Глава четвертая

Утром следующего дня батальон капитана Овчинникова окапывался на подступах к совхозу «Ревдольган». Название населенного пункта в переводе с калмыцкого языка означало – революционная волна. Десантники, умело орудуя саперными лопатами, вгрызались в землю, каждый знал: от того, как окопаешься, может зависеть исход боя и срок твоей жизни.

Селиванов выкинул очередную порцию земли из окопа, бросил взгляд направо, потом налево, прикрикнул:

– Вострецов, Передерин, копайте веселей, немец ждать не будет, пока вы окопаетесь! Он, зараза, быстро воюет, тактика у него такая, охватит с двух сторон, зажмет в кольцо и давай долбить, как дятел кору. А в полном окружении без подкрепления, без подвоза боеприпасов, без связи, медикаментов и продовольствия долго не продержишься, немец как комбайном нас здесь враз перемолотит. Так что поднажмите, гвардейцы.

Вострецов перестал копать, спросил:

– Николай, а ты в окружении был?

Селиванов опустил глаза.

– Был, Гриша. Был. Меня в ту пору ранили, но ребята не бросили, сами из окружения вышли и меня вынесли, а потом в тыл отправили. Мы тогда думали, что вскорости погоним врага обратно, а оно вон как вышло. Не получилось малой кровью и на чужой территории, как до войны предполагали. Недооценили, значит, противника наши генералы. Оттого неразбериха и потери большие. Мы, когда отступали, видели наш военный аэродром с десятком разбомбленных на земле самолетов, а в небе «Юнкерсы», «Хейнкели», «Мессершмитты» немецкие, как у себя дома летают, издеваются, крыльями с крестами помахивают, а наших «краснозвездных ястребов» раз-два и обчелся… А еще дома разрушенные видели, деревни сожженные, части наши разбитые, красноармейцев и командиров оборванных, грязных, голодных, а порой и безоружных. Посмотришь на них, а у многих в глазах растерянность, безнадега. Да и мы, – Селиванов взмахнул рукой и, немного помолчав, продолжил, – когда с боем прорывались, а когда как мыши ночью, чтобы, не дай бог, на немца не напороться. На душе паскудно, а куда деваться? И дезертиров хватало. Шли здоровые парни и мужики в гражданской одежде на восток, шкуру свою спасали, а у нас личного состава не хватало. Да и боеприпаса с оружием не густо было. Толпы беженцев с детьми малыми, с пожитками видел. И каждый на тебя с укором глядит. – Селиванов тяжело вздохнул. – Тебе приходилось видеть, как дитя у мертвой матери грудь сосет? А умирающих на обочине дороги брошенных стариков ты видел?

Вострецов понурил голову. Николай посмотрел на Гришку тяжелым взглядом.

– Нет? А мне приходилось. Эх, нам бы тогда опыта больше и техники. Ничего, зато теперь злее стали и с фрицами воевать научились. Эх, растравил ты мне душу, Гришка! – Селиванов сплюнул. – Ну, ладно, ты меня не отвлекай. Лучше работай лопатой чаще. И ты, Передерин, тоже поторапливайся. Нечего прыщи на физиономии ковырять. Дело к обеду, а ты еще по грудь не закопался.

Узколицый Передерин редкозубо ощерился:

– А я, может, вечером в совхоз наведаться собрался, глядишь, с какой-нибудь калмычкой познакомлюсь. Что же мне с прыщами идти.

– Вот, вот, без прыщей, зато неумытый. Смотри, разнесет тебе рожу от грязных рук, тогда на тебя ни одна девка не посмотрит.

Передерин покраснел, смущенно буркнул:

– А на меня и раньше не больно-то девчата смотрели. В армию ушел, а с девчонкой погулять так и не довелось.

