Глава 5.
Свадьба.

– Ты совсем не любишь меня, – надувала губки Милана, – почему ты так плохо учишься?

– Я люблю тебя больше жизни, – клялся ей Ратмир, надеясь увидеть милую сердцу улыбку. Края губ красавицы действительно приподнялись, но она теперь изо всех сил старалась сдерживать улыбку, морщила лоб и сжимала губы, отчего становилась ещё прекраснее.

– Нет, не любишь, отец Феофан мне всё рассказал.

– Я не могу рисовать, как велит мне отец Феофан, – оправдывался юноша, – он совсем не позволяет мне рисовать природу. А лица на иконах совсем не похожи на лица живых людей. Я не смогу нарисовать тебя так, как пишут святых. Не обижайся, ангел мой.

Теперь Милана уже не могла сдерживать улыбки, от которой на сердце у Ратмира тут же стало невероятно тепло. Они были одни, в городскому саду, дворовая челядь княжны гуляла где-то далеко. Уже второй год Ратмир нёс у неё службу, и это было самое счастливое время в его жизни. В последний год он каждый день по нескольку часов проводил с греческими мастерами, которые обучали его живописи. С ними же он начал учить ромейскую речь. Так же молодой человек научился собирать травы и коренья, которые затем сушил, размельчал и смешивал с водой, получая краски для палитры. Но церковная палитра казалась Ратмиру очень бедной. Она годилась только для написания церковных сюжетов и совсем не подходила для описания природы. А природные пейзажи Ратмир любил больше всего на свете, после юной княжны. Он часами проводил время за городом, собирая травы и коренья, затем сушил и смешивал их, желая получить новые краски. Юный художник мучительно просиживал часами на улице, пытаясь изобразить пейзажи с невероятной подлинностью, но получалось всё равно не очень. И тогда всё начиналось по новой: травы, коренья, смеси, краски, палитра. Зимой достать материалы стало невероятно сложно, и Ратмиру пришлось на время оставить свои поиски. Он рассчитывал, что теперь будет больше времени проводить с княжной, но вышло всё иначе. Наедине с Миланой он мог оставаться только тогда, когда они выходили на улицу, в саду или во дворе. В свои покои она, разумеется, его не пускала, это было слишком опасно, их могли заметить, и тогда на них бы обрушился гнев юного князя, что как минимум разлучило бы Ратмира с княжной. И влюблённые вынуждены были видеться в присутствии многочисленной княжеской челяди и знатных гостей девушки. Здесь Ратмир узнал жену воеводы Святослава Вольги, вдов богатырей Садка и Кости Новоторжанина и многих других знатных женщин. Каждая из них норовила рассказать Милане о множестве знатных женихов, проживающих в Новгороде и мечтающих взять в жёны дочь великого князя Владимира. Каждая трещала на свой лад, рассказывая о юных дружинниках, купеческих детях, даже о вдовцах. Так, недавно овдовел городской тысяцкий Путята, который славился тем, что был другом покойного воеводы Добрыни. Он был ещё не очень стар, ему не было ещё и 40-ка лет, однако влияние его было настолько велико, что юный князь побаивался его и многое ему спускал с рук. Милана в ответ только смеялась и вежливо отказывалась. Зато у Ратмира от таких разговоров внутри всё переворачивалось и хотел непременно исчезнуть, провалиться сквозь землю.

Но когда ему всё же удавалось остаться наедине с Миланой, художник забывал обо всём и понимал, что она любит его, незнатного, не богатого мальчишку из Людина Конца, и тогда благодарности его не было предела.

– Я обязательно напишу твой портрет, – говорил он.

– Болтун, ты только обещаешь, – дразнила она его.

– Я клянусь тебе, – падал на колени Ратмир, – как только я научусь хорошо писать, я все свои творения буду посвящать тебе. Я нарисую твой портрет во весь рост на стене храма. И пусть попробуют мне помешать.

– Ратмир, – улыбался княжна, – ты очень хороший, правда. Но… нам нельзя любить друг друга. Что будет дальше? Ведь никто не позволит нам обвенчаться.

– Глупости, – возражал он, – Я добьюсь всего, что необходимо, чтобы стать мужем княжны. Сейчас я не знатен, но я ещё всего добьюсь. Что смешного? Садко же добился невероятной власти и богатства, он тоже был из Людина Конца, как и я, из незнатной семьи. Да, Садко был богатырём, я тоже стану богатырём, если нужно. Буду сражаться и прославлюсь. Всё ради тебя.

И в такие моменты ей хотелось верить его обещаниям, верить, что всё будет хорошо, что ничто не сможет их разлучить. Но они взрослели, и Милане уже исполнилось 16 лет. В это время и случилось то, чего они так сильно боялись. В тот весенний день она не могла унять слёз. Ратмир молил Бога о том, чтобы все дворовые девки исчезли, и он смог остаться наедине с княжной, успокоить, утешить её печаль. Лишь потом он узнал о причине её слёз. К княжне заходил князь Вышеслав, он рассказал ей о своём намерении выдать её замуж за овдовевшего тысяцкого Путяту. Милана ответила решительным отказом.

