– Просто я думаю, – палец вернулся на прежнее место, – что без этого экскурса в прошлое будет совсем не то.

– Правильно думаешь. Мне очень интересно, Веня. Все это раньше я воспринимал поверхностно, как игры разума. И вот теперь, на фоне задуманного тобой эксперимента, начинаю видеть под другим углом. Не отвлекайся…

– Да в принципе, об этом больше и сказать нечего. Единственное, что можно добавить, что, наверное, с месяц, а то и больше, меня мучила эйфория. Ну, мучила – это, наверно, не совсем правильно сказано. Представляешь, – снова вдохновился Пекарик, – задаю себе вопрос, и как будто бы сам на него отвечаю. Иногда сразу, иногда через некоторое время. Но всегда получаю ответы на вопросы, которые годами носил в себе. А после ответа – волна эйфории накрывает. Первое время настолько сильно, что я даже не мог сдерживать слезы. Слава богу, это было летом, а не во время семестра, – улыбнулся он, – Повеселились бы студенты.

Оба рассмеялись.

– Все, Миш, хватит на сегодня рассказов, – бескомпромиссно заметил Пекарик, – Завтра лекции – и у тебя, и у меня.

– Ладно, – по своему понял Михаил Моисеевич, – Придется довольствоваться кофе. А вот от вопросов моих тебе не уйти. Пару-тройку я уже держу в уме…

И еще около часа они беседовали. Оба давно не получали такого удовольствия от общения. Михаил Моисеевич радовался, как ребенок, что ему доверили тайну, важность которой он уже начинал понимать. А Пекарик был доволен, что, наконец-то открылся миру – пусть даже и в лице старого друга.

«Странно, – думал Руман, спускаясь на свой этаж, – казалось бы, я должен завидовать ему… такое открытие! – его сознание несколько вибрировало, – Это же не просто какая-то Нобелевская премия. Это же – весь мир у ног. А зависти… ни грамма».

                  6.

На первый час Дарский, естественно, опоздал. Заходить не стал: декан не любил подобной бестактности. Предупреждал, что первые пять минут он еще приемлет вхождение опоздавших. Но не более того. «Ждите, – говорил, – до следующего часа. Не уважаете себя, к другим отнеситесь с уважением, – и добавлял, – Хотя человек, не уважающий себя, уважать других не может по определению, ибо сие чувство ему попросту не знакомо».

Не сказать, чтобы декан был занудой, но иногда его прорывало. Александр, правда, этого особо не замечал. Может, потому, что Вениамин Петрович ему нравился. Он даже вчера курсовую у него взял завершающую, чтобы потом попроситься к профессору Пекарику на диплом. Но многие студенты именно так и думали. Особенно те, с которыми у декана возникали трения административного характера. Он студентов защищал по возможности перед ректоратом, но не упускал случая использовать промахи в воспитательных целях, не называя, правда, при этом имен. Но, как говорится, на вору и шапка горит.

В начале второго часа, как всегда, профессор перебросился несколькими фразами со старостами по поводу отсутствующих и продолжил.

– Для свободных художников сообщаю, – при этом посмотрел Дарскому в глаза, – что сегодняшняя тема, которую мы разобрали на первом часу, достаточно проста для понимания. С ней разберетесь сами. Почти во всех учебниках – тех авторов, которых я дал – эта тема освещена фактически одинаково. Никто из ученых за полтора почти столетия ничего нового не сказал. А посему второй час я хочу посвятить теме, впервые в психологии очень громко заявленной Фрейдом. Мы это прошли с вами на младших курсах. Этот наш разговор будет носить факультативный характер. Но завожу я его в преддверии будущей – очень сложной темы. Надеюсь, это поможет понять суть человеческой психики под несколько иным углом зрения. Такого ни в одном учебнике вы не найдете, и даже в моих научных работах и монографиях. К тому же мне хотелось бы узнать, насколько это вам покажется интересным. В перспективе, если наберется достаточное количество любознательных, можно будет состряпать и факультатив… – декан замолчал. Обвел аудиторию глазами и улыбнулся, – Речь пойдет о человеческом целом. Может, есть желающие напомнить нам – как Фрейд структурировал психику?

