Доложившись по всей форме и, предъявив командировочные документы, Матвей рассказал вкратце о своих планах и, по предложению председателя, отправился вместе с ним осматривать коммуну.

ВоенПроизКом имени тов. Преображенского была одна из самых больших и передовых коммун в Восточно-Сибирском крае. Располагалась коммуна на закрытой огороженной территории. Доступ посторонних на территорию был несколько ограничен. Как пояснил председатель, происходил строго по записи – на проходной дежурный фиксировал посетителей в специальный журнал. Сами коммунары входили и выходили беспрепятственно, предъявляя специальные пропуска.

Проживали коммунары в общежитиях казарменного типа, по десять человек в кубрике. Таких кубриков в одном здании общежития насчитывалось пятнадцать. По пять на первом, втором и третьем этажах. На каждом этаже присутствовали туалет, душ и небольшая общая кухня. Проживали в общежитиях по принципу работы на одном предприятии.

На территории ВоенПроизКома находился свой детский дом, где жили дети, рождённые в коммуне. Клуб, магазин, парикмахерская, две общих столовых, стадион, спортивные залы, свой автопарк, общежитие для молодых семей и другие объекты обеспечивали автономную жизнь коммунаров. Обслуживающий персонал жил также в основном на территории ВоенПроизКома.

– Вот, – рассказывал председатель, – Здесь мы и живём. На работу коммунаров развозит наш же автопарк. Питаются в столовых, кому не хватило, могут взять в нашем же магазине. Здесь же у нас стираются, стригутся, моются. Всё есть, и танцы бывают, и кино крутим, и кружки разные есть. Само собой спортивная и боевая подготовка, это у нас хорошо поставлено. Оружейная своя, тир, полоса препятствий, сам всё увидишь.

– Понятно, а подскажи Василий Николаевич, в магазине-то всё купить можно или только обязательный минимум? – задал вопрос с намёком Матвей.

– В коммуне, как ты понимаешь, полностью отсутствует денежный оборот. В магазине тоже всё по спецталонам, а так всё, что надо для жизни, всё есть, – не заметил намёка Илларионов, – Тебе, как временному члену коммуны, тоже выдадим талоны.

– А как у вас тут поставлено с порядком? Бузотёры есть, кражи случаются?

– Нет, у нас тут тихо в этом плане. Выпивать народ, конечно, выпивает, кто же запретит. Но всё в меру стараются. А если кто и переберёт, бывали такие случаи, то его на следующий день так пропесочат в стенгазете коммунарской, что одним махом всё желание выпить отшибает. А за порядком у нас следят: патруль свой есть, коммунары по очереди дежурят. Опять же особый отдел здесь есть, они шпионов и врагов отлавливают. Да и вообще, народ у нас по большей части ответственный, комсомольцы как-никак, понимание имеют.

Матвей с председателем подошли к плацу, здесь же находилось трёхэтажное кирпичное здание с вывеской «Штаб». Рядом стояли отлитые из бронзы фигуры – символы Мировой Революции – Ленин и Троцкий. Владимир Ильич стоял, широко расставив ноги, вытянув правую руку вперёд. Лев Давидович, закинув руки за спину, задумчиво смотрел вперёд, куда в светлое будущее указывал Ленин.

– Здесь у нас штаб коммуны, пойдём, оформим тебя, а там уже отведу в общежитие, отдыхать. А завтра уже с утра и приступишь.

– Хорошо, договорились, а куда на постой определишь?

– В общежитие для молодых семей, там как раз свободных комнат достаточно.

– Это что же, молодые семьи в коммуне отсутствуют?

– Да нет, конечно, присутствуют, но понимаешь какая штука. Вот женятся вроде, мы им комнату выделяем, так они поживут недели три-четыре, натешатся, как говорится, отыграют свой медовый месяц и всё, назад в казарму просятся, там ведь настоящие друзья – товарищи.

– А как же супружеский долг? Детей же, как я понял, рожают.