– В таком случае, – произнёс Вышеслав, – я отправлю тебя назад в Киев. Отец для того и прислала тебя сюда, чтобы я выдал тебя замуж за того, за кого считаю нужным, за знатного человека, чтобы укрепить мою власть в Новгороде. А ты отказываешься выполнить волю отца. Что ж, уезжай.

– Нет! – схватила за камзол ужу уходящего брата девушка, – я выйду замуж, как ты хочешь. Только не за Путяту, прошу тебя. Найди мне кого-нибудь по моложе.

– Мне нужно породниться с Путятой, – возражал Вышеслав, – даю тебе месяц на раздумье.

И вышел прочь. Лишь вечером она смогла о случившемся рассказать Ратмиру.

– Если я соглашусь, я стану женой этого грубого тысяцкого, – говорила она, – а если откажусь, уеду в Киев. И так, и так я не смогу видеть тебя.

– Милана, – обнял её Ратмир так крепко, как не обнимал никогда, – я никому тебя не отдам. Уезжай в Киев, я поеду с тобой. Я везде буду следовать за тобой, всюду я найду тебя, любимая, никто не сможет нас разлучить.

И в этот момент она снова верила ему и снова забывала обо всём. У неё был ещё месяц, за это время нужно было подготовиться к отъезду. В этот месяц влюблённые как никогда старались проводить время вместе, стремились оставаться наедине при первой же возможности. И тогда Ратмир обнимал её, как в тот день, когда она не могла унять слёз, а княжна обнимала его, и весь мир исчезал для них. Их сердца словно становились одним сердцем, они дышали словно одними лёгкими и чувствовали себя живыми, как никогда. Ратмир старался изо всех сил нарисовать портрет своей любимой. Теперь он не спал ночами, пытаясь добиться нужного цвета, и однажды ему показалось, что у него получилось. В тот день Милана была печальна, но не заплакана, а юный художник даже заставил её улыбнуться. Они писал так, как ни писал никогда, и сам удивлялся своему умению. Когда княжна увидела свой портрет, то слёзы умиления выступили у неё на глазах, и она крепко обняла Ратмира. Он понял, что у него получилось, а, возможно, наученный иконописанию, он и свою возлюбленную изобразил как святую на иконе, и это её тронуло.

– Я люблю тебя, – проговорила княжна полным нежности голосом. От счастья Ратмир обнял её ещё крепче и нежнее. Она призналась ему в любви. Ратмир знал, что она что-то чувствует к нему, но впервые она заговорила о своих чувствах вслух. Больших усилий стоило юному художнику, чтобы выпустить её из объятий, когда рядом послышались чьи-то шаги, и ещё с большим трудом удалось заставить себя уйти домой, когда появилась дворовая челядь. Так или иначе, в тот день Ратмир ушёл домой счастливым и довольным собой. Всю ночь он во сне видел Милану, обнимал её, шутил или просто держал за руку в саду. Казалось, это был самый счастливый день в его жизни. Ох, если бы он знал, какие несчастья последуют за этим днём счастья, если бы он знал, что никогда больше не будет счастлив, как тогда! Уже на следующий день Ратмир заметил какую-то суету в людской у княжны. Все к чему-то готовились и сплетничали. От дворовой челяди Ратмир узнал страшную весть: вчера вечером приходил князь, его сестра дала своё согласие выйти замуж за Путяту. Голова закружилась у художника, а почва вышла из-под ног. Как? Ещё вчера она призналась, что любит его, а сегодня уже была согласна выйти за другого. Это невозможно, это была ложь, грязные слухи, ошибка. Ратмир шёл к княжне, не понимая, что происходит. Она была не одна, но, увидев его, всем приказала выйти.

– Любовь моя, – упал на колени рядом с ней Ратмир, он был бледен как мрамор, – что случилось?

– Твой портрет, – проговорила Милана, с трудом сдерживая слёзы, – Вышеслав увидел его. Он всё понял… ему… доложили о нас.

– И что, и что ты сделала? – не сводил с ней глаз Ратмир.

– Он сказал, что тебя бросят в острог. Я просила, чтобы он тебя не трогал, пообещала, что выйду за Путяту, лишь бы он не причинил тебе вреда. Вышеслав согласился. Он не хочет предавать меня позору, только поэтому ты ещё на свободе.

– О, Господи, Господи, – поднялся с колен Ратмир. Острая боль полоснула его по сердцу. Мысли путались в голове, разум отказывал верить в происходящее.

– Нет! Нет, нет, нет, – твердил Ратмир, держа себя за волосы, – этого не должно случиться. Путята. Я убью его, кем бы он ни был. Я вызову его на поединок. Он же не испугается мальчишки. И я его прикончу, Бог будет на моей стороне.

– Ратмир прошу тебя, – молила Милана. Видимо, в этот момент у него был страшный вид, но он не придавал этому значения.

