Глава 2. «Взрыв прогремел на улице Жданова!»

Паркую машину в районе Сандуновских Бань, ибо больше нигде места не нашел, и возвращаюсь наверх, на Рождественку.

Захожу в палисадник, где весело тусуются студенты-архитекторы, немного наблюдаю за ними, потом подхожу к некой группе, по выражениям лиц внутри которой можно сделать вывод о зачетном количестве извилин головного мозга.

– Ребята, извините, не могли бы вы мне напомнить, какие известные люди окончили ваш институт?

– Ну… Макаревич, Романов, знаете таких?…

– Знаю, знаю.

– Поэт Андрей Вознесенский!

– Певица такая была, Ирина Архипова!

– А-а, ну еще саксофонист Козлов есть!

Странно… почему они ни одного архитектора-то не назвали?

Так или иначе, но Лёша Романов, один из главных героев сего повествования, познал радость музыкального творчества сначала в безымянном школьном ансамбле, а затем, уже в Архитектурном Институте, с однокурсниками, ныне весьма уважаемыми в профессиональном сообществе людьми. Там они создали команду с сюрреалистическим названием «Ребята Которые Начинают Играть Когда Полосатый Гиппопотам Переходит Реку Замбези».

МАрхИ всегда располагался в самом центре Москвы, на улице Рождественка, которую в эпоху совка почему-то назвали в честь товарища Жданова, человека бескультурного и бессовестного, но весьма размашисто рулившего советской культурой. От его ярлыков пострадали десятки творческих людей, среди них Зощенко, Ахматова, Прокофьев, Шостакович…

Как ни странно, но институт с его отметиной на адресе уже через десять лет после его кончины стал выпускать множество истинных талантов именно в тех областях, которые сам Жданов так ненавидел и постоянно унавоживал своими замечаниями: в музыке и литературе!

Надо же, «как причудливо тасуется колода»…

Но почему именно Архитектурный? Макар и Лёша почти в один голос объясняют это широким культурным кругозором и каким-то необъяснимым чувством общей гармонии, впитавшимся в юные студенческие души вместе с острым чувством баланса между вечностью и текущим моментом.

Кстати, их первая, совершенно мистическая, встреча относится к 70-му году.

В одни и те же утренние часы Лёша Романов, ежедневно протыкавший Москву красной спицей от «Юго-Западной» до «Дзержинской», видел, как в его вагон на «Фрунзенской» садится кудрявый мальчик с мечтательным взором. У него были большие сандалии, школьные брюки с очень короткими штанинами и пиджак с такими же рукавами. Старый портфель, покорно висящий в его руке, украшали восхитительные динозавры, нарисованные на коричневой коже при помощи шариковой ручки.

Мальчик сходил на «Библиотеке имени Ленина», откуда – вот дикое время! – в сторону Кадашевской Набережной, где стояла его школа, ходило несколько троллейбусов и два автобуса.

А в сентябре Лёша вдруг увидел этого мальчика с хаером Джимми Хендрикса и Анджелы Дэвис на «сачке» перед родным институтом и услышал, как тот вполне уверенно отстукивает что-то на том самом разрисованном портфеле!

И вот тут состоялся диалог, которому впору войти в учебники по новейшей истории для среднего класса:

– Привет! Тебя как зовут?

– Андрей.

– А я – Алексей. Ты не хочешь в нашей рок-группе поиграть на барабанах?

– Спасибо большое, но у меня уже есть группа, и я в ней играю на гитаре!

Как ни странно, но через пару лет все случилось с точностью до наоборот: Лёша Романов получил приглашение выступать в составе «Машины Времени».

Но вот тут пора ввести в сюжет еще одного героя истории группы «Воскресение», и звали его Сергей Кавагое.

Именно он на каком-то из «квартирников» услышал, как сладкоголосо поет под гитару Алексей Романов, и… проел всю плешь Андрею Макаревичу.

Передаю его монолог в трактовке Жеки Маргулиса:

– Слышь, Макар, а ты поешь-то некрасиво, и вообще, тебе трудно одновременно играть на гитаре и петь. Если тебя иногда будет сменять Лёшка, мы все от этого только выиграем!

Лично для меня эта история – одна из самых больших загадок общей биографии двух главных команд московского рока. Стратегия Сергея Кавагое, всегда старавшегося уравновесить амбициозного и авторитарного Макара, здесь объясняет многое, но не всё.