– Рожают, а как же, но это дело-то нехитрое, пришли вон в общежитие на час-два, сделали дело и в казарму, к своим.

– А как же дети, воспитание?

– А детей коммуна воспитывает, новых людей делаем, бойцов Мировой Революции. Так что можно сказать, что староукладная жизнь в коммуне отсутствует полностью. Не о своём думаем, о мировом. В коммунизм ведь идём, а там семьи не будет, там будет полностью свободная личность, не отягощённая разными бытовыми оковами.

– Да, интересно у вас, можно сказать уже в будущем живёте.

– Не без этого… Вот здесь у нас распределительный отдел, бухгалтерия, секретариат, здесь особый отдела размещается, – показывал на двери председатель.

В этот момент дверь особого отдела открылась, и из неё вышел мужчина в форме работника УРБ НКВД. Присмотревшись, Матвей понял, что это Устюгов.

– Серёжа?! Ты?! Откуда здесь?! – изображая радостное удивление, воскликнул Синцов.

– Матвей?! Не может быть! – обрадованно закричал Устюгов и ринулся в объятья Синцова.

Вволю наобнимавшись и нахлопавшись друг друга по спине, старые друзья утихомирились, и Устюгов пояснил недоумевающему председателю:

– Друг это мой, Матвей, вместе в НКВД служили, до тридцать четвёртого года. Где же тебя носило-то? – уже обращаясь к Синцову, вопрошал Сергей Устюгов.

– Приехал вот сюда с проверкой и практической помощью. Я же теперь в наркомате обороны работаю, инструктором боевой подготовки. А, ты, что же получается, здесь теперь служишь?

– Здесь, здесь в особом отделе. Николаич, ты друга моего, куда поселить решил? – обращаясь к председателю, спросил Устюгов.

– Так куда, известно куда, в общежитие для молодых.

– Ты давай на третий этаж, в угловую комнату, подальше от туалета. Там как раз тишина и покой, охов-вздохов не слышно, – как лось заржал Устюгов на пару с председателем.

– Ну вот и договорились, а вечером я к тебе, Матвей, зайду, посидим, покалякаем. А сейчас, извини, брат, дела, – и, помахав рукой, Сергей удалился.

– А ты что же, Матвей Фадеевич, выходит, отсюда сам, с Иркутска? – спросил председатель, – Что же сразу не сказал? А семья здесь?

– Семьи нет, все при Николашке померли, одна сестрёнка Революцию увидела, да и та при Колчаке сгинула, погибла, стало быть.

– Да-а-а, ну извини, не знал.

– А не сказал, не знаю, повода не было, да и какая разница, сейчас-то ведь в Москве работаю. Иркутска, почитай, три года не видел, забыл уже всё, – отшутился Матвей.

– Может ты и прав, ну пойдём регистрироваться, пару фотографий в честь приезда, и можно в общежитие…

***

Матвей готовился к встрече Устюгова. Нарезая привезённый из Москвы наркоматовский паёк, он усиленно размышлял:

«Встреча вроде прошла хорошо, без наигранности, я вроде не сплоховал, отыграл вчистую, комар носа не подточит. Сергей, на мой взгляд, был искренен, обрадовался меня увидев. Или всё же хорошая игра, я ведь играл. Да нет, вряд ли, я-то знал, с кем встречусь, а он нет, для него это было неожиданно. А если знал? Да нет, откуда, хотя почему не знал. Ведь могли из Москвы сообщить по линии ревбезопасности, что, мол, прибывает в командировку инструктор наркомата обороны, некий Синцов Матвей Фадеевич. Тогда зачем такая наигранность? Да, могли сообщить, а могли и не сообщать, или ещё могли сообщить, не называя фамилии. Всё могло быть.