– Давай сбежим, – упал перед ней на колени Ратмир, – давай убежим, прошу тебя. Никто нас не найдёт. Мы тайно обвенчаемся и будет жить как муж и жена.

– Где? Где мы будем жить? – поднялась с места Милана, лицо её теперь приобрело строгое и властное выражение, – дочь князя Владимира нигде не сможет скрыться. А если и сможем, Путята везде найдёт нас, у него повсюду лазутчики, его боится даже мой брат. Он сам захотел жениться на мне, такова его воля, и если мой брат не может ей противиться, то кто мы такие?

Несколько раз она чуть было не заплакала, но смогла сдержаться. А вот Ратмир уже не мог удержать слёз, стоя на коленях. В этот момент он уже не чувствовал биения своего сердца, он будто умирал, и каждое слово Миланы слово гвоздь вбивалось в его грудь.

– Уходи, Ратмир, – проговорила, наконец она.

– Нет, – взмолился он, – не прогоняй меня.

– Мне нужно готовиться к свадьбе. Макар!

– Нет, прошу тебя, – умолял Ратмир, пытаясь обхватить её ноги, а она всё кричала, пока не появился Макар – другой стражник княжны, только постарше и посильнее. Он обхватил Ратмира сзади и вытащил из комнаты. Художник ещё пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Его вышвырнули из княжеской избы и велели никогда не возвращаться. Ратмир пошёл в сторону дома. Он шёл долго, хоть и чувствовал невероятную слабость в ногах, дошёл до реки Волхов и уже на берегу повалился в грязь. Ратмир был бы рад сейчас потерять сознание или умереть, но он всё ещё был в сознании, видел небо над собой, чувствовал холод. Он был ещё жив, хоть был никому не нужен, был отринут целым миром. Ратмир утешал себе тем, что Милана не бросила его, а пыталась его спасти, что она действовала только из любви к нему. Но сам юноша чувствовал себя невероятным ничтожеством. Он не мог уничтожить Путяту, не мог сбежать со своей возлюбленной, он ничего не мог. А она говорила, что любит его и, возможно, ожидала, что он сможет её спасти. Но теперь всё было кончено. Три дня Ратмир ничего не ел, только спал и видел во сне княжну. А на четвёртый день к нему пришёл монах отец Феофан. Мать Ратмира тут же обо всём ему рассказала, и старый монах нахмурился и пошёл к мальчику. Он пытался как-то утешить своего ученика, помочь ему, но все эти слова вызывали лишь тошноту у несчастного влюблённого.

– Я хочу умереть, – бросил он, наконец, в лицо монаху.

– Нельзя, Ратмир, ты же знаешь, самоубийство – большой грех.

– А мне всё равно. Ты говорил, Бог есть любовь. Ни и где она, эта любовь? Везде лишь выгода и расчёт.

– Таков наш бренный мир, в котором мы живём. Поэтому, чтобы жить во Христе, нужно отринуть всё мирское, всё, что идёт от Сатаны.

– Я ненавижу этот мир, будь он проклят, – твердил Ратмир.

Тем не менее, монахи смогли ему помочь и даже убедить его продолжить жить дальше. И Ратмир продолжил жить. Но теперь он жил так, словно у него вынули душу и оставили одно тело. Теперь Ратмир больше уделял время живописи, он был буквально поглощён ей. Только живопись позволяла ему забыть о реальности этого мира и давала шанс перенестись в другой мир, в котором он был счастлив. Ратмир стал малообщителен, старался как можно меньше говорить с людьми, общался только с монахами и сам мечтал стать монахом. Возможно, живи он в другом месте, он бы смог забыть княжну, но здесь ему часто приходилось её видеть. Она появлялась в компании своего знатного мужа и знатных женщин Новгорода, улыбалась и делала вид, что не замечает юного послушника. А он каждый раз презирал и ненавидел себя после таких встреч. Каким же ничтожеством он должен был быть, что девушка, которая говорила, что любит его, не хотела его видеть? И ненависть Ратмира к этому миру и к этому городу только росла. Он стал мечтать покинуть Новгород, мечтал стать миссионером. Но случая никак не представлялось. А меж тем Милана родила от Путяты дочь, которую назвали Забавой. Ратмир в первый же день возненавидел новорожденную Забаву Путятишну. И в конце концов Ратмир поверил, что он плохой человек, что он достоин презрения и изгнания. Он уже не мог изображать красоту в своих творениях, и потому монахи позволили ему расписать на стене храма лишь сцены из ада. Ратмир с радостью согласился. Работа поглотила его, как в прежние время поглощала работа над портретом княжны. Юный художник словно видел живых извивающихся змей, извергающих адское пламя, парящих при этом в воздухе. Эти существа стали преследовать его во сне, говорить с ним. А затем вместо них появился один змей, с тремя головами, и он не исчез даже тогда, когда Ратмир закончил работу над росписью храма. Трёхголовый змей говорил с ним, лишая спокойного сна, преследовал его в видениях и во снах. Как никогда Ратмир был близок к тому, чтобы убить себя, но вместо этого суеверные монахи отвели его к архиепископу Иоакиму.