И вот Жанне-Антуанетте исполнилось девятнадцать. К этому времени внешность девушки была исключительной. По словам герцога Анри де Кастри, «она обладала ловкостью настоящей кокетки».
А вот ее описание, сделанное одним версальским поручиком:
«Росту выше среднего, стройна, ловка, элегантна, причем делает отличие между последней степенью элегантности и первой степенью благородства… Ее лицо хорошо подходит к фигуре, совершенный овал, красивые волосы, скорее светло-русые, чем белокурые, довольно большие глаза под красивыми бровями того же цвета, совершенной формы нос, очаровательный рот, очень красивые зубы и прелестнейшая улыбка; самая красивая в мире кожа, придающая всем ее чертам наилучший блеск. В ее глазах было особенное очарование, обязанное собой, возможно, их неопределенному цвету; в них не было ничего от живого блеска черных глаз, нежной томности голубых, особого изящества серых; их неопределимый цвет словно делал их способными ко всем видам обольщения и к последовательному выражению всех состояний весьма переменчивой души».
Было совершенно ясно, что Жанне-Антуанетте пора выходить замуж. Таковы были неписанные правила, но никто не торопился взять в жены дочь проворовавшегося и даже приговоренного к виселице служащего и женщины сомнительной репутации.
С отцом, если таковым все же считать Франсуа Пуассона, дело обстояло довольно странно. В 1739 году не без помощи братьев Пари он вернулся в Париж и вроде бы даже был оправдан, но, как говорится, осадок остался…
Ни красота Жанны-Антуанетты, ни ее веселый нрав не играли здесь никакой роли. Репутация ее была подмочена, причем самым бесповоротным образом, и рассчитывать на приличный брак ей было очень трудно. И тут за дело вновь взялся Шарль Ле Норман де Турнэм. В результате 9 марта 1741 года в церкви Сент-Осташ Жанна-Антуанетта все же стала замужней женщиной.
«Счастливчиком» оказался племянник месье де Турнэма – Шарль Ле Норман д’Этиоль. Он был сыном Эрве Ле Нормана, генерального казначея монетного двора, и Элизабет де Франчини. А еще он был на четыре с половиной года старше Жанны-Антуанетты, и поначалу идея брака с «какой-то там Пуассон» не показалась молодому человеку удачной. Но дядя сумел сделать ему предложение, от которого так просто не отказываются: он сказал, что всю жизнь будет оплачивать все его расходы из первой половины своего огромного состояния, а после смерти пообещал оставить в наследство и вторую половину.
Новоявленный жених был мал ростом и совершенно некрасив, но зато теперь он стал невероятно богат. Конечно, Шарль д’Этиоль явно не тянул на сказочного принца, но и рохлей, каковым его ныне представляют некоторые историки, он тоже не был. Отнюдь нет. Он был дворянином из вполне приличного, хотя и не очень богатого рода, с собственным фамильным замком. Другая бы на месте Жанны-Антуанетты руками и ногами ухватилась за такое предложение. Другая, но не она. Она долго тянула с окончательным ответом, но потом все же согласилась, представив все так, что это не ее пристраивают замуж, а она делает большое одолжение, соглашаясь на такой брак.
Так девица Пуассон рассталась со своей незавидной фамилией[2] и стала именоваться мадам д’Этиоль.
Понятно, что это была далеко не женитьба по любви, но Жанна-Антуанетта поначалу очень старалась сделать свой вынужденный брак счастливым. Отогнав страх и брезгливость, она отдала себя на волю и фантазию мужа, который, в сущности, был неплохим человеком. Оказалось, что она имеет дело не с новичком. И это было весьма кстати, ибо превращение в настоящую женщину входило в ее долгосрочные планы, а женщинами девушки сами собой не становятся.
Она с покорностью стала принимать его поцелуи. Его руки блуждали по ее телу, но, получая столь долгожданную ласку, она вдруг поняла, что не ощущает той захватывающей радости, о которой столько слышала и столько мечтала. Реальная действительность, несмотря на старания мужа, оказалась гораздо скромнее предчувствия наслаждений, и Жанна-Антуанетта поначалу списала это на недостаток опыта, даже не подозревая, что очень скоро эта ее холодность станет для нее очень большой проблемой.
Конечно же, она не показала и вида, живописно расписав новизну и неожиданность подаренных ей ощущений. Шарль д’Этиоль был очень горд собой, а сама Жанна-Антуанетта довольствовалась лишь тем, что мучивший ее столь долгое время голод исчез. Теперь никаких иллюзий относительно физической стороны брака у нее не оставалось. Спасибо хоть на этом. Немного больно, чуть-чуть приятно и очень смешно, когда смотришь на себя как бы со стороны. Короче говоря, вполне терпимо.
Но самое главное, что поняла Жанна-Антуанетта, заключалось в том, что мужчины в любви видят и чувствуют лишь самих себя. С одной стороны, это плохо, но это при условии, если тебе самой от этого мужчины что-то надо.