В первых рядах появилось несколько рук

– Да-а! Ладно – спишем это на скромность. Ну… вот вы, молодой человек, – обратился он к бледному очкарику из первого ряда.

– Зигмунд Фрейд… – начал тот.

– Представьтесь, пожалуйста, и продолжайте.

– Андрей Климович… Фрейд делил психику на Идо, Эго и Сверх Я. Если нужен развернутый ответ…

– Нет, спасибо, – остановил его Пекарик, – Я думаю, уже все вспомнили пройденный материал. Итак, что мы имеем? Мы имеем понимание того, что наша психика по Фрейду является бессознательным, сознанием и сверхсознанием. Древнее знание, представленное нам Каббалой, говорит почти о том же. Только более структурировано и конкретно. Может, кто-то знаком с Каббалой?

Поднялась масса рук.

– Неужели столько интересующихся? – усмехнулся профессор, – Только я имею в виду знакомство не с понятием «Каббала», а с ее учением… хотя бы принципиально.

Дарский продолжал держать руку. Впереди – он видел – все опустили.

– Один? – в возгласе декана не было ни удивления, ни недовольства, – Ну что ж, и это неплохо: Каббала – дисциплина очень сложная. На ее постижение люди клали целые жизни, и до сих пор кладут. Понятие «кабала», в смысле кабальных условий жизни, происходит как раз от учения, называемого Каббалой. Выражение «попасть в кабалу» как раз и отражает трудность постижения этих знаний, – профессор что-то подсмотрел в своих записях и пошел к доске, – Так. Двигаемся дальше, – он взял мел и стал чертить на доске круги и линии. Студенты сидели тихо, заинтригованные чем-то непонятным, но, почему-то кажущимся очень значительным, – Что я изображаю, Дарский? – не поворачиваясь к аудитории спросил Пекарик.

– Древо Жизни, Вениамин Петрович.

– И все? – Пекарик положил мел и отряхнул руку.

– Ну… могу сказать, что это многозначная схема. Если попытаться использовать язык космогонистов, она отражает миропорядок. Она же передает суть системы «человек» во всем ее многообразии, концептуально состоящей из личности, души и духа. Физическое тело человека, как мне кажется, соотносится с десятой сферой – Малкут, и входит в понятие личность…

– Спасибо, Александр, – остановил его Пекарик, – Если бы у нас был зачет по этой теме, я бы вам поставил его автоматом.

Студенты отреагировали на выступление коллеги и резюме преподавателя весьма эмоционально. Профессор замолчал – ждал, когда аудитория утихнет.

– Пошли дальше. Вот вам упрощенные параллели, – Пекарик показал рукой в сторону доски, – Очень упрощенные, – добавил он, улыбнувшись, – Личность Каббалы – Идо. Душа – Эго. Дух – Сверх Я, – он снова подошел к доске, – А есть еще один слой знаний – оккультный. Он говорит о существовании физического плана, астрального и ментального, и параллелях этих планов в человеке… – Вениамин Петрович посмотрел на часы, – Времени осталось мало, поэтому слушайте, не отвлекаясь, – он снова взял мел и быстро изобразил на левой стороне доски девять строчек – по три, с промежутками. А на правой – почти в том же порядке – семь, – Смотрите! Вот – физический план, – обвел Пекарик нижнюю троицу слева, – Вот – астрал, – среднюю, – А вот – ментал. Читаем…

менталь в ментале,

астраль в ментале,

отражение физического в ментале,

4. менталь в астрале,

5. астраль в астрале,

6. отражение физического в астрале,

отражение менталя в физическом,

отражение астраля в физическом,

физическое само по себе.

Однако, как излагается в одном из оккультных источников, из-за сложности постижения всех элементов шестым – астральным – чувством и невозможности все представить логически – четыре позиции в данном представлении становятся двумя. Из-за трудности освещения разницы отражения физического в астрале и астраля в физическом, а также отражения физического в ментале и менталя в физическом, тренированный адепт, практически различает только семь элементов, – профессор переместился к правой стороне доски, – А здесь мы видим уже вот что…

менталь в ментале,

астраль в ментале,

связь физического с ментальным,

менталь в астрале,

астраль в астрале,

связь физического с астральным,

физическое само по себе.

