Его «мы с вами» окончательно решило дело. Анна дала свое согласие. А через несколько дней ее вызвал к себе в кабинет начальник кафедры полковник Проскурин (невиданный случай) и там, в присутствии Соболева, утвердил за слушательницей Воротовой курсовую работу по теме «Сходство и различие устойчивых фразеологических форм южнославянских народов». Анна никогда не изучала языки южных славян и даже не знала, сколько их всего, но разве она могла отказаться от темы, которую предложил Соболев? Тема почему-то оказалась секретной, поэтому обсуждать курсовую с преподавателями кафедры запрещалось. Правда, переполняемая эмоциями Анна в первый момент не задумалась над этим. Но после того как Проскурин определил ей в качестве научного руководителя Соболева, Анна и не собиралась этого делать. Она твердо решила, что отныне будет общаться только с ним. Правда, общение получилось однобоким. Побывать у своего научного руководителя на службе и даже выяснить, где она проходит, Анне не удалось. Она виделась с Соболевым только в институте, куда он приезжал не чаще раза в неделю, выслушивал накопившиеся у Анны вопросы, указывал, где ей следует поискать недостающий материал, при этом сам никогда ничего не объяснял, а где-то за два месяца до защиты и вовсе куда-то пропал. Анна пыталась разыскать его через начальника кафедры, но Проскурин ответил, что понятия не имеет, где находится Соболев и когда снова появится в институте.

Соболев объявился перед самой защитой, точнее, за два дня. В отличие от Анны, все это время не вылезавшей из спецбиблиотеки, он не утруждал себя копанием в книжной пыли, потому что успел загореть так, словно все это время провел на пляже или в солярии. От загара черты его лица обострились. И вообще он выглядел худым и усталым. Анна даже мысленно позлорадствовала над ним. Соболев при ней просмотрел готовую курсовую работу. Именно просмотрел, а не прочитал – слишком быстро листал, зато задал несколько вопросов, ради ответов на которые Анне пришлось снова засесть в библиотеке, а уже ночью перед защитой переписать текст своего выступления. Обиднее всего было то, что все ее жертвы оказались напрасны. Защита курсовой прошла на удивление легко. От кафедры на ней присутствовал только сам полковник Проскурин. Кроме него в аттестационную комиссию входили два незнакомых Анне подполковника и сам Соболев. Вчетвером они выслушали доклад Анны – она жутко волновалась, тем не менее сумела рассказать о проделанной работе, почти не заглядывая в свои шпаргалки. Затем слово взял Соболев. В целом он положительно охарактеризовал представленную ею работу, но говорил как-то вяло. По мнению Анны, ее труд заслуживал более высокой оценки. Затем подошло время вопросов. Но начальник кафедры демонстративно хранил молчание, а подполковники о чем-то пошептались между собой и после недолгого совещания выставили оценку «отлично». Анна, настроившаяся на настоящий научный диспут, осталась, мягко говоря, разочарована. Тем не менее на выпускном курсе она снова взялась писать диплом под руководством Соболева. Защита дипломной работы мало отличалась от защиты курсовой. Разница состояла лишь в том, что на этот раз аттестационная комиссия была чуть шире по составу. Но теперь Анна уже знала, что и диплом, и курсовую она писала по темам, предложенным военной разведкой, как и то, что ее научный руководитель является кадровым офицером-разведчиком и после окончания института она также станет сотрудницей ГРУ – распределение состоялось за месяц до защиты дипломных работ…

– Леди и джентльмены, наш самолет приступил к снижению. Просим вас пристегнуть ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение… – объявил записанный на пленку голос бортпроводницы на английском и русском языках, и Соболь сейчас же открыл глаза.

– Так и не спала? – перехватив взгляд Анны, спросил он.

– Почему, я вздремнула, – соврала она.

Соболь конечно же распознал ложь, но ничего не сказал, лишь усмехнулся и отвернулся к иллюминатору. Анне стало так стыдно за свой обман, что она так и не решилась заговорить с ним и до самой посадки не произнесла ни слова.

Паспортный и таможенный контроль в белградском аэропорту занял немного времени. И уже через час с небольшим Анна с Соболем, нагруженные сумками с видео– и телеаппаратурой, вышли в зал прилета, где их ожидал сотрудник посольской резидентуры с вызывающей сочувствие фамилией Сиротин. Перед вылетом из Москвы Анна старательно запомнила его фотографию, поэтому сразу узнала посольского разведчика среди немногочисленных встречающих аэрофлотовский рейс. Впрочем, ошибиться было невозможно. Офицер держал в руках табличку с их легендированными фамилиями. Позже, когда Сиротин на своей машине привез их на конспиративную квартиру, Анна поинтересовалась у него, не повредит ли столь демонстративная встреча конспирации. В ответ посольский разведчик лишь усмехнулся.