Как теперь вести себя? Как-как, для начала выпить рассказать о себе, в смысле легенду, расспросить его. Хорошо бы фотографии принёс показать, если так и сделает, то можно начать прокачивать по первому лицу. А если не принесёт? Тогда незаметно напроситься в гости, там -то уж точно покажет. В любом случае, Горовым следует интересоваться, только если это не вызовет даже малейшего подозрения. Да, ставки слишком высоки».

***

Устюгов появился около восьми вечера. Пришёл не с пустыми рукавами, с собой была бутылка водки, сало, лук, хлеб, селёдка. «Да не густо, паёк -то у них, видать, простой, не наш наркоматовский», – обрадовался Матвей. Пока его старый товарищ не походил на бюрократа-перерожденца. Достав свои столичные изыски, Матвей вызвал неподдельное восхищение у Сергея, который, потирая руки, заговорил об удачливой избранности московских товарищей. При этом в словах его не было ни грамма зависти или враждебности, что ещё больше успокоило Матвея.

Друзья приступили к трапезе и часа два болтали, перебивая друг друга, вспоминая прошлое и рассказывая о себе.

– Вот так я с тридцать четвёртого и работаю здесь в коммуне. Как ты в Москву перебрался, так я сюда. А про тебя, Матвей, говорили, что из органов попёрли, я уж грешным делом подумывал, а не враг ли ты оказался. Ты уж меня строго не суди за это, хорошо, что не враг.

– Да нет, враки всё это. Никто меня никуда не гнал. Поработал я в центральном аппарате, да не понравилось, если честно. Нету там той свободы действия, всё как под микроскопом, а чуть что и сам понимаешь… А тут как раз набирали инструкторов, чтоб и боевой опыт был, и рукопашная подготовка, и стрельба. Чтоб и по линии Коминтерна работать могли, и здесь, дома. А ты же мой опыт ЧОНа знаешь, ну и предложили. А что, работа интересная, командировки, не скажу куда, но… понимать должен. Да что я о себе, ты-то как здесь? Поди, не работа, а сплошной отдых?

– Брось ты, Матвей, какой отдых? Ты что, наоборот один геморрой, с этой коммуной. Людей ведь новых воспитывают. А для чего? Для Мировой Революции. И как ты думаешь, наши враги будут на это спокойно смотреть? Ты не представляешь, сколько я здесь уже всякой швали отловил. Месяца не проходит без задержаний: то шпиона внедрят, то сталинисты недобитые пропаганду вражескую ведут. То урки под видом пролетариев заселяются, чтоб значит, баб коммунарских оприходовать, да под шумок магазин или оружейку вынести. А недавно вообще церковников-сектантов прижал, развели здесь агитацию, понимаешь.

– А как коммунары к этому всему? Неужели клюют?

– А коммунары они что, молодые же, вот их то в одну крайность, то в другую тянет. А я выпутывай их. Они, значит, рыло своё везде, где не надо суют, а я их вытаскивай, людей этих новых. Суки они. Не все конечно, но… Хватит, Матвей, не наступай на мозоль больную. Давай лучше фотографии покажу, принёс я тут, погляди, как живу.

Пока рассматривали фотографии, Матвей в очередной раз оценил, что Устюгов остался таким же, как раньше, рубаха-парнем, даже сейчас в беседе допускал крамольные высказывания про коммунаров. «Значит, не боится меня, принимает за своего, это хорошо, доверие это главное, так дальше пойдёт, можно подумать о добровольной вербовке», – довольный собой размышлял Матвей, рассматривая очередную фотографию.

Примерно ещё через двадцать минут просмотра , настроение Матвея начало меняться в противоположную сторону. До него, наконец, стало доходить, что с фотографиями что-то не то. Нет, фотографии были обычными, но вот ни на одной из них не было Горового. Была и ещё одна странность, ни на одном фото Матвей не обнаружил заскобленное лезвием лицо. «Что это среди массы знакомых не оказалось ни одного врага народа? Или ты их не считаешь врагами, поэтому и не ретушируешь?» – думал Матвей. Первое положительное впечатление об Устюгове начало улетучиваться. Синцов стал подозревать нехорошее.

