– Спасибо, – сказала Марианна. Когда волк спустился вниз, она, затаив дыхание, на цыпочках подошла к двери и тихо задвинула засов.

Марианна лежала в темноте. Бледные лучи фонаря над крыльцом пушистым веером раскачивались на потолке. Выпитое вино не давало заснуть, оно томило, требовало этой ночью чего-то намного большего, чем сон. Оно струилось по венам, тревожило волчьим мехом их нежные стенки, показывало картины, от которых лицо Марианны загоралось, а ноги сводила судорога. Она уже давно поняла, кем стал этот странный, умный волк для бабушки, попыталась вызвать отвращение, представив их вместе, но получила обратный эффект.

Бесшумно, на носочках, Марианна подкралась к двери и потянула задвижку. В ту же секунду в дверь поскребли.

– Кто там? – глупо и неуместно спросила Марианна.

– Это я, волк, – шёпотом сказал из-за двери знакомый голос. – Понимаю, звучит глупо, но внизу в камине так воет ветер, будто стая волков окружила дом. Позвольте мне переночевать на полу у вашей кровати. Я совсем отвык спать один…

Марианна распахнула дверь. Волк, замотанный в простыню, стоял со свечой в руке и с мольбой смотрел на неё.

– Клянусь, я вас не трону, – сказал он.

– Заходите. Вы не будете храпеть?

– Не беспокойтесь, я сплю совершенно бесшумно.

Несколько бесконечно долгих минут Марианна следила за игрой света на потолке. Волк не соврал, дыхание его было тихим. Когда оно выровнялось, Марианна выглянула из-за края кровати. Волк раскинулся на спине. Простыня лежала на нём, как римская тога, открыв плечо, часть груди и мускулистого живота. мех, чёрный с проседью, блестел в полумраке. Ей невыносимо захотелось коснуться её, зарыться пальцами в жёсткую шерсть на холке… На холке? Марианна едва сдержала крик. Она перекрестилась, зашептала молитву Пресвятой Деве Марии, но осеклась на полуслове, потому что от жгучего стыда запылали уши. Марианна уткнулась носом в подушку, глаза наполнились горячими слезами. От мятного дыхания шевельнулись волоски на её виске.

– Кого мы обманываем? – прошептал волк.

Марианна проглотила слёзы, повернулась к нему, к его светящимся в темноте янтарным, лучистым глазам и подняла одеяло. Волк скользнул к ней, прижался к её горячему телу. Марианна обвила его руками и ногами, зарылась носом в мех, вцепилась пальцами в жёсткую шерсть на загривке. От ощущения этой шерсти между пальцами тело свело нежной судорогой.

"Кого мы обманываем?" – еле слышным эхом отозвалась она.

Потом она стояла у закрытого окна не в силах поверить в то, что только что случилось. Сзади чиркнуло кресало, потянуло жжёной тряпкой. Волк неслышно возник за её спиной и прижал её к себе.

– Будешь? – Он протянул ей самокрутку.

Марианна затянулась, тяжёлый дым наждачкой прошёлся по лёгким, она закашлялась, задыхаясь.

– Ну-ну, – улыбающимся шёпотом бормотал ей в ухо волк. – Сейчас полегчает.

В самом деле, лёгкие всё ещё горели огнём, но в голове просветлело, тяжёлые мысли растаяли.

– Не надо было этого делать, – Марианна вернула самокрутку волку.

– Перестань. От одной затяжки цикорием ничего не будет.

– Я не об этом.

– Ну-ка, ну-ка. – Волк развернул её к себе, склонив лобастую голову заглянул в глаза. – Тебе не понравилось?

– Мы с тобой разных биологических видов…

– Нет, одного. Есть всего два биологических вида: волки и гуппи. Ты такой же волк, как и я.

– Я не понимаю, – растерялась Марианна.

– Вина? – спросил волк.

* * *

Волк сидел на полу, Марианна положила голову ему на колени. Он поглаживал её волосы лапой и, потягивая рейнское из бокала, объяснял:

– Единственный по-настоящему важный критерий, который разделяет всех живых существ – это отношение к детям. Есть волки, которые кормят собой волчат, есть гуппи, которые кормятся своими мальками. Среди людей встречаются и волки, и гуппи. Я точно знаю, что ты волчица.

– Я не готова никого собой кормить.

– Это ты сейчас так говоришь, а как только родишь первого волчонка… Сначала он будет пить твои соки изнутри, потом будет сосать молоко из твоей груди. Он выест твою молодость, заберёт красоту, высосет время, энергию, жизнь. Ты станешь компостом, питательной средой для его жизни, а закончится всё тем, что он заберёт всё, что ты имеешь. Если повезёт, то после твоей смерти. Тебя мама кормила грудью?

– Нет, у меня была кормилица… Почему ты спрашиваешь?

