В газете «Русское слово» пусть с неточностями, но изложено было «свежее» впечатление о событии и его главных действующих лицах. «Подпоручик Тухачевский и поручик Веселаго, – сообщал корреспондент газеты, – взорвали мост в тылу у неприятеля, судьба героев неизвестна»¹⁷⁷. Следует обратить внимание на примечательный штрих в тексте заметки: первым из «героев» упомянут младший по чину офицер, подпоручик Тухачевский, хотя боевое событие изложено неверно. Во всяком случае, это значит, что корреспонденту газеты был передан (или в донесении излагался) подлинный, первоначальный «рельеф» события, не отредактированный сознанием мемуаристов и военных историков под влиянием идейно-политических установок, личных симпатий и антипатий. У Тухачевского, видимо, имелись определенные мотивы выражать недовольство в распределении наград «героям» события. Впрочем, описание события всеми тремя указанными авторами и первоисточниками грешат ошибками, порой весьма серьезными.

Первая, может быть, кажущаяся непринципиальной, заключалась в том, что Тухачевского называют младшим офицером 6-й роты, хотя, как отмечалось ранее, он был младшим офицером 7-й роты. 2 сентября 1914 г., когда происходили боевые действия под Кжешувом, командующим¹⁷⁸ 7-й ротой был поручик Иванов-Дивов 2-й, а его помощником, командиром 1-го взвода и 1-й полуроты, являлся подпоручик Тухачевский. Поэтому, вопреки утверждению Касаткина-Ростовского, Тухачевский и 2 сентября, и в последующие месяцы оставался офицером 7-й роты, а не 6-й. Это может показаться мелочью, однако в описании событий Кжешувского боя – весьма существенной, а именно: во взятии Кжешувского моста, вместе с 6й ротой капитана Веселаго, принимал участие младший офицер 7-й роты подпоручик Тухачевский, т. е. – и 7-я рота или ее часть!

«Я не совсем ясно понял общую обстановку, – признавался Иванов-Дивов-2, вспоминая и детально описывая боевую ситуацию 2 сентября 1914 г. – Знал только, что перед нами река Сан, что правее нас высоты Кржешова атакуют преображенцы, а мы должны атаковать подступы к Сану левее Кржешова… Моя рота была направляющей…»¹⁷⁹. Таким образом, как свидетельствует поручик А.Н. Иванов-Дивов-2, приказа взять мост через р. Сан от вышестоящего (батальонного) начальства не поступало, однако «направляющей» была 7-й рота.

«Тухачевский пошел первым, – продолжал Иванов-Дивов свое описание хода боя. – Болото было вязкое, и люди проваливались по колено в грязь. Тухачевский очень успешно развернул взводы и, дав направление, повел их вперед перебежками повзводно…»¹⁸⁰. Из процитированного фрагмента воспоминаний следует, что в авангарде наступавшей 7-й роты шел подпоручик Тухачевский – во главе «взводов» (а не одного взвода).

Далее Иванов-Дивов уточняет: «Подпоручику Тухачевскому я приказал с первым взводом выдвинуться перед ротой и выслать дозоры к Кржешову и к Сану. От Тухачевского и его движений я уже до самого конца боя никаких донесений не получал, и мне он оказался совершенно бесполезным»¹⁸¹. Последнее замечание Иванов-Дивов сделал явно в оправдание своих ошибочных действий по командованию ротой, которые помешали именно 7-й, а не 6-й роте капитана Веселаго захватить Кжешувский мост. Дело было в том, что, вместо того чтобы последовать за Тухачевским и 1-м взводом со всей ротой, Иванов-Дивов приказал солдатам открыть бессмысленный и совершенно неэффективный огонь по противнику, что признается и самим поручиком Ивановым-Дивовым: «В это время подошла 8-я (рота), и Мельницкий (ее командир)¹⁸², соблазнившись моим дурным примером, тоже рассыпал свою роту в цепь и открыл огонь. Все это длилось добрых 15–20 минут»¹⁸³. Эта бессмысленная стрельба прекратилась только благодаря вмешательству командира 6-й роты капитана Веселаго.

«За 8-й подошла 6-я рота Веселаго, – вспоминал в связи с этим Иванов-Дивов. – Феодосий Александрович указал мне на бесполезность нашего огня и сказал мне, что он продолжает движение на Кржешов. Я предупредил его о том, что мой взвод с Тухачевским впереди, и сказал, что и я прекращаю огонь и иду за ним»¹⁸⁴. Так, на поддержку 1-го взвода Тухачевского спешила не его, 7-я рота, а 6-я рота Веселаго. Далее, касаясь самого главного в этом деле, Иванов-Дивов свидетельствует несколько противоречиво.