Селиванов подошел к Передерину, похлопал по плечу:

– Погоди, Василий. Вот окончится война, вернешься сержантом или лейтенантом, грудь в медалях и орденах, тогда все девки твои будут. А пока подожди, пока не до девчат. Да и нет, наверное, девчат в совхозе, скорее всего, все жители в сторону Астрахани ушли. Так что…

Речь Николая прервал Вострецов. Он увидел, как полуметровая буровато-серая лента скользнула в окоп рядом с Передериным, крикнул:

– Вася! Змея!

Передерин глянул под ноги, отскочил. Нижняя часть тела змеи свернулась в кольцо, она приподняла голову треугольной формы, быстро шевеля раздвоенным языком, угрожающе зашипела. Василий, опасаясь ее броска, ударил лопатой. Голова змеи отделилась от туловища, но тело, украшенное черной полосой по хребту, еще извивалось. Передерин ударил еще, и еще.

Гришка посмотрел на изрубленное тело змеи:

– Говорят, что убить змею – плохая примета.

Селиванов покосился на Вострецова:

– Будет тебе, со своими приметами. Правильно Василий сделал. Это гадюка степная, у нас на Дону они тоже имеются. Могла и куснуть, а нам перед боем этого не надо.

Вострецов не унимался:

– А еще говорят, что здесь пауки ядовитые водятся.

Селиванов выругался:

– Вот заладил, говорят, говорят. Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут. Ты, Гришка, прекращай мне Передерина пугать, а то он того гляди панике поддастся.

– Не поддамся, не боюсь я ваших пауков и змей, – огрызнулся Передерин и посмотрел в небо. Большая черная туча плыла с запада. Вскоре она укрыла степь от палящих лучей жестокого светила. Красноармейцы, уставшие от жары и недостатка воды, с надеждой взирали на тучу. И вот на иссушенную землю упала капля дождя. За ней вторая, третья. Одна из них попала на лицо Передерина. Василий растер каплю по щеке, задрал голову, открыл рот в надежде, что туча прольется обилием влаги. Селиванов подначил:

– Ты шире варежку раскрой, может, что и попадет. Только смотри, в небе птицы летают, как бы вместо дождя тебе что-нибудь другое в рот не залетело.

Передерин закрыл рот, досадливо махнул рукой. Гонимая ветром туча быстро уплывала на восток, унося с собой вожделенную влагу. Солнце с новой силой стало иссушать степь своими лучами. Селиванов с сожалением посмотрел на быстро сохнущие пятна влаги, оставленные редкими каплями дождя.

– Скупая тучка оказалась. Как девка-обманщица, поманила, а поцеловать не дала.

Взволнованный голос Гришки прервал сержанта:

– Не туда глядите! Николай, смотри, немцы!

Селиванов приложил ладонь козырьком ко лбу, посмотрел в степь. С юго-западной стороны быстрыми букашками приближались мотоциклы, следом, оставляя пыльный след, появились грузовики, из которых стали выпрыгивать, похожие издалека на муравьев, немецкие солдаты. Оттуда же приползли три танка.

– Легки на помине. Вспомни дерьмо, вот и оно. С артиллерией явились, сволочи. Вон, позади танков и пехоты батарею разворачивают. Сейчас начнут утюжить.

Передерин поправил пилотку:

– Понаехало их. Силища-то какая.

Вострецов поучительно произнес:

– Суворов говорил: «Воюют не числом, а умением».

Селиванов указал Передерину на Гришку:

– Верно Вострецов говорит. Противника бояться не надо. Надо думать, как его одолеть. Понятно?

Передерин почесал лоб:

– Понятно.

Рядом раздалась команда Хитрова:

– Прекратить окапываться! Приготовиться к бою!

* * *

Немцы с атакой не медлили. Танки рассредоточились и, постреливая на ходу, полезли к позициям десантников, между ними ехали мотоциклы. Они щедро поливали гвардейцев из ручных пулеметов, установленных в колясках. За ними потянулась пехота. Прикрывая ее огневым валом, заработала немецкая артиллерия. Взрыв осыпал Селиванова и Вострецова песком. Подошел Хитров, тронул сержанта за плечо:

– Не стрелять, не стрелять. Подпустим поближе. Огонь по моей команде…

Противно свистнула пуля. Фуражка слетела с головы старшего лейтенанта, упала под ноги Вострецову. Гришка поднял головной убор, машинально прочитал надпись на внутренней стороне: «Фабрика «Красный воин», – протянул командиру. Хитров осмотрел фуражку. Пуля пробила тулью у верхнего канта. Командир роты с сожалением покачал головой.

