесь в психической феноменологии.

Данная проблема, впрочем, настолько сложна, что даже великие порой терялись в ее лабиринтах. Например, Э. Шредингер (2005, с. 85–88) отмечает противоречия в высказываниях самого Б. Рассела по этому вопросу.

Я полагаю, что нас сильно запутала декартовская парадигма. Декартовская парадигма (а его дуализм материи и сознания – именно парадигма) – это глобальная концептуализация реальности, которая рассекла в XVII в. человеческую реальность на две половины. Все следующие века она определяла пути развития гуманитарных наук. Правильнее даже сказать – науки вообще. Мы и сейчас дуалисты, хотя уже начали осознавать, что эта парадигма неверна и ее следует менять.

Многие исследователи сегодня искренне декларируют отказ от декартовского дуализма. Но заявления ничего не меняют. Чтобы на самом деле отказаться от него, надо радикально изменить собственные представления о реальности, так как идеи Р. Декарта по-прежнему составляют базис нашего мировоззрения, хотя мы чаще даже не отдаем в полной мере себе в этом отчета. Идеи о необходимости разделения реальности на психическое и физическое настолько глубоко проникли в наши представления о мире, что мы не можем просто заявить об ошибочности теории Р… Декарта. Я и сам, утверждая о неправомерности деления на психическое и физическое, постоянно пишу о физической и психической реальности. Что это, как не декартовский дуализм, сохраняющийся в моей концептуализации мира?

Смена дуалистической парадигмы – это титаническая работа, которую следует провести во всех областях науки с радикальной ревизией основных концептов в каждой из них. Для начала возможно надо отказаться от глобального концепта физическое, заменив его иным – например, чувственно репрезентируемое или воспринимаемое… Я пытаюсь сделать это ниже. Отказаться и от старого концепта психическое, резко расширив его для охвата реальности вообще. Я уверен, что работа по замене этих глобальных концептов и их производных приведет к решению множества неразрешимых пока вопросов, существовавших веками в каждой науке, и обнаружению выходов из множества тупиков.

Как следует объяснять или хотя бы описывать соотношение «реальности в себе» и человеческих репрезентаций этой реальности?

Множество авторов безуспешно пытались ответить на этот вопрос… Вполне понятны попытки здравого смысла отождествить чувственные репрезентации с окружающей реальностью, которую они репрезентируют. Г. Вейль (2004, с. 12–13) пишет, что, обладая натуралистической установкой, которой мы руководствуемся в нашей обыденной жизни, мы противопоставляем свое восприятие вещей самим физическим вещам… Мы приписываем вещам реальное существование и считаем их в основном такими (так устроенными, так окрашенными и т. д.), какими они нам являются в нашем восприятии.

Анализ нашего восприятия, однако, убеждает нас в том, что человеческое сознание не просто не копирует «реальность в себе», но создает нечто весьма отличное от нее (подробнее об этом см., например: С. Э. Поляков, 2011, с. 127–160). Причем именно это созданное сознанием нечто мы и считаем физической предметной реальностью. То, что наши чувственные репрезентации не являются ни «отражениями», ни «копиями» объектов физического мира, было очевидно выдающимся мыслителям еще в античности. Например, А. Эйнштейн (2008) цитирует Демокрита: «Условно сладкое, условно горькое, условно горячее, условно холодное, условен цвет. …Объекты чувств предполагаются реальными, и в порядке вещей рассматривать их как таковые, но на самом деле они не существуют. Реальны только атомы и пустота» (с. 166).

Э. фон Глазерсфельд^[20] пишет, что аргумент Секста Эмпирика уже более 2000 лет не дает философам покоя. Секст Эмпирик рассматривает восприятие яблока, которое наши органы чувств репрезентируют как гладкое, ароматное, сладкое и желтое. Но не факт то, что оно в действительности обладает этими свойствами. Мы лишь способны сравнить ощущение, вызываемое яблоком, с другими своими ощущениями.

Тем не менее большинство исследователей предпочитают отождествлять репрезентации реальности с окружающим миром. На протяжении веков соотношение предмета и его репрезентации рассматривали как отношения реальности и картины или реальности и чего-то вроде ее психической копии. Х. Патнэм (2002, с. 80–81) пишет, что уже приблизительно 2000 лет существует форма корреспондентской теории истины, которую античные и средневековые философы приписывают Аристотелю. Автор называет ее теорией референции как подобия. Согласно ей отношение между внешними объектами и их репрезентациями представляет собой буквальное подобие. Х. Патнэм указывает, что лишь в XVII в. эта теория стала сдавать свои позиции.

Получается, что изоморфизм объекта и образа его восприятия восходит к Аристотелю. И до сих пор отнюдь не все исследователи готовы признать, что психика не «отражает» окружающую реальность «как зеркало». Что она сложным непрямым образом репрезентирует «реальность в себе», и репрезентации эти не только не являются копиями «реальности в себе», но и вообще как-то сложно и не вполне понятно лишь соотносятся с миром кантовских «вещей в себе». Тем не менее представления об изоморфности сохраняются, несмотря на то что множество выдающихся ученых убедительно доказывали отсутствие изоморфизма «реальности в себе» и ее образов, возникающих в человеческом сознании.

Г… Гельмгольц (1999, с. 37), например, полагает, что представление (то есть чувственная репрезентация – Авт.) и объект принадлежат к двум совершенно разным мирам, которые так же не допускают сравнения друг с другом, как цвета и звуки или буквы в книге и звучания слов, которые они обозначают. Автор склонен считать чувственные репрезентации символами, или знаками, предметов. По его мнению (с. 36–37), нет смысла говорить о какой бы то ни было истинности наших представлений, кроме практической. Вопрос об истинности представления о столе (его форме, твердости, цвете, тяжести и т. д.) независимо от его практического использования бессмыслен. Как и вопрос о том, какой цвет имеет данный звук – красный, желтый или синий. Г. Гельмгольц замечает: «То, что представления не равны вещам, заложено в природе нашего знания» (с. 40).

Можно ли вслед за автором считать чувственные репрезентации символами физических вещей? Я полагаю, что нет. Во-первых, потому что без репрезентаций нет «физических вещей». Во-вторых, чаще всего понятие символы используется применительно к словам языка, и речь тогда идет уже о вербальных репрезентациях предметов. Невербальные символы – это чувственные репрезентации дополнительных предметов, которые замещают собой чувственные репрезентации основных (более важных для людей) предметов (подробнее см.: С. Э. Поляков, 2011, с. 141–143).