Он сделал паузу.

– Что касается двух выпавших элементов девятиричной схемы?.. – Пекарик повернулся к аудитории, – Полагаю, восьмой элемент – это железы внутренней секреции. Седьмой – нервная система во всех ее проявлениях. А шестой – система «чудесных меридианов» китайской традиции… это энергетические каналы эфирного тела, – уточнил он, – Скорее всего, шестой, седьмой и восьмой элементы девятиричной схемы – это отражение воплощенного – или другим языком прижизненного – единства физического и эфирного тел, известного оккультизму. При переходе к семиричной схеме они все вписываются в шестой элемент. Сюда входит центральный и периферический отделы нервной системы с головным и спинным мозгом, ретикулярной формацией, ганглиями, эфферентными и афферентными нервными волокнами разной чувствительности. Сюда же – железы внутренней и внешней секреции, которые также вписываются в шестой элемент, ибо нервная система и железы внутренней секреции, как вы должны уже знать, составляют систему нейрогуморальной регуляции. Что же касается шестого элемента девятиричной схемы – энергетических каналов эфирного тела, то это, скорее всего, отражение работы той же нейрогуморальной регуляции – через основные энергетические каналы в эфирном теле – Иду, Сушумну и Пингалу и преобразователи частот – чакры – в тонких телах… – Пекарик улыбнулся, окинув аудиторию взглядом. Картина впечатляла: в газах без пяти минут психологов сквозило недоумение. То ли от концентрации не совсем осознаваемого материала. То ли от того, что услышать такое от профессора психологии – представителя академической науки, никогда не выходившего за рамки учебного плана, было в диковинку, – Ну, на сегодня, пожалуй, все. Хотя самого важного сказать я не успел. В следующий раз, если получиться… и если это вам, конечно, интересно… – он поднял руку, потому что студенты громко отреагировали на его слова, – Но хочу предупредить. Услышанное вами сегодня – лишь пища для размышлений. Все это за пределами академической науки, и не входит в предмет психологии. А потому прошу впредь не путать, и не использовать в рамках учебной программы. А по сему – вопрос: что же я хотел донести до вас непозволительной с точки зрения этой программы вольностью? Как думаете?

– Вы хотите расширить рамки нашего видения, – раздалось чье-то мнение.

Пекарик поднял руку, останавливая возможные реплики.

– К следующему разу каждый из вас на листочке напишет свое мнение. Две-три фразы. Кстати, можно без имен. Но… – он снова улыбнулся, – но если мне понравиться ваш, как вы выражаетесь, коммент, это может отразиться на моем отношении в конце сессии…

Прозвенел звонок.

                  8.

Ощущение безысходности, какой-то интеллектуальной ограниченности, возникшее у Александра после неожиданной информационной вольности профессора, продолжало нарастать. Возник откуда-то вопрос – «почему?» Он стоял как бы особняком. Как бы вне досягаемости понимания. И в то же время поток сознания, текущий своим чередом по уготованным вселенной законам, периодически высвечивал его. «Я как будто потерял точку опоры, – пришла догадка, – И это странно, ведь в психологии я никогда ее не находил. И все же я не могу отрицать, что мое состояние – результат лекции профессора». Появился образ декана со спины, когда тот задавал вопрос. А вместе с ним – новое сомнение…

