«В сопровождении счастия»

Российская история вообще удивительно богата на сильные личности. Но есть в ней такие фигуры, которые настолько возвышаются над общим полем, что и масштаб их личности, и весь объем их свершений крайне сложно оценить. Массовой аудиторией они воспринимаются, как правило, стоящими особняком «столпами», поскольку в результате их деятельности государство и общество меняются порой кардинально.

Один из таких выдающихся деятелей – Петр Великий. Но смог бы он стать тем, кем стал, достичь того, чего достиг, если бы не отыскал уникальных соратников, преданных сподвижников себе под стать? Если бы не действовали рядом с царем-тружеником (а также царем-реформатором, царем-строителем, царем-воином и царем-мореходом) люди с исключительными, многогранными, универсальными дарованиями? Конечно, без них Петру не удалось бы столь многое. «Один в поле не воин», это несомненно.

С легкой руки гениального русского поэта Александра Сергеевича Пушкина ближнее окружение Петра Великого стали именовать «птенцами гнезда Петрова». По словам советского историка Н. И. Павленко, «Петр… из окружающего его общества притянул к себе лучшие силы, взял лучших людей…»

Мы не ставим это под сомнение. Отметим только, что по прошествии веков легко рассуждать – приметил, угадал, приблизил, поручил, возвысил… На самом же деле отыскать человека, который пройдет с тобой огонь и воду и воплотит твои главные замыслы, твои самые дерзновенные планы, – задача очень нелегкая. Иногда – невыполнимая.

В окружении Петра такой человек был.

Да, Петр умел окружить себя блестящими личностями. Одни были старше него, другие младше. Одни приходили, другие уходили. Множество замечательных личностей за время царствования Петра I участвовали вместе с ним в его революционных преобразованиях, мирных трудах и военных победах. Многие возвысились. Многие канули в небытие. Но один человек прошел с Петром Великим весь его великий путь. Был «правой рукой» царя-воина, царя-реформатора, царя-строителя с самого начала его царствования до конца. И даже после смерти Петра Алексеевича, став на два года фактически «первым лицом» в империи, выступал охранителем завоеваний Петра.

Происхождение Александра Меншикова остается до сих пор тайной российской истории. «Родился он в Москве от весьма незначительных родителей, лет 16-ти он, подобно многим другим московским простолюдинам, ходил по улицам и продавал так называемые пироги», – пишет современник-иностранец, пересказывая байку высокородных сановников. Князь Куракин в незаконченной «Истории царствования Петра I» заявил, что Меншиков «породы самой низкой, ниже шляхетства» (то есть из городских простолюдинов). Согласно одной версии, Александр Данилович – сын крестьянина, который пристроил своего отпрыска в учение к пирожнику в Москве. По другим сведениям, отец Меншикова служил конюхом при царе Алексее Михайловиче.

Существует и версия, согласно которой отец нашего героя Данила Меншиков (первоначально Даниэль Менжик) был шляхтичем из Великого княжества Литовского, взятым в плен во время затяжной русско-польской войны 1654–1667 годов. Впоследствии он служил при царском дворе конюхом. Эта романтическая гипотеза заслуживает внимания: известно ведь, что Петр очень остерегался приближать к себе людей, чьи семьи были так или иначе повязаны службой с именитыми боярскими родами. В те годы ещё хорошо помнились уроки русской Смуты, когда бывший слуга Романовых, Григорий Отрепьев, был приближен патриархом в царствование Годунова, и какой национальной трагедией его самозванчество обернулось.

Вид Кремля с реки Москвы. Лубочная гравюра XVII века

Нет, сомнительно, чтобы Меншиков происходил из челяди родовитых семей. Но и приближать удальца из совершенно безвестного рода было не менее опасно. Так в царское доверие легко мог втереться чей-либо лазутчик. А вот человек из обедневшего литовского (точнее, польско-белорусского) шляхетского рода всех бы устроил. Еще его отец утратил всякую связь с западной Отчизной (в результате плена и войны), пригрелся при дворе московского царя. Как большинство польских шляхтичей, Даниэль Менжик наверняка был прекрасным наездником и фехтовальщиком на саблях, поэтому его навыки вполне могли оказаться востребованы при дворе Алексея Михайловича. Таким образом, новоявленный род Менжик-Меншиковых вполне мог предоставить юному Петру смышленого и отважного ровесника-адъютанта, в преданности которого можно было не сомневаться.