Ну, не понимаю я, почему Макар согласился! Ведь основным «козырем» Лёшки (пардон, Алексея Дмитриевича!) всегда был не вокал, а именно поэтический талант! А Макар (пардон, Андрей Вадимович!) всегда был безумно ревнив ко всем конкурентам в тех областях, где он сам реализовывал себя. Так зачем ему был нужен Романов?

Только спрашивать-то я у него сейчас не буду, ибо напряжется, как бык, а суть ответа, как обычно, потонет в осторожных, нейтральных и политкорректных формулировках.

Видимо, позиция Кавагое, одного из отцов-основателей «Машины», была уж слишком настойчивой. Впрочем, возможен и еще один вариант! Сознательная или подсознательная борьба за лидерство естественна в начале истории абсолютно всех команд. Без нее ничего не бывает. Может быть, Андрей видел в своем старшем однокашнике потенциального союзника в тогдашнем перетягивании каната между ним и Кавой?

Вообще-то, Сергей Кавагое был совершенно трагической фигурой, эдаким Гамлетом московского рока.

Родился он в семье бывшего японского военнопленного, по уши влюбившегося в русскую женщину.

Надо вам сказать, что Сиро Кавагое пред призывом в японскую армию был студентом-филологом, изучавшим, правда, немецкий язык. Но во время военных действий он как-то нахватался русских слов, а посему… именно его в группе парламентеров с белым флагом направили в сторону Советских войск объявить о капитуляции Квантунской Армии.

В 50-е, отмотав законный срок, он остался жить в СССР, но оставил себе японское гражданство и работал переводчиком, что давало ему возможность регулярно ездить в Страну Восходящего Солнца и привозить любимому сыну сначала удивительные игрушки, а потом уже аппаратуру и музыкальные инструменты.

Это, конечно же, позволило Серёге быть желанным другом и партнером практически в любом музыкальном коллективе, но ведь и талант был у него немалый!

А главное – стройная идеологическая концепция и чувство момента. Если проводить аналогию, то образ и судьба Сида Барретта, основателя Pink Floyd подходит для нее лучше всего. Хотя коллизия-то не уникальна, а весьма традиционна, здесь можно вспомнить и Брайана Джонса из The Rolling Stones, и Стива Хэккетта из Genesis… музыкальная история на оригинальные сюжеты не слишком изобретательна.

Кава стоял у истоков нескольких групп, а в результате все их оставлял на самом взлете: «Машина Времени», 1969–78, «Воскресение», 1979–80, «Максимум» (позже «Город»), 1981, «Наутилус» (не Помпилиус, а «КаваГулиус»), 1982–83 «Шанхай», 1986… Кстати, может быть, я не всё еще знаю!

Здесь я не хочу останавливаться на его личности подробно, а просто буду возвращаться к нему по мере продвижения в пространстве и времени.

В общем, так или иначе, но пришел Алексей Романов в «Машину» вокалистом, и тут выяснилось, что он… просто не умеет петь без гитары в руках.

Но после нескольких недель притирок и репетиций состоялся их первый «оброк». Этим глумливым словом, помнящимся с уроков истории, мы всегда называли выступления «за базу», то есть бесплатный концерт на вечере отдыха той организации, которая предоставляла помещение для репетиций, эдакий бартер.

Ну и представьте себе вечер отдыха Московской Ткацкой Фабрики им. Клары Цеткин, на который собрались знатные ткачихи всех возрастов, а там – «Машина Времени» с солистом Алексеем Романовым!

В общем, на этом концерте Лёша волновался так, что чуть не выбил себе зуб бутылкой с питьевой водой.

И здесь я напомню вам про Алика Сикорского, вокалиста и гитариста, хлебосольного обладателя дачи в поселке «Красная Пахра» и основателя группы «Атланты». На историю «Воскресения» он повлиял не раз, а конкретно после того концерта дал Романову парочку очень важных советов:

– Старик, это все очень неплохо, только слишком «прямо» ты поешь. Здесь нужны некие… «завитушки», что ли… И поосторожнее с переносами ударений в длинных словах, обычно в таких случаях достаточно просто чуть растянуть безударный слог!

Конец ознакомительного фрагмента.