– Вот зараза!

– Вы бы пригнулись, товарищ старший лейтенант, – предостерег Гришка.

– Не переживай, Вострецов, смелого пуля боится, смелого штык не берет, – Хитров надел фуражку, пошел по окопу, то и дело монотонно приговаривая: – Не стрелять, не стрелять. Подпустим поближе. Огонь только по моей команде…

По танкам ударили из противотанковых ружей. Один из них встал, задымился. Хитров выглянул из окопа, скомандовал:

– Огонь! Отсекайте пехоту!

Позиции десантников взорвались множеством винтовочных выстрелов, автоматными очередями и треском пулеметов. Вострецов прицелился в одну из фигурок в форме мышиного цвета, нажал на спусковой крючок. Короткая очередь. Мимо. Немец будто чувствовал, мотнулся перед выстрелом в сторону. Гришка подождал, пока он подойдет ближе, выстрелил еще раз. Немец на миг замер, словно наткнулся на невидимую стену, упал на бок. Селиванов приметил, что один из мотоциклистов вырвался вперед. Пулеметчик в коляске оказался опытным воякой. Пулемет щедро и точно бил по окопам. Рядом вскрикнул и упал на дно окопа рядовой Передерин. Пуля угодила в голову. Николай мельком глянул на обез-ображенное, искаженное предсмертной мукой и залитое кровью лицо. Ему вдруг вспомнилось, как Передерин перед боем ковырял прыщи на лице. «Вот и сходил Василий к девкам. Прав оказался Вострецов, что убить змею – это плохая примета». Селиванов зарычал от ярости, стиснул зубы, взял на мушку пулеметчика, но мотоциклист постоянно бросал мотоцикл из стороны в сторону, мешая прицелиться. Николай дал автоматную очередь наудачу. Мотоциклист повалился в коляску на пулеметчика. Мотоцикл закрутился, врезался в кочку, перевернулся. Из-под коляски выполз пулеметчик, приподнял голову, чтобы осмотреться. Селиванов хладнокровно выстрелил.

– Это тебе за Ваську!

Голова немца уткнулась в песок. Свинцовый смерч пронесся по наступающим немцам, они залегли. Усилился огонь из противотанковых ружей. Остановились, а затем попятились танки. За ними спешно отступила пехота. Атака немцев была отбита.

Вострецов посмотрел на Селиванова, задорно сказал:

– Дали мы немчуре прикурить. Показали фашисты задницы.

Николай почесал прямой хрящеватый нос.

– Рано радуешься, парень. Немцы вояки хорошие, их голыми руками не возьмешь.

– Политрук говорил, что против нас и немцы, и румыны стоят.

– А по мне хоть кто. Знаю одно, бить их можно, но и расслабляться не стоит. Первая атака – это только цветочки, ягодки еще впереди.

Николай оказался прав, после часового перерыва немцы снова пошли в атаку. Шли цепью, в полный рост, винтовки наперевес, некоторые с автоматами. Впереди размахивал парабеллумом офицер в фуражке.

Гришка обратился к Селиванову:

– Николай, гляди, немцы в психическую атаку пошли. Решили нас на испуг взять.

Селиванов ухмыльнулся:

– Хрен им с редькой, мы фильм «Чапаев» смотрели. Знаем, как с этой бедой справляться.