Мелькнувший в коридорной сумятице канареечного цвета свитерок на темноволосой фигурке, обновил чувства, заставив на время забыть о Пекарике. Все, казалось бы, встало на свои места: иерархия небесная пронизавшая собой всю земную аморфность, начинала выстраивать только ей понятный порядок. Как будто океан души, который до этого крепко штормило, успокоился до состояния почти полного штиля, и солнце – горячее и ласковое, засверкало на его поверхности, поднимая зрительный порог до такого уровня, когда перестаешь видеть все неприятное. Умиротворенность и покой. И наслаждение этим покоем. Пусть ненадолго. Пусть всего лишь на мгновение: до того момента, когда заканчивается текущий цикл, чтобы перейти в следующий. До того самого момента, когда хочется сказать: остановись мгновение – ты прекрасно. Но покой – лишь вершина – предел предыдущего напряжения: он приносит новое напряжение, которое стимулирует движение. Как следствие предыдущей причины преображается в новую причину, так и покой обращается в новый поиск покоя. Или чего-то такого, что, интегрируясь с тем, что есть, приносит кратковременное успокоение. А в итоге – «вечный бой», а «покой нам только сниться». Александр снова ощутил напряжение, потому что снова вспомнил декана. И попытка уравновесить Леру всем тем, о чем тот говорил, стала осознаваться как полный бред: за гранью нормальности. В паузе между последней и еще не появившейся мыслью – где-то за пределами того, что воспринимается как поток сознания, – мелькнуло возмущенное «почему».

Подсознательное возмущение показалось яркой вспышкой, озарившей и то, что кажется рациональным сознанием, и то, что воспринимается как интуиция. Образ красивой жизнеутверждающей самочки в желтенькой курточке, коротенькой юбочке и черных ботфортиках на стройненьких точеных ножках взял верх: «Ну, разве можно спокойно думать о такой? Вот и весь секрет: мое подсознание постоянно держало руку на пульсе. А мне подспудно выдавало тревогу, – Александр улыбнулся, – Почему же тревогу? Волнение… волнение от предвкушения встречи. Как же все просто!»

Приятное ощущение, идущее снизу и сверху, интегрируясь где-то в районе груди, привело к легкой эйфории, распространяясь по всему телу. Заставило вибрировать каждую клеточку. Сознание по каким-то своим неисповедимым законам ассоциировало ее с образом матери, напомнив о родителях, уехавших в Мюнхен. Но оттолкнувшись от желтизны кленовых листьев на черном асфальте, сознание вновь нырнуло в омут эйфории.

                        9.

С тех пор как Пекарик стал деканом, Михаила Моисеевича постоянно мучил вопрос – почему он? Ведь шли на равных. И соревновательности никакой. Началось все с того, что старый ректор умер, и пришел новый. Поговаривали, что его, как слишком ретивого карьериста, чтобы не мутил воду, отправили в почетную ссылку. Первым, кто пострадал от ретиво взявшейся за дело «новой метлы», оказалась декан психологического факультета с «необоснованной и непонятной амбициозностью»: она как-то почти сразу оказалась неугодной. И после собеседования нескольких кандидатов с ректором, одним из которых оказался и Руман, деканом психологического факультета стал Вениамин Петрович. А Михаила Моисеевича сделали замом. Да и то благодаря Пекарику. А потому внутренний дискомфорт первое время редко покидал его сознание. Особенно когда эту тему по простоте своей затрагивала Розочка Аркадьевна. Она умела поддержать в трудную минуту. Да так, что после разговора с женой Михаил Моисеевич чувствовал себя не иначе как котом, нагадившим в отведенном для этого месте, за что его и гладят, и хвалят, учитывая, что при таком уровне сознания данное поведение достойно этих похвал.

Но вот вчера, а еще больше сегодня, когда пришло, наконец, осознание реальности происходившего, в нем вдруг на мгновение всколыхнулись запоздавшие чувства. «Что это? – думал Михаил Моисеевич, – Укол совести, подготавливаемый так долго, чтобы стало как можно больнее от чувства стыда перед другом детства, которого я, как Каин Авеля, готов был принести в жертву своим амбициям? Стыдно! – он даже почувствовал прилив крови к ушам, – Я считал, что не менее достоин этого места? Считал, что не глупее Веника? – он даже разозлился, машинально встал из-за стола и также машинально поднял руку и взглянул на часы, – Еще два часа выдержать… пора идти, а то детишки расшумятся, – он улыбнулся, наморщив при этом нос – надо же, назвал студентов детишками, – У них, у некоторых, свои уже дети есть». Михаил Моисеевич вздохнул, напоровшись вдруг на тему, которую тщательно старался вымарать в себе…