«С вербовкой придётся повременить, но надо прояснять, почему нет фото Горового. Умысел это или случайность?», – так думал Матвей, вспоминая обилие фотографий, где Устюгов был рядом с Горовым.

– А что Серёжа, ты же у нас парень одинокий, а как отдыхаешь? – начал издалека Матвей.

– Ты, если про девок, то не думай, я же на виду, власти нашей Советской представитель. Но если интересуешься, по дружбе могу наколку дать. Домик в предместье Рабочем, на Баррикад ещё работает, никак закрыть не могут или не хотят. Там Марьяна всем заправляет, да ты знаешь же её, давно она этим делом промышляет.

– Да не об этом я, ты что, с дуба рухнул? – ответил Матвей, а сам подумал, вот ведь Мировая Революция, коммуны, а рядом, пожалуйста, дом терпимости, который никак закрыть не могут, да и сам-то район ещё тот, бандиты и жулики всех мастей, ночью даже милиция по одному не ходит.

– А о чём же тогда?

– Охота, рыбалка разве не отдых? Мне вот в Москве очень этого не хватает. Никак вырваться не могу.

– Так и мне особо времени-то нет, всё работа. Да и если я по охотам, да рыбалкам ходить начну, кто же тогда врагов ловить будет? – отшутился Устюгов.

– А как с начальством у тебя? Ладите?

– А что мне с ним ладить-то, где я и где начальство, у них свои заботы, у меня работа конкретная. Справляюсь я неплохо, результаты хорошие, в ударниках хожу, но не более того, с командирами не столуюсь.

– А кто у вас сейчас НКВД командует?

– Зирин Мирон Савельевич, в тридцать пятом из ГУРБ пришёл, там он в секретно-политическом работал. Особым отделом Иванов командует, ты его не знаешь, он Зирина человек.

–В тридцать пятом? Это тогда же первый секретарь крайкома поменялся? Горовой же у вас теперь? Как он тебе?

– Да, Горовой, нормальный мужик, настоящий коммунист, троцкист, короче уважаемый человек, он в конце тридцать четвёртого пришёл.

– Общался с ним? Говорят, он с самим Троцким вместе на бронепоезде ездил во время Гражданской.

– Не знаю, не общался. Да и кто меня к Горовому подпустит, у него охрана , человек он занятой. Видел его вблизи разок, когда он в коммуну приезжал.

– Да, у начальства своя жизнь, ну что сидим? Давай наливай, выпьем ещё по маленькой.

– Ну, давай, Матвей Фадеич, за тебя, пусть твоя командировка удачной будет. А про Марьянку на ус намотай, всё-таки надолго приехал, а бабы наши коммунарские обхождение любят, с ними надо попотеть, чтобы в койку-то уложить.

– Хорошо, намотаю, ладно, Сергей, закругляться пора, завтра на работу с утра и мне, и тебе. А ещё проветрить надо бы, а то накурили так, что хоть топор вешай. Так что ещё по одной и спать…

***

После ухода Устюгова Матвей сидел в глубокой задумчивости.

«Как же так, – думал он, – неужели Сергей оказался замаранным. Почему он так отрицает близкое знакомство с Горовым и с тем же Зириным, ведь если судить по добытым фотографиям они все в одной связке, в одной компании. Нечисто здесь получается. Нужно что-то думать. Кстати, почему он мне так настойчиво на Марьянку намекал? А если я клюну и пойду к проституткам, а тут, например, облава милицейская и вот представитель наркомата обороны, коммунист, застукан в гнезде разврата. Я бы сказал, что лучше материала для вербовки и представить нельзя. А может это и есть тот вариант, попробую-ка я подставиться под эту вербовку, если, конечно, я прав»…

***

Следующие четыре дня Матвей полностью отдался работе с коммунарами. Эта работа увлекала и притягивала. Своей молодостью, задором и готовностью к борьбе молодые юноши и девушки заражали Синцова, вели его за собой в каком-то живом, неутомимом потоке, где энергия хлестала через край, где рушилось патриархальное, устаревшее, но рождалось новое, полное жизни и силы.