– Я же помощник нашего атташе по культуре, так что встретить корреспондентов нашего телевидения моя прямая обязанность. Тем более после недавнего теракта.

Слова о чудовищном теракте в Приштине, унесшем жизни семи работников российского консульства и четырех югославских граждан, прозвучали как-то уж чересчур обыденно. Анна даже поморщилась. Однако Соболь не стал заострять на этом внимание.

– К делу, – сказал он. – Кто занимается расследованием обстоятельств взрыва?

– Местная полиция. Но на них надежды мало, – со вздохом заметил Сиротин. – Захотят, передадут нам собранные материалы, а не захотят, нет. С тех пор как Косово получило автономию, они и Белград не очень-то жалуют. Правда, при взрыве погибли двое полицейских, охранявших консульство. Может быть, гибель коллег заставит косовскую полицию проявить усердие.

– Наши официальные лица участвуют в расследовании? – задал следующий вопрос Соболь.

– Шеф направил в Приштину своего первого зама. Но что тот может. Ведь официально мы не имеем права вести оперативно-разыскную деятельность в стране пребывания. Так что вся надежда на вас, независимых журналистов. Вам забронирован номер в отеле на площади, как раз напротив нашего консульства. Отель тоже пострадал от взрыва, но хозяйка все равно сдает номера постояльцам. Были бы желающие. – Сиротин улыбнулся. По мнению Анны, совершенно не к месту. – Машину можно взять напрокат в Белграде, – продолжал он. – С этим проблем нет. Я бы и сам мог, но не знал, какая вам нужна.

– С этим мы сами справимся, – заверил посольского шнурка Соболь. – Только оставь нам адреса нескольких прокатных агентств…

У Сиротина оказались с собой несколько рекламных буклетов с адресами и телефонами белградских фирм по прокату автомобилей, которые он и вручил Соболю. После этого мужчины проболтали еще около получаса. Ничего заслуживающего внимания за это время Сиротин не сообщил, очевидно, все интересное рассказал раньше. Тем не менее Анна терпеливо слушала его, ожидая момента, когда посольский работник наконец уйдет и можно будет наконец принять душ и вообще привести себя в порядок после дороги, как подобает стильной журналистской штучке.

* * *

Только на душ времени и хватило. Когда Анна вышла из ванны в одной футболке, надетой на голое тело, и с полотенцем, обернутым вокруг бедер, Соболь сидел за столом и накручивал диск телефона (еще при первом осмотре комнаты Анна обратила внимание, что телефон на конспиративной квартире старого образца, с дисковым номеронабирателем). Не прекращая своего занятия, Соболь лишь мельком взглянул на нее, хотя не мог не заметить ее твердых сосков, проглядывающих сквозь тонкую ткань футболки, и сказал:

– Поспеши. Нужно успеть взять машину до закрытия прокатных фирм, чтобы к утру быть в Приштине.

Анна поняла, что все ее планы в отношении себя и Соболя на ближайшую ночь, которые она выстраивала, стоя под душем и старательно намыливая тело душистой пеной, безнадежно рухнули. Вместо любви и страсти, которым, как она надеялась, они будут предаваться всю ночь, твердо зная, что на конспиративной квартире их никто не побеспокоит, им придется трястись по пыльным сербским дорогам в косовскую Приштину.

Они стали любовниками через четыре месяца работы Анны в новой должности. Соболь пошел на близость легко и даже охотно, но – Анна не хотела себя обманывать – все-таки это произошло по ее инициативе. Она знала, что у Соболя жена и ребенок, которых он никогда не бросит. Да она и сама бы ему этого не позволила. Еще чего, разрушать семью! Но в редкие моменты он принадлежал только ей, и Анне было этого достаточно. Из-за напряженной службы Соболя и его внезапных командировок встречаться им удавалось нечасто. Обычно это происходило где-нибудь на даче или на квартире какого-нибудь соболевского приятеля, который по-дружески одалживал ему ключи от своего жилья. При этом всякий раз приходилось довольствоваться быстрым сексом. Нет, Соболь был замечательным любовником. За те несколько часов, когда они принадлежали друг другу, Анна умирала и вновь воскресала в его объятиях бесчисленное множество раз. Угнетало лишь то, что сразу после безудержной и страстной любви им приходилось вновь расставаться. Поначалу Анну это даже возбуждало, но со временем стало угнетать. Она мечтала о совместном ужине при свечах, неторопливом разговоре, когда никому из них не нужно никуда спешить. Даже возможность провести целую ночь в постели в обнимку с любимым, ощущая кожей тепло его дыхания, представлялась ей несбыточным счастьем. Анна так надеялась в этой командировке воплотить свои мечты в реальность, но Соболь решил иначе. И спорить с ним было бесполезно. Поэтому, грустно вздохнув, Анна начала одеваться.

– Ни черта невозможно выяснить по телефону! – раздался за спиной его сердитый голос. – Менеджер даже не может внятно сказать, какие у них есть машины. Придется ехать к ним и самим разбираться на месте. Хорошо хоть объяснил, где они находятся.

Слушая его гневную тираду, Анна улыбнулась. Сербский она знала гораздо лучше Соболя. Тот лишь неплохо понимал разговорную речь, хуже читал и весьма посредственно говорил. Анна же читала и переводила свободно и могла довольно неплохо общаться – во всяком случае, то, что пытался объяснить по телефону менеджер прокатной фирмы, поняла бы без труда. Изучать сербский она начала еще в институте после того, как по предложению Соболя взялась за написание курсовой работы о языках южных славян, и меньше чем за три года овладела им – помогла мамина школа. Именно поэтому ее и включили в состав группы.

Сменив влажную футболку на не менее сексапильную блузку, Анна повернулась к Соболю.

– Ну, я готова.

– Готова? – Соболь поднялся со стула. На этот раз он чуть дольше задержал на ней взгляд. Наконец-то! Все-таки заметил в ней женщину. – Тогда идем. Тут недалеко, я посмотрел по карте, всего два квартала.

Довольная тем, что произвела на начальника впечатление, Анна с готовностью присоединилась к нему.

Среди предлагаемых в прокатной фирме автомобилей Соболь выбрал «Шкоду Фабию» прошлого года выпуска. Менеджер просил за нее столько же, сколько за пятилетний «Гольф» или четырехлетнюю «Мазду». «Мазда» выглядела, конечно, красивее, но Соболь отдал предпочтение «Шкоде», посчитав, что в дальний путь лучше отправляться на новой машине. Забрав автомобиль со стоянки, он удивил Анну, предложив ей самой сесть за руль. Водительские права она получила меньше года назад и хотя, по собственному мнению, водила неплохо, никак не ожидала, что Соболь доверит ей управление машиной в незнакомой стране. Однако иллюзия продолжалась недолго. После того как они, забрав из квартиры свои вещи, выехали на трассу, Соболь снова предложил Анне поменяться местами. Пришлось подчиниться – с начальником не поспоришь.

Пока не стемнело, Анна с удовольствием смотрела по сторонам, изучая сербские пейзажи. Дорога шла вдоль многочисленных поселков, сменяющих друг друга, из-за чего окрестности Белграда напомнили Анне Подмосковье. На глаза то и дело попадались аккуратные коттеджи, правда, не такие массивные, как московские. И еще Анна обратила внимание, что сербы не прячут свои дома за неприступными глухими заборами, из-за чего их жилища выглядели приветливо и дружелюбно. И это несмотря на то, что гражданская война в стране закончилась всего несколько лет назад, а кое-где взрывы гремят и поныне.

По мере удаления от столицы поселки стали встречаться все реже. Их сменили живописные холмы с не менее живописными зелеными рощами. Но Анна недолго любовалась окружающей природой. Скоро стемнело, и смотреть стало не на что. Хорошо хоть встречные машины не слепили своими фарами. Анна закрыла глаза и под мерное ворчание движка и доносящийся из автомагнитолы ночной блюз вскоре уснула.

Когда она вновь открыла глаза, вокруг было уже светло. Машина ехала по узким городским улочкам. Анна спросонок потянулась.

– Где мы?

– В Приштине, – улыбнулся в ответ Соболь. – С добрым утром, штурман!

– Почему штурман? – удивилась Анна.

– Возьми в бардачке карту города и посмотри, где нам сворачивать, – объяснил он.

Анна зевнула, потом потерла переносицу, прогоняя дремоту, после чего все-таки достала карту.

– Мы сейчас где? – уточнила она.

Соболь сбросил газ и скосил глаза на карту, чтобы указать ей местоположение, но его помощь не понадобилась. Анна уже сама прочитала промелькнувшее на фасаде название улицы.

– Через два квартала налево, – сориентировавшись, сообщила она.

Площадь, где располагалось российское консульство, они отыскали без труда. Даже спустя несколько дней после взрыва обрушившееся здание дипмиссии выглядело жутко. Спасатели успели разобрать завалы, и обнажившиеся после обрушения фасада плиты межэтажных перекрытий напоминали торчащие наружу кости скелета. Но над уцелевшей частью здания все равно развевался российский триколор, указывая на то, что работа дипмиссии по-прежнему продолжается. Еще один флаг Анна увидела на опорном столбе въездных ворот. Сами ворота сорвало взрывом, и сейчас вместо них был установлен временный шлагбаум. Консульство еще не открылось, и когда Соболь остановил рядом машину, охраняющий въезд полицейский в бронежилете и каске нетерпеливо махнул жезлом – проезжай. Им пока нечего было делать в консульстве, поэтому Соболь беспрекословно подчинился, направив машину к расположенной напротив гостинице.