Роза родить не могла, а он ее любил, и потому, как горько поначалу не чувствовал отсутствие потомства, о том, чтобы бросить жену даже и мысли не возникало. Не из тех он, кто предает друзей потому, что они не во всем соответствуют его ожиданиям. А Розочка ему и друг, и жена, и любовница, а за это нужно платить. Вот он и платил невозможностью почувствовать себя отцом. А через это понимал, что его чувства – это пыль по сравнению со страданиями любимой. Потому и любил еще больше, и жалел. Замкнутый круг…

Постояв несколько секунд перед аудиторией, он вошел.

– Добрый день, коллеги! – Михаил Моисеевич выждал несколько секунд, – На прошлой лекции мы с вами отметили основоположников гештальт-психологии…

Зашли и быстро присели недалеко от дверей еще двое студентов.

– Позволю себе цитату из книги одного из ярких представителей этого направления… Фрица Перлза… – Михаил Моисеевич остановился, внимательно окинув взглядом аудиторию. Достал листок и стал читать, – Любой разумный подход в психологии, не прячущийся за профессиональным жаргоном, должен быть понятен интеллигентному заинтересованному читателю и должен основываться на фактах человеческого поведения. Если это не так, с этим подходом в принципе что-то не в порядке. В конце концов, психология имеет дело с наиболее интересным для человека предметом. С нами самими и с нашими близкими.

Руман окинул взглядом аудиторию.

– Помните, в чем суть данного метода? Или подхода? В том, что факты восприятия приобретают определенное значение благодаря своей специфической организации. На прошлой лекции мы говорили о группе немецких психологов, работавших в области восприятия. Они обнаружили, что человек не воспринимает отдельные, не связанные между собой элементы, а организует их в процессе восприятия в значимое целое. Он воспринимает все увиденное не как отдельные детали, а как некоторое единство, в котором один из элементов в определенный момент выделяется – становится так называемой фигурой, в то время как остальные составляют фон. Выбор фигуры среди других элементов определяется многими факторами человеческой психики, но основой этого выбора является интерес…

Он сел за стол и, предложив закончить пораньше – без перемены, стал машинально вычитывать лекцию. Сегодняшнее настроение совершенно не соответствовало творческим озарениям, а потому аудитория, прочувствовав ситуацию, перестала быть единым организмом.

За полчаса до конца пары Руман, взглянув на часы, повысил голос.

– Как и начинал, коллеги, я хочу нашу сегодняшнюю встречу завершить словами бесценного Фрица Перлза. Надеюсь, тот, кому на экзамене попадет гештатьт-подход, вспомнит мое отношение к этому ученому, – Руман снисходительно улыбнулся, – Итак, гештальт – это паттерн, конфигурация, определенная форма организации индивидуальных частей, которая создает целостность. Основная предпосылка гештальт-психологии состоит в том, что человеческая природа организована в виде паттернов или целостностей, и только таким образом может быть воспринята и понята, – он поднял голову, – На этом все, коллеги. Соблюдайте, пожалуйста, тишину, когда покинете аудиторию. До свидания.

                  10.

На следующий день Александр все же позвонил. Борьба между «неудобно», о существовании которого по отношению к девушкам он никогда раньше не знал, и «надо» закончилась в пользу последнего. И не потому, что под это решение закладывался фундамент осмысленного волеизъявления. Это банальное следование судьбе. Это выше сил. Не позвонить он просто не мог. Другие варианты даже не рассматривались. Если бы, конечно, Господь дал ему более сильного «стража порога» – в виде не просто «неудобно», а «очень неудобно», тогда бы он просто чуть дольше раскачивался. И только. Ни о каком кардинальном противоположном решении не могло быть и речи. Но этого не произошло. А потому решение – позвонить – слишком большого сопротивления не встретило: капкан судьбы захлопнулся, цепко обняв жертву. И хоть голос ослабевшего инстинкта самосохранения пытался как-то докричаться до разума, инстинкт продолжения рода заглушил его напрочь.