Матвей не кривил душой, да и это временное погружение в легенду было необходимо, чтобы наблюдающий за ним исподтишка враг, поверил, потерял бдительность. По крайней мере так интуитивно чувствовал Синцов. Дни пролетали один за другим, насыщенные и полезные. Коммунары узнавали много нового, показывали себя, учились у инструктора. Стрельба, приёмы самбо, тактические приёмы ведения боя в условиях города, леса, ограниченного пространства…

Молодые парни и девушки с жадностью впитывали новые знания, так необходимые им в будущем, когда Мировая Революция призовёт их в свои ряды. Когда они, не щадя своей жизни, понесут пламя революционной борьбы, когда будут гибнуть в борьбе с проклятым империализмом, с реакционными кругами западных стран, угнетающих своих рабочих и крестьян. Не раз и не два молодые коммунары задавали вопросы инструктору и с напряжённым вниманием слушали его ответы, высказывали свои убеждения.

– А скажите, товарищ инструктор, будет война с Германией или нет?

– С Германией – никогда, а вот с фашистами, захватившими там власть, вполне возможно. Вы посмотрите, как Гитлер наращивает боевую мощь, как вся немецкая промышленность перешла на рельсы милитаризации. Готовятся они к войне, явно готовятся.

– Но мы же победим, наша рабоче-крестьянская армия самая сильная в мире! А мы территориальная народная армия, мы тоже многое знаем и умеем, а уж отваги нам не занимать. Да и пролетариат немецкий… не останется же он в стороне, если Гитлер на нас нападёт.

– Не должен остаться, на то он и пролетариат. А в Германии, если помните историю революционной борьбы, рабочие всегда повышенной сознательностью обладали, – отвечал Синцов, – Но продали их социал-демократы, погубили в двадцать третьем немецкую революцию.

– А сейчас, – продолжал Матвей, – национал-социалисты запудрили им мозги, обманывают рабочих фашисты, представили они пролетариату другого врага – евреев. А кто истинный, настоящий враг рабочих?

– Известно кто, империалисты, капиталисты, фабриканты всех мастей, все, кто забрал в свои руки средства производства, кто использует наёмный труд и заставляет рабочих вкалывать за гроши, кто наваривается на рабском труде, извлекая сверхприбыли и богатея с каждым днём.

– Молодцы, ребята, сразу видно, что политзанятия не пропускаете, что серьёзно относитесь к политической подготовке.

– Конечно, мы же понимаем свою ответственность перед Мировой Революцией.

– С такими орлами мы к Коммунизму с каждым днём всё ближе. А кто ещё тормозит нас, кто ещё является врагом нашего светлого будущего? Империалистов и прочих буржуев вы назвали, а кто ещё?

– Бандиты, воры, убийцы.

– Церковники, сектанты всякие.

– Нэпманы недобитые, кулаки.

– Всякая белогвардейская сволочь.

– Сталинисты, вредители, шпионы.

– Бюрократия, перерожденцы.

– Да, всё правильно, все эти враги ещё есть, ещё не всех раскрыли наши доблестные органы. Я вот тоже, бывший наркомвнуделец, и не понаслышке знаю, что значит выявить замаскировавшегося врага. Вот так спрячется эта гнида среди рабочих на фабрике и вредит исподтишка, подленько так. Сам слова правильные на собраниях говорит, партийный билет под сердцем носит, а как не видит никто, то гадить начинает. Подкинет стружку металлическую в масло двигателя станка, а в результате авария, срыв плана, жертвы среди невинных людей.

– Давить этих сволочей надо!

– Согласен, давить, но как ты их определишь, как выявишь, они же плакаты не носят, типа я вредитель и враг народа.

– А как же их тогда вычислить-то?