«Тухачевского я не видел, где он пропадал, я не знаю, – вновь в завуалированной форме Иванов-Дивов стремится бросить тень на поведение своего товарища. – Отделенный унтер-офицер первого взвода Карпусь как мог подробно доложил о действиях взвода. Вот что я от него узнал: оторвавшись от роты и не встречая сопротивления, взвод… подошел к домам Кржешова у самого моста. Площадь перед ним была заполнена отступающими австрийцами. Взвод рассыпался между домами и открыл огонь. Австрийцы бросились к мосту. Группа пехотинцев тащила два пулемета. Будучи обстреляны, они сдались, и взвод захватил оба пулемета»¹⁸⁵. Таким образом, Иванов-Дивов сам свидетельствует, что именно 1-й взвод под командованием Тухачевского захватил Кжешувский мост и 2 исправных пулемета, за что, согласно «георгиевскому статуту», командиру взвода, в данном случае подпоручику Тухачевскому, был положен орден Св. Георгия 4-й степени¹⁸⁶.

«В это время подошла 6-я рота капитана Веселаго, который сразу направил ее к мосту, уже свободному от австрийцев, – признает, таким образом, Иванов-Дивов, что Веселаго со своей 6-й ротой подошел к Кжешувскому мосту, когда он был уже занят и очищен от австрийцев 1-м взводом Тухачевского. – В это же время раздался взрыв. Мост был взорван в средней его части. Настил моста провалился вниз, но перекладины его сдержали, и он повис над водой. Феодосий Александрович бросился с людьми на мост. Рубя шашкой бикфордовы шнуры, тянувшиеся к привязанным пучкам соломы, срывая их руками, чтобы остановить пожар, он со всей ротой перебежал на ту сторону реки и открыл огонь по убегающим австрийцам…»¹⁸⁷. Несомненно, действия капитана Веселаго были отважными и находчивыми, за что ему, безусловно, полагалась высокая награда. Однако вспомним рассказ князя Касаткина-Ростовского о захвате Кжешувского моста, как он услышал его от капитана Веселаго.

«Тухачевский, – рассказывал князь, – сделав большой обход, неожиданно появился с правого фланга австрийцев, ведших с остальными нашими батальонами фронтальный бой, и принудил их поспешно отступить. Обход был сделан так глубоко и незаметно, что австрийцы растерялись и так поспешно отошли на другой брег реки Сан, что не успели взорвать приготовленный к взрыву деревянный высоководный мост через реку»¹⁸⁸. Таким образом, Веселаго и князь Касаткин-Ростовский признавали, что мост был захвачен Тухачевским и его взводом и что австрийцы хотели, но не взорвали мост, успев лишь поджечь его, о чем далее рассказывал князь.

«По этому горящему мосту, – продолжал князь, – преследуя убегающего неприятеля, вбежала на другой берег 6-я рота со своим ротным командиром капитаном Веселаго и Тухачевским. Мост затушили, перерезали провода, подошли другие роты, переправа была закреплена, причем были взяты трофеи и пленные».

Таким образом, сравнивая описание боя у Касаткина-Ростовского и Иванова-Дивова, следует отметить, что, во-первых, князь ошибочно «зачислил» Тухачевского в состав 6-й роты. Во-вторых, уже после захвата моста взводом Тухачевского и выходом его на другой берег, «вбежала на другой берег 6-я рота». И хотя Касаткин-Ростовский поясняет: «со своим ротным командиром капитаном Веселаго и Тухачевским», из предшествующего его повествования следует, что Веселаго оказался на мосту, после того как Тухачевский уже прошел по нему со своим взводом. Сознательно или неосознанно, но князь противоречит сам себе, затушевывая приоритет Тухачевского во взятии Кжешувского моста. В-третьих, Касаткин-Ростовский, а значит, Веселаго, не подтверждает свидетельство Иванова-Дивова о взрыве. Он говорит лишь о том, что мост горел и что капитан Веселаго и его солдаты «мост затушили, перерезали провода». Вряд ли можно заподозрить капитана Веселаго в обмане. А вот Иванов-Дивов свидетелем того, что происходило в тот момент на мосту, не был, поэтому мог быть вполне введен некоторыми «свидетелями» в определенные «преувеличения» (не хочется думать, что он преднамеренно слукавил).

Завершая свои воспоминания о бое на Кжешувском мосту, поручик Иванов-Дивов 2-й пишет: «С согласия полковника Вешнякова я написал рапорт о представлении Тухачевского к Георгиевскому оружию, но штаб полка ограничился представлением к Владимиру 4-й степени. Конечно, мне это казалось несправедливым: ведь два пулемета были взяты его взводом и перешел он мост вместе с Веселаго, который получил за это вполне им заслуженный Георгиевский крест»¹⁸⁹.