В столь ранний час постояльцев видно не было, но хозяйка гостиницы, сухощавая, элегантно одетая женщина лет сорока с лицом классной дамы, оказалась на месте. Она сидела за стойкой, углубившись в изучение каких-то бумаг, но когда висящий над дверью колокольчик мелодичным звоном известил о появлении гостей, сейчас же подняла на вошедших приветливый взгляд. Взяв на себя роль старшей телевизионной группы, Анна первой подошла к ней, назвала вписанную в служебный паспорт фамилию и сообщила, что для нее с оператором должен быть забронирован номер.

Улыбка на лице хозяйки стала еще шире.

– Да-да, конечно, – энергично закивала головой она. – Отдельный номер, очень удобный, с просторной ванной комнатой и спальней. Правда, мы ждали вас только во второй половине дня, поэтому там еще не успели прибраться. Но вы не волнуйтесь. Это не займет много времени. Я немедленно распоряжусь. Присядьте пока в холле…

По-русски она говорила довольно бойко. Анна даже удивилась. Если и остальные жители Приштины так же хорошо изъясняются на русском языке, ее знание сербского может и вовсе не пригодиться.

– Так я заношу вещи? – прервал ее размышления вопрос Соболя.

Анна обернулась к нему. Перед ней стоял совершенно другой человек: взлохмаченный, усталый и, как и следовало ожидать, раздраженный после целой ночи за рулем. От ее прежнего начальника, вдумчивого и рассудительного, каким был Соболь до того, как выбрался из машины, не осталось и следа. Анна поразилась мгновенно произошедшей в нем перемене, хотя при подготовке операции они многократно репетировали свои роли. Оставалось только надеяться, что ее собственная игра в глазах хозяйки гостиницы не менее убедительна.

– Да, заноси. Только с камерой поосторожней, – ответила Соболю Анна и быстро взглянула на сидящую за стойкой женщину.

Но та была занята телефоном.

– …Мне плевать, что ты еще не накрасилась, – сердито сказала она в трубку по-сербски. – Живо отправляйся в восьмой номер, застели кровать и не забудь повесить в ванной полотенца. Журналисты наверняка хотят принять душ и отдохнуть с дороги… Я сказала: живо, иначе вылетишь отсюда в два счета! Не надейся, что я буду держать тебя здесь только потому, что ты строишь глазки моему сыну!

Однако! Анна даже удивилась. Оказывается, хозяйка гостиницы со своими работниками бывает очень даже строгой. Та как раз закончила разговор и уже вновь мило улыбалась.

– Сейчас все будет готово. Вы на машине? – без перехода спросила она. – Мой сын покажет вам, куда ее поставить. У нас на заднем дворе прекрасная стоянка.

Через несколько минут в холле появился молодой человек – на взгляд Анны, ничего интересного. Долговязый, немного сутулый, да еще и небритый.

– Пойдемте. Я покажу вам нашу гостиничную стоянку, – невнятно пробурчал он.

Анне стало любопытно, справится ли Соболь без ее перевода. Но тот отлично понял парня и, лениво поднявшись с установленного в холле дивана, затрусил за ним. Когда они вернулись, хозяйка жестом подозвала сына к себе и что-то прошептала ему. Анна не разобрала всех слов, лишь услышала, как она дважды произнесла имя Милка. Очевидно, так звали нерасторопную горничную. Парень тут же удалился, а когда спустя десять минут вновь появился в холле, хозяйка объявила, что гости могут вселяться.

Соболь подхватил сумку с видеокамерой и зачехленную треногу. Сыну хозяйки, исполняющему роль гостиничного носильщика, достались сумки с их личными вещами. И они все втроем направились к лестнице. Восьмой номер, который назвала хозяйка в телефонном разговоре, располагался на втором этаже. Оттуда как раз вышла черноволосая пышногрудая девица – надо полагать, та самая горничная Милка, в таком коротком халатике, что стоило девушке лишь немного нагнуться, он должен был открыть ее ноги вместе с трусиками до самой талии. Ноги у нее были прямые и крепкие, но, на взгляд Анны, немного коротковаты. Хотя, возможно, такое впечатление складывалось из-за тапочек-вьетнамок на тонкой подошве, которые были на ногах девушки. На хозяйского сыночка Милка даже не взглянула, зато в Соболя метнула полный откровенности взгляд, да еще и многозначительно улыбнулась при этом. Анна презрительно фыркнула, чтобы эта гостиничная красотка знала свое место. Хотя ее выставленные напоказ прелести и откровенный взгляд не могли произвести на Соболя никакого впечатления, после встречи с горничной настроение у Анны сразу испортилось. Возможно, поэтому она дала хозяйскому сыну на чай целых два евро, хотя и не собиралась этого делать.