– Наверное, вы с матушкой не очень близки…

– Какая странная у тебя теория…

– Видишь в ней противоречия?

– Не уверена.

Марианна приподнялась и нашарила свой бокал, подставила под призрачную струю светлого рейнского.

– А моя бабушка, она волчица? – спросила она с любопытством.

– Вне всяких сомнений. Вы с ней очень похожи, ты знаешь?

– Никогда об этом не думала. Что-то я проголодалась. Суп ещё остался?

– Конечно! – Волк легко подскочил и скрылся за дверью. – Сейчас разожгу камин, – крикнул он, сбегая по лестнице.

Они сидели в столовой, напротив друг друга, за длинным столом, накрытым крахмальной скатертью. Волк зажёг свечи в витых бронзовых канделябрах, и в их свете, и в отблеске жарко пылающего камина, волк и девушка были прекрасны, как боги. Марианна разломила ржаную булочку, глотнула немного вина, оттягивая гастрономический восторг.

– В чём секрет? – спросила она. – Какие-то редкие травы?

– Травы тоже, – кивнул волк. – Но самое главное – я пять часов вымачивал мясо в сливках. У твоей бабушки, как оказалось, очень жёсткое мясо.

Марианна закрыла ладонью рот и бросилась в клозет.

Пока Марианна, судорожно вцепившись в края ночной вазы, задыхаясь и кашляя, изливала из себя съеденный суп вместе с бесценным рейнским, волк заботливо придерживал её волосы.

– Умоляю, скажи, что я не так тебя поняла, – всхлипывая взмолилась Марианна.

Волк покачал головой:

– Прости, но так. Бабуля сама об этом попросила, и о том есть бумага, заверенная нотариусом. Она не хотела, чтобы у меня были потом неприятности.

– Но зачем?!

– Я же говорил тебе, что бабуля – настоящая волчица. Она относилась ко мне, как к родному сыну. Ну, почти.

– Стоп! – выставила руку, защищаясь, Марианна. – Ничего не хочу об этом знать.

– Хорошо, – легко согласился волк. – Она меня кормила, учила говорить, ходить на задних лапах, разливать вино, готовить, наконец. Она бы меня усыновила, но несовершенное законодательство нашего герцогства такого не позволяет. Теория про волков и гуппи – тоже её. Как-то раз она назвала свою невестку – твою мать – тупой гуппёхой, и сказала, что если не принять меры, она тебя сожрёт.

– Моя мама не такая…

– Правда? Расскажи тогда, почему она послала тебя с какими-то примитивными пирожками через дремучий лес к свекрови, которая королевских поваров учила готовить? Одну и без охраны. А сколько раз она эта делала?

– Подожди. – Марианна опустилась на пол у ночной вазы и прижалась спиной к холодной стене. Она всё ещё не могла посмотреть в глаза волку, поэтому невидящим взглядом упёрлась в противоположную стену. – Какой в этом толк? Ну, допустим, съели меня волки. – Она нервно покосилась на волка и вытерла ладонь рот. – Извини. Ей какая с того корысть? Как это укладывается в твою теорию о рыбах, поедающих собственное потомство.

– Ну, могу предположить, что где-то в серванте лежит договор о страховании твоей жизни в каком-нибудь "Альте Ляйпцигер". Не посещали ли твою матушку какие-нибудь серьёзные гости с портфелями? Может быть именно после их визита в твоей матушке проснулись кулинарные таланты?

– Поверить не могу…

– Так бывает. И гуппи может родить волчонка, и волчица – гуппёху. Даже в твоё имя мать заложила этот символизм. Ты – агнец, рождённый для заклания. Твоя мать француженка, так? Я догадался и по имени, и по твоей фригийской шапочке – такие давно уже не носят. Вдумайся: Марианна – дитя французской революции, а что делает революция со своими детьми? Пожирает.

– И революция – гуппи, что ли?

Волк пожал плечами:

– Вот видишь, насколько это широкое понятие.

– Как-то натянуто.

– Ничуть, моя волчица, ничуть. В имени наша судьба. Смени имя, и судьба твоя изменится.

– А как зовут тебя?

– Вольф, – рассмеялся волк. – Просто Вольф. Люпус, Ликос, Влк, Фалькас – я тот, кто я есть и никто иной. Твоя бабушка тоже могла бы носить моё имя – она точно никогда не отправила бы тебя через лес с тухлыми пирожками.

* * *

Рано утром Марианну разбудил аромат свежесваренного кофе. Она открыла глаза, сначала в мутной сонной пелене увидела фарфоровый кофейник с пасторальными пастушками, две изящных фарфоровых чашечки и тонко нарезанный штрудель с яблоками, потом – морду волка, виноватую, но с хитрыми огоньками в глубине янтарных глаз.

– Никакого мяса, – заверил он. – Только яблоки и корица. Ