Цитаты из книги «Феноменология психических репрезентаций»

Понимание механизмов усвоения языка составляет, по мнению исследователей, «фундаментальную проблему» современной лингвистики. Сам Н. Хомский и его многочисленные сторонники и последователи занимают гораздо более радикальную позицию, полагая, что существуют так называемые «врожденные языковые универсалии». Н. Хомский (2005) обращает внимание на несоответствие между немногочисленными и некачественными исходными данными, которые представляет собой язык окружающих ребенка взрослых людей в процессе его обучения языку, и возникающей у ребенка в результате обучения сложнейшей и стройной системой его собственного языка.

Как я уже неоднократно отмечал, по мнению ряда авторитетных исследователей (Н. Хомский, Дж. Фодор и многие другие), «существует автономная языковая способность, которая не использует общие когнитивные способности», то есть язык является отдельной «модульной системой», независимой от всего остального познания, «язык игнорирует общий когнитивный аппарат», «разум в целом использует один вид категоризации, тогда как язык использует

Невербальные модели несравнимо более разнообразны и индивидуальны, чем вербальные, но они не могут быть никак «переданы» другому сознанию в отличие от последних. Именно вербальные модели (и в первую очередь понятия) помогают человеку выделять и упорядочивать его собственные сенсорные модели окружающей реальности. Благодаря унифицирующей и квалифицирующей функции языка ребенок начинает воспринимать собственные сенсорные переживания боли, тепла, сладкого, приятного и т. д. именно как боль, тепло, сладкое, приятное и т. п., но только тогда, когда усваивает соответствующие понятия. Соответственно сенсорные модели человека, овладевающего языком, начинают принципиально отличаться от сенсорных моделей животных появлением в их значениях вербального компонента. У взрослого человека, по-видимому, вообще нет чисто сенсорных моделей реальности. Они всегда смешанные – сенсорно-вербальные.

Автор подчеркивает роль И. Канта в установлении того факта, что понятия позволяют человеку сегментировать на чувственном уровне реальность и вычленять в ней чувственное значение, присущее данным понятиям. Благодаря понятиям чувственная реальность понимается человеком уже на ином, человеческом уровне.

Иными словами, простейшее наше ощущение – это уже результат знания, в том числе вербального, так как без последнего нет ни глубокого человеческого понимания ощущения, ни даже понимания того, что это именно ощущение. Бессмысленно рассматривать, что в ощущении «первично» или что «главное» – сенсорные или несенсорные элементы. И то и другое абсолютно необходимо, по крайней мере в человеческом восприятии. Невербальные модели несравнимо более разнообразны и индивидуальны

Разные авторы говорят об одном и том же: истинно человеческие чувственные репрезентации не могут возникнуть без понятийного мышления. Так, В. Виндельбанд (2007) замечает: …Кант установил, что то, что мы называем опытом и что эмпиризм обыкновенно рассматривает как нечто непосредственно данное, представляет собой уже переработку материала, обладающего чувственными свойствами, переработку, совершаемую с помощью категорий… Они (категории. – Авт.)… служат той организующей силой, без которой опыт был бы совершенно невозможен… [с. 52–53].

Итак, понимание воспринимаемого невозможно без актуализации в сознании воспринимающего сенсорной или вербальной психической конструкции, адекватно репрезентирующей эту реальность или сходные аспекты реальности, воспринятые в прошлом. Для того чтобы понимание воспринимаемого появилось при отсутствии адекватных моделей этого воспринимаемого, необходимо взаимодействие субъекта с воспринимаемыми объектами для построения их новой модели-репрезентации.

известную нам реальность. Примерно о том же, правда, в другой связи пишет А. А. Ивин (2003): …поведение становится понятным, как только удается убедительно подвести его под некоторый общий принцип или образец… понимание можно определить как оценку на основе некоторого образца, стандарта или правила [с. 230–231]. Другими словами, понять чье-то поведение – это значит вербально смоделировать воспринимаемое поведение и включить эту модель в некое известное уже сходное множество, обозначенное особым понятием. А. А. Ивин (2003) цитирует Д. Данина, который пишет, что сознание человека «замусорено» привычными представлениями о том, как дулжно и как не дулжно себя вести: Эти представления вырабатывались статистически. Постепенно наиболее вероятное в поведении стало казаться нормой. Обязательной, а порой и единственно возможной. …Это… тысячи заповедей общежития (мой руки перед едой). И физиологии (от неожиданности не вздрагивай). И психологии (по пустякам не огорчайся). И народной мудрости (семь раз отмерь). И здравого смысла (не питай иллюзий). …Понимание можно определить как оценку на основе некоторого образца, стандарта или правила [с. 231]. Возникновение первоначального понимания той или иной новой грани реальности и ее закономерностей связано с созданием собственных чувственных и простых вербальных моделей этих аспектов реальности, актуализирующихся в сознании каждый раз при новом столкновении со сходной реальностью и обеспечивающих субъекту возможность действия в ней и антиципацию ее возможных изменений. Глубина понимания зависит от степени развития и сложности моделей, их адекватности и пригодности для эффективной антиципации на их основе возможных изменений данной реальности. Следовательно, глубина понимания ощущения, образа или понятия целиком определяется особенностями строения психической конструкции, выступающей как значение каждого из них. Чем значение репрезентации реальности сложнее и дифференцированнее, тем глубже ее понимание. Дж. Лакофф (2004) совершенно верно замечает:

Разница в том, что человек, умеющий играть в шахматы, представляет возможный ход игры и сравнивает его с реальным ходом событий. Тогда как второй не в состоянии представить себе возможный ход игры, то есть в его сознании нет зрительных образов представления, моделирующих то, как следовало бы игрокам пойти, исходя из данного положения фигур на доске. Наличие таких моделей и есть знание данной реальности и вытекающее из него ее актуальное понимание. Понимать или не понимать можно не только понятие, но и невербальный образ восприятия, например даже возникшее ощущение. Мы понимаем нечто тогда, когда образы его восприятия в чем-то совпадают с образами, составляющими имеющуюся у нас модель-репрезентацию аналогичных аспектов реальности. И тогда, когда возникающие вербальные конструкции, описывающие его, в чем-то совпадают с имеющимися у нас вербальными конструкциями, описывающими (моделирующими) привычную

Б. Рассел (2000) пишет: Осознание универсалий называется пониманием, а универсалия, нами осознанная, называется понятием (concept) [с. 191]. Тем не менее осознание и понимание, как я уже писал выше, с моей точки зрения, совершенно разные явления. В отношении определения понятия понимание[146] в отличие от понятия осознание наблюдается гораздо большее единодушие среди исследователей. То, что понимание и осознание – это не одно и то же, легко заметить при восприятии иностранного текста. Мы осознаем наличие текста, даже понимаем, что у него, вероятно, есть недоступный нам смысл, то есть мы осознаем наличие психического образа восприятия данного объекта, но его значение недоступно нашему пониманию. Нельзя при этом сказать, что мы не понимаем того факта, что видим объект и объект этот является иностранным текстом. Следовательно, глубина понимания объекта тоже может быть разной, тогда как степень осознания всегда постоянна[147]. Г. Райл (1999) спрашивает: Он (человек, не умеющий играть в шахматы. – Авт.) видит производимые ходы так же ясно, как видит их его разбирающийся в шахматах сосед. Но ничего не понимающий в игре наблюдатель не может сделать то, что может его сосед, – оценить мастерство или его отсутствие у игроков. Так в чем же разница между простым наблюдением действия и пониманием того, что наблюдается? [С. 60.]