С другой стороны, это здорово, ведь мужчину оказалось очень легко обмануть. Для этого достаточно было убрать куда подальше скромность, немного постонать, изобразить легкую дрожь и сказать что-нибудь вроде «Все было прекрасно, любимый!»
Двух недель «медового месяца» Жанне-Антуанетте оказалось достаточно, чтобы забеременеть, и четко по графику к 26 декабря она родила мужу мальчика, но тот, к несчастью, не прожил и нескольких недель. После этого 10 августа 1744 года она родила дочь.
Рожала Жанна-Антуанетта мучительно. Шарль д’Этиоль, не находивший себе места от ее криков, явился к месье де Турнэму и, чуть не плача, принялся жаловаться:
– Дядюшка, моя жена рожает, и я не могу больше оставаться подле нее. Ее крики выворачивают мне душу!
– И ты пришел ко мне набраться храбрости? – спросил де Турнэм. – Бедняга! Как ты взволнован! Но ты правильно сделал, что пришел ко мне, смею тебя уверить…
Шарль провел у дяди около двух часов, пока один из слуг не примчался и не доложил, что мадам д’Этиоль родила девочку и чувствует себя хорошо.
При этом известии месье де Турнэм обнял племянника и сказал:
– Теперь ступай поцеловать свою дочь.
Новорожденную крестили в церкви Сент-Осташ и нарекли Александриной.
Сходство Александрины с матерью было так поразительно, что даже изумляло. Глядя на ее лицо, можно было подумать, что это лицо Жанны-Антуанетты в уменьшающем реальные размеры зеркале. Девочке, в отличие от брата, суждено будет прожить подольше, а именно десять лет.
Постепенно Шарль д’Этиоль привык к обходительности и веселому нраву своей жены. Все в ее руках спорилось, друзья и слуги приняли ее безоговорочно, а в постели она была неизменно изобретательна и благодарна. Больше всего ему понравилось то, что Жанна-Антуанетта оказалась абсолютно раскрепощенной и всегда рассказывала ему о своих желаниях и ощущениях. Когда она говорила, что «ей так хорошо» и она «вся дрожит, как в лихорадке», он не сомневался: она говорит правду. Ее откровенные рассказы волновали и возбуждали Шарля. С каждым разом он все выше и выше поднимался в собственных глазах, совершенно не подозревая, до какой же степени все это не соответствовало реальной действительности.
На самом деле, конечный восторг всегда испытывал только он, но большего Жанна-Антуанетта и не желала. В ее голове в это время теснились совсем другие мысли: если она так быстро научилась нравиться мужу, то сумеет понравиться и королю, вот только подвернулся бы подходящий случай…
Вскоре Шарль д’Этиоль незаметно для самого себя полюбил свою жену, и ему стало казаться, что они вместе уже много-много счастливых лет. Так иногда бывает, иначе не существовала бы поговорка «стерпится – слюбится». Но более всего удивительно было то, что он не просто полюбил Жанну-Антуанетту – он буквально преклонялся перед ней, боготворил и готов был исполнить любые ее желания. В своем замке он устроил для жены домашний театр с настоящей сценой, занавесом и кулисами. Лошади и экипажи, платья и драгоценности мадам д’Этиоль очень скоро стали вызывать зависть соседей.
Каждый день Шарль дарил жене цветы и говорил, что любит ее. Она же, смеясь, отвечала, что тоже любит его и никогда не оставит, разве что только ради самого короля. Шарль непринужденно смеялся в ответ. Ему очень нравилась непосредственность супруги, и это ее высказывание даже стало чем-то вроде семейной шутки, но, как потом оказалось, мадам д’Этиоль и не думала шутить.
По словам братьев Гонкуров, «это замужество не было для нее ни целью, ни завершающим этапом, оно было средством, переходным этапом». Цель состояла в том, чтобы любыми правдами и неправдами познакомиться с королем. Титул сеньора д’Этиоля был ей для этого нужен. Вот и все.
Замок Этиоль – это, конечно, хорошо, но все же это жалкая провинция. Жанна-Антуанетта мечтала совсем о другом. Будучи натурой деятельной и решительной, и к тому же вошедшей теперь в благородное общество (она посещала литературный салон мадам де Тансен, близкой подруги своей матери), она решила создать свой салон, где собирались бы интересные ей люди. И она создала его в своем парижском доме, подаренном ей месье де Туризмом.
Сначала общество, собиравшееся у мадам д’Этиоль, не было самым изысканным и многочисленным: в него входили мадам Пуассон, «друг семьи» де Турнэм, писатель Бернар де Фонтенелль, математик Мопертюи и еще пара особ не самого завидного происхождения. Чуть позже она сдружилась с энциклопедистами – писателями и философами, как раз в то время работавшими над составлением большой энциклопедии человеческих знаний. Кому-то это может показаться странным, но Жанна-Антуанетта была интересна им. Можно только предполагать, чем интересна, но уж точно не только великолепным токайским вином, которое подавали в ее салоне. Двадцатилетняя женщина обладала острым и гибким умом, показывала себя начитанной, оригинальной в суждениях и знакомой с основами различных наук. Через месье де Турнэма она была дружна со знаменитым Франсуа-Мари Аруэ, известным как гениальный Вольтер. А еще она была богата и весьма привлекательна внешне. Что еще нужно для того, чтобы вокруг толпились мужчины?