Заметьте: эта версия не противоречит, в сущности, и истории с «торговлей пирогами». В годы междуцарствия, когда «опекунша малолетнего Петра», правительница от их с братом Иоанном имени, царевна Софья отказывала двору младшего царя в пристойном содержании, бывшие слуги почившего в Бозе царя Алексея Михайловича вполне могли заняться мелкой торговлей, чтобы пережить лихие времена.

Но когда Петр начал набирать силу, еще практически в отрочестве создавать свои «потешные полки», Менжик-Меншиковы, конечно, могли оказаться среди первых, о ком вспомнили и кого снова призвали на службу к «Преображенскому двору».

Разумеется, легенды о прибытии того или иного рода из чужих земель (в тех случаях, когда было нужно придать этому роду «больше блеска») во все времена были довольно распространены. Но род Менжик, герба Венява, действительно в Польше известен. В конце XIV – начале XV века некоторые его представители играли видную роль при польском дворе.

Примечательно, что княжеский герб, утвержденный в 1707 году вместе с пожалованием Александру Меншикову княжеского титула, имеет сходные черты с гербом Венява шляхетского рода Менжик.

Сведения о возникновении этого герба в самой Польше очень разнятся. Одни польские историки считают, что он привезен в польские земли из Германии, другие полагают, что из Венгрии. По иным сведениям, род Венявы (rod Wieniawow) прибыл в Польшу вместе с чешской княжной Доубравкой (Dąbrowką), ставшей женой польского короля Мешко Первого в XI веке. Но самая известная в землях Речи Посполитой легенда о происхождении этого герба относится к XIV веку.

Вот эта легенда. Во время охоты правителя Моравии на него помчался дикий зубр, угрожая поднять охотника на рога. Но один из его спутников, рыцарь Ластек, кинулся наперерез, ухватил зубра за рога и отвел угрозу от князя. А потом, свернув из прутьев молодого дуба кольцо, сумел вдеть его зубру в нос и привёл быка – уже в качестве дара – к своему господину. Моравский правитель еще был не готов к новой встрече с диким быком и крикнул рыцарю «Wien haw» (это по-моравски «Подойди один»). Ластек послушно передал зубра одному из придворных, но бык, видимо, почуяв менее уверенную руку, вырвался на свободу. В итоге Ластеку пришлось убить его мечом. А правитель Моравии наградил Ластека недвижимостью и пожаловал герб «Wien haw», который трансформировался в «Веняву». Впредь Ластек (и любой его потомок) получал право подходить к властелину Моравии вооруженным и общаться с властелином тет-а-тет, без присутствия телохранителей господина на этой встрече.

Позже род Менжик, обладающий гербом «Венява», обеднел. Следы этого рода после XVI века для современного историка потеряны. Но давайте попробуем сличить герб Менжик (Венява) и герб Меншикова, учрежденный в 1707 году.

На гербе Венява – окольцованный зубр, над ним – лев на задних лапах с мечом в правой передней лапе. На гербе Меншикова быка нет, и это вполне объяснимо: в XVIII веке изображение на гербах рогатых зверей уже считалось неэстетичным. Зато Александру Даниловичу следовало отразить в гербе собственные важные заслуги. Поэтому на его гербе возник военный корабль, всадник с поднятым клинком, петровские солдаты-гвардейцы, а также пушки и знамена. А вот лев на задних лапах никуда не делся, перекочевал с герба Менжиков на герб Меншиковых.

В Речи Посполитой до XVII века включительно существовал ещё один род Менжик, но герба Вадвич. Так, в числе защитников Смоленска от русских войск (1654) упомянут литовский (то есть белорусский в переводе на язык современной историографии) шляхтич Станислав Менжик. Он же фигурирует в списках смоленской шляхты, присягнувшей на верность царю Алексею Михайловичу после взятия русскими войсками Смоленска. И самое главное – в более позднем списке присягнувших московскому царю белорусских дворян около фамилии Менжик стоит пометка: «Взят к Москве». Конечно, чтобы уверенно отождествить этого человека с отцом Александра Меншикова, доказательств не хватает. Но и утверждать обратное нельзя. Приняв православие, Станислав вполне мог взять из «Святцев» имя православного святого Даниила (Даниэля, Данилы). Увы, ждать точного документального подтверждения этой гипотезы спустя три с половиной века было бы наивно.

Похоже, справедливо Александр Сергеевич Пушкин писал о том, что «торговля Меншикова пирогами – скорей всего, завистливая небылица, пущенная