По команде «Огонь!» гвардейцы стали выкашивать ряды немецких солдат, но те настойчиво продолжали идти вперед. Тевтонского упорства хватило ненадолго. Заработали пулеметы, противник попытался залечь, но десантники ринулись в контратаку, в ход пошли ручные гранаты. Иметь под носом врага, который неожиданным рывком может достичь окопов, было нежелательно. Немцы, отстреливаясь, стали отступать. Вскоре отступление превратилось в бегство. Вострецов бежал следом за Селивановым с единственным желанием – догнать немцев, вступить с ними в рукопашную схватку и мстить, мстить, мстить… До немцев оставалось не более пятидесяти метров.

Вострецов уже приметил немецкого офицера в фуражке. В голове мелькнуло: «Эх, взять бы фрица в плен!» Мечте Вострецова сбыться не довелось, вокруг стали рваться снаряды и мины. На помощь немецкой пехоте выдвинулись танки. Приказ Хитрова прекратил атаку. Упускать немецкого офицера Вострецову не хотелось, он остановился, выстрелил. Песчаный столб от взрыва заслонил цель. Когда он рассеялся, Вострецов увидел, что немец жив.

– Гришка, сюда! Командира ранило!

Голос Селиванова заставил Вострецова оглянуться. Сержант сидел рядом с Хитровым. Лейтенант лежал с прикрытыми глазами. На гимнастерке у правого плеча расползалось кровавое пятно.

– К окопам его! – Селиванов взял из руки Хитрова пистолет, засунул себе за ремень. – Скорее! Голову придерживай!

Под свист пуль и разрывы снарядов Хитрова дотащили до окопа. Там уже ждал младший лейтенант Мамаев. Хитрова прислонили к стенке окопа. К Мамаеву подбежали два санитара и симпатичная девушка-санинструктор в синем берете. Мамаев указал на Хитрова:

– Наташа, посмотрите, что с ним.

Девушка кинулась к Хитрову, открыла санитарную сумку с красным крестом на белом фоне, посмотрела на Вострецова:

– Снимите с него фуражку.

Вострецов стащил с подбородка командира ремешок, снял фуражку с головы. Девушка обернулась к санитарам:

– Гимнастерку тоже.

Санитары стащили с Хитрова гимнастерку. Девушка осмотрела и перевязала рану на плече, обратилась к Мамаеву:

– Ничего серьезного, легкая контузия и осколочное ранение мягких тканей.

Хитров открыл глаза, потряс головой. Боль заставила поморщиться, несмотря на это, он попытался встать.

Санинструктор удержала:

– Товарищ старший лейтенант, вам нельзя сейчас резко вставать. Вам надо в санчасть, удалить осколок.

Хитров посмотрел на перевязанное плечо, с трудом выговаривая и растягивая слова, сказал:

– Значит, зацепило меня. В ушах шумит и тошнит.

– Контузия у вас. Скоро все пройдет, но в санчасть все равно надо идти.

– Ладно, пойдем, – Хитров с трудом повернулся к младшему лейтенанту. – Мамаев, остаешься за меня.

Когда санитары и санинструктор Наташа увели Хитрова, Вострецов неожиданно вспомнил про фуражку.

– Николай, я же забыл Хитрову фуражку отдать.

Селиванов успокоил:

– Не переживай. Положи к себе в вещмешок. Хитров вернется, отдашь. Ранение у него легкое, думаю, он у санитаров долго не задержится… А она хороша.

Вострецов недоуменно посмотрел на това-рища:

– Кто?

– Санинструктор Наташа.

– Моя землячка. Тоже из Москвы.

– Все у тебя земляки: и из Ярославля, и из Москвы. Откуда знаешь, что москвичка?

– Помнишь, нас посылали помочь медикаменты грузить?

– Помню.

– Вот тогда мне и удалось с ней переговорить. Говор у нее московский, вот я и спросил, откуда она. Разговорились…

– Может, и меня с ней познакомишь?

– Зачем? У нее муж на фронте.

– Тогда незачем. Чужая жена, тем более солдатка, это святое и неприкосновенное. Ну, хватит о женщинах, будем готовиться к приему пищи. Если мне не изменяет зрение, к нам приближаются корабли пустыни с походной кухней, – сержант перевел взгляд в сторону немецких позиций. – Вон и фрицы, похоже, перекусить решили. У этих паразитов все по расписанию.

Через полчаса к сержанту подошел младший лейтенант Мамаев:

– Сержант, веди свое отделение к кухне. В случае немецкой атаки немедленно возвращайтесь.

Селиванов собрал бойцов, двоих оставил на вверенном его отделению участке. Походная кухня расположилась в ста метрах позади окопов. Два верблюда, доставившие кухню и поклажу с продовольствием, лежали неподалеку и, медленно пережевывая жвачку, надменно поглядывали на красноармейцев. Отделение Селиванова встретил невысокого роста худощавый бровастый ефрейтор лет сорока с лихо закрученными кверху пшеничными усами и половником в руках.

– Шагайте веселее! Только вы остались.

Селиванов подошел к полевой кухне.

– Ты, Великанов, черпаком не размахивай, это тебе не сабля, ты лучше скажи, почему с рассветом, как положено, нас не накормил?

– К вечеру приказано было кухню к Улан-Эрге доставить, а вы оттуда драпанули.

Селиванов возмутился:

– Ишь ты, драпанули. Не драпанули, а отступили в силу сложившихся обстоятельств, уступая превосходящему по численности противнику.

– Вот завернул, прям по-ученому. Ты бы так немца бил, как языком орудуешь, тогда и отступать бы не пришлось, и мне вас по всей степи разыскивать.

Селиванов нахмурился.

– Ты, дядя, говори да не заговаривайся. Мы-то немца потрепали, а вот тебя я что-то на передовой не видел.

– А ты меня не стыди, если бы мне японцы у озера Хасан ногу не прострелили, я бы на передовой тоже вместе с вами был.

– Оно верно, с калечной ногой от фрица убегать тяжело.

– Будет тебе, – примирительно вымолвил Великанов. – Мы ведь только к утру в «Ревдольган» вернулись, а варево греть дрова нужны. Где их в степи найдешь? Кое-как в совхозе насобирали. А как разогрели, дождались затишки и сразу к вам.

– Ладно, не обижайся. Скажи лучше, чем кормить будешь? Мы который день нормально не ели.

– Сегодня щи и кулеш с кониной, – Великанов кивнул бойцам. – Подходи, ребятки, ешь без оглядки. Щи да каша – пища наша.

Красноармейцы один за другим стали подходить к Великанову. Селиванов не утерпел, спросил:

– Балакаешь ты складно, а вот ты мне скажи, откуда кониной разжился?

– Калмыки коней гнали, одна лошадка издыхать стала, ну я ее и выпросил.

– Это ты молодец. Только вот еще о чем хочу у тебя узнать. Приписан ты к кухне, рядом с харчами обитаешь и фамилия у тебя звучная, Великанов, а ни весу в тебе, ни росту. Отчего так? Уж не солитерный ли червь в тебе завелся?

Бойцы рассмеялись, Великанов шутливо замахнулся половником:

– Вдарить бы тебе хорошенько по голове, чтобы язык свой острый прикусил. Давай лучше котелок, пока без еды не остался. Нам еще котлы надо мыть. Вон верблюды ждут уже.

Селиванов подал котелок, спросил:

– Чего ждут-то?

– Помои.

– Помои?

– Мы котлы моем, помои им в поилку выливаем, а им, значит, и вода, и еда. Вот они и ждут, а как котлы мыть начинаем, сразу встают, к нам подходят. Верблюд животина умная. Особенно вон тот большой со светлой шерстью. Мы его в Яшкуле получили. Нам сначала для подвоза лошадок диких из степи пригнали, так мы их приучить не смогли, а верблюды быстро привыкли. Тут еще Темирбека в погонщики дали, – Великанов кивнул на коренастого казаха. – Он с ними быстро договаривается. Держи котелок, сержант. Щи наваристые получились.

– Благодарствую, – Селиванов взял котелок, кусок черного хлеба, сел рядом с Вострецовым, заработал ложкой. Надо было спешить, немцы могли начать атаку в любую минуту.