Как выше уже отмечалось, за захват двух пулеметов противника, согласно действовавшему в царской армии «георгиевскому статуту», Тухачевского полагалось наградить орденом Св. Георгия 4-й степени. Поэтому «согласие полковника Вешнякова» на представление Тухачевского к Георгиевскому оружию изначально было нарушением этого статута. Очень похоже на то, что сделано было такое представление преднамеренно, с уверенностью, что в вышестоящих инстанциях уровень награды будет обязательно снижен и Тухачевский никакого Георгиевского оружия не получит, а получит в лучшем случае орден Владимира 4-й степени с мечами. «Тухачевский… явно был недоволен, считая, что Георгия заслужил он»¹⁹⁰. По свидетельству капитана Ю.В. Макарова¹⁹¹, «от огорчения и злости будущий маршал расплакался»¹⁹². Однако «с этих пор о Тухачевском начали говорить и интересоваться им»¹⁹³.

Поэтому получилось так, что Иванов-Дивов по-своему «отомстил» своему товарищу и подчиненному, который весьма критично относился к нему как командующему ротой, равно как и за его ошибки и просчеты в руководстве ротой во время боя за Кжешувский мост.

Конечно, вряд ли можно считать, что с описанного выше события и допущенной несправедливости по отношению к Тухачевскому со стороны вышестоящего командования в его сознании зародились «революционные мысли», обусловившие в дальнейшем его переход к большевикам. Тогда его недовольство выразилось лишь в возмущении порядками, бытовавшими в гвардии. Вспоминая разговор в «халупе с глиняным полом», где на соломе устроились на ночлег офицеры 7-й роты вечером 10 сентября 1914 г., поручик А.В. Иванов-Дивов 2-й писал: «Легли мы все рядом: Тухачевский, я, Фольборт и барон Шиллинг (вольноопределяющийся младший унтер-офицер. – С.М.). не помню, с чего начался разговор, но вдруг Тухачевский заявил: „Считаю совершенно абсурдным то, что в гвардии нет производства за отличие и что надо идти в хвосте за каждой бездарностью, которая старше тебя по выпуску“»¹⁹⁴.

Несомненно, это высказывание было почти незавуалированно направлено в адрес поручика Иванова-Дивова 2-го и звучало оскорбительно, хотя его фамилия и не была названа, а заявление Тухачевского вполне обоснованно: действия поручика Иванова-Дивова 2-го в качестве командующего 7-й ротой обнаружили его практически полную несостоятельность как командира. Но бурное возмущение поручика было естественно. «Меня это взорвало, – вспоминал он, – Фольборт, наверное, помнит наш разговор на соломе в полутемной освещенной свечкой халупе, у меня же он остался в памяти до сих пор»¹⁹⁵. Фольборт, конечно, не мог помнить этого разговора, поскольку был расстрелян в Ленинграде в 1938 г., как и Тухачевский годом раньше¹⁹⁶. По собственному признанию, на следующий день, 11 сентября, перед отъездом из полка поручик Иванов-Дивов 2-й доложил об этом заявлении Тухачевского, как и в целом о его поведении командиру батальона полковнику Вешнякову¹⁹⁷. Вряд ли такие действия командующего 7й ротой, с красноречивой негативностью характеризовавшие подпоручика Тухачевского, могли способствовать его военной карьере. Пожалуй, аналогичную оценку действиям Тухачевского его непосредственный начальник дал и начальнику 1-й Гвардейской пехотной дивизии генералу Олохову, с которым случайно столкнулся после боя за Кжешувский мост.

«Уже темнело, – вспоминал Иванов-Дивов этот эпизод. – Перейдя мост, я встретил группу конных офицеров, которые оказались штабом дивизии, с генералом Олоховым во главе. Генерал, увидя меня идущим со стороны Сана, подозвал и стал расспрашивать о подробностях захвата моста. Я доложил все, что видел и знал. Уже в Болгарии, будучи в эмиграции, капитан Гущин рассказал мне, что на основании моего доклада в ту же ночь начальник дивизии послал донесение в штаб корпуса о действиях нашего полка в этом бою»¹⁹⁸. Во всяком случае, никаких революционных мыслей, даже намека на них, в связи с недостаточно высокой оценкой его подвига, Тухачевский не обнаружил.

«…Первый боевой успех, – характеризуя личность и поведение молодого подпоручика-однополчанина после Кжешувского боя 2 сентября 1914 г., вспоминал князь Ф.Н. Касаткин-Ростовский, – конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными: чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен, что совсем не было свойственно его возрасту, часто с апломбом рассуждая о военных операциях и предположениях; с товарищами был вежлив, но сух, что особенно бросалось в глаза в нашем полку, где все жили одной дружной семьей»¹⁹⁹.