Драматург Проспер-Жолио де Кребийон-старший, философ-просветитель Шарль-Луи де Монтескье, писатель-моралист Люк де Вовенарг, романист Пьер де Мариво, философ Клод-Адриан Гельвеций частенько бывали у нее, обменивались мыслями, спорили. Сейчас, по прошествии двух с половиной столетий, можно признать – это были великие деятели французской культуры. Деньгами судьба их не обидела, и собираться у какой-нибудь богатенькой «пустышки» они не стали бы. Саму же Жанну-Антуанетту с юных лет влекло к умным мужчинам: в этом отношении она была идеальной хозяйкой салона.
Токайское лилось рекой. Беседы часто затягивались далеко за полночь, и темы этих бесед здорово отличались от того, о чем обычно говорили в других салонах. Жанна-Антуанетта впитывала услышанное, словно губка. С чем-то она была согласна, с чем-то – нет, а чего-то – вообще не понимала. Но у нее оказался дар «переваривать» и отшлифовывать заимствованные у других мысли – да так, что эти «другие» начинали их находить совершенно новыми и оригинальными.
Молодая женщина быстро поняла, что искусство нравиться сводилось к нескольким приемам, и ими совсем несложно было овладеть. Прежде всего, надо было стать знаменитой или хотя бы общаться со знаменитыми людьми. Эта задача была уже почти выполнена. Далее, чтобы обратить на себя внимание, не нужно было следовать общепринятым правилам поведения. Правильной и заурядной личностью никто не будет восхищаться, а поразить может только оригинальность во всем – и в мыслях, и в поступках. Как говорится, даже недостаток, свойственный лишь одному, делает больше чести, чем достоинство, разделяемое с другими. А еще нужно было уметь притворяться и обманывать, а также не забывать о том, что все вокруг тоже притворяются и обманывают. Это позволяло всегда видеть не то, что говорят и показывают, а то, что за этим скрывается.
Пока все шло хорошо, но мадам д’Этиоль понимала: принимать – замечательно, но еще лучше быть принимаемой. Неважная репутация родителей в решении этой задачи ей, мягко говоря, очень и очень мешала.
Быть принимаемой. В реализации ее цели это было очень важно, ведь наивно было думать, что король сам придет в ее салон, каким бы замечательным он ни был. Для того, чтобы стать любовницей короля, нужно было для начала, чтобы король ее увидел, а чтобы он ее увидел, нужно было, как минимум, появиться в Версальском дворце. Понимая это, Жанна-Антуанетта начала пристально следить за Версалем – ведь там находилась ее судьба, там проводил время обещанный ей гадалкой монарх. Кроме того, она стала регулярно ездить в Сенарский лес, где имел обыкновение охотиться король (в этом лесу, на счастье, и был расположен замок Этиоль).
Экстравагантно одетая, она неторопливо прогуливалась по аллеям, где обычно проезжал Людовик XV. Королевские егеря называли ее фаэтон «опереточным»: он был светло-бирюзового цвета, а платье Жанны-Антуанетты – розовым.
Казалось бы, что за безвкусный маскарад. Но Жанна-Антуанетта все рассчитала верно: ее «розово-бирюзовое явление» просто не могло не обратить на себя внимания посреди зеленой листвы и серо-коричневых стволов деревьев.
– А это опять малышка д’Этиоль, – говорили друг другу егеря, – сегодня она выглядит еще лучше, чем на прошлой неделе.
Жанна-Антуанетта рассуждала так: вдруг случится чудо, и проезжающий мимо король заметит ее. Но ее хорошо продуманные и точно просчитанные прогулки долгое время ни к чему не приводили. Хуже того, попасться на глаза ей довелось не королю, а амбициозной герцогине де Шатору, любовнице короля, быстро раскусившей цель ее лесных прогулок.
Прежде, чем продолжить повествование, следует сказать, что Людовик XV – король Франции из династии Бурбонов – правил в стране с 1715 года.
В 1710 году, когда Людовик, получивший при рождении титул герцога Анжуйского, появился на свет, ничто не предвещало, что он когда-либо станет правителем Франции. Он был всего лишь сыном старшего внука правившего короля Людовика XIV и занимал в череде наследников (потомством «Короля-Солнце» Бог не обделил) весьма жалкое четвертое место. Но страшное несчастье, обрушившееся на династию Бурбонов в 1711–1712 годах, неожиданно расчистило ему дорогу к трону. В течение шести месяцев один за другим умерли дофин Людовик, а также его сын и старший брат. Так двухлетний герцог Анжуйский сделался законным наследником семидесятитрехлетнего Людовика XIV, своего прадеда, а после его смерти в 1715 году его объявили королем Людовиком XV.
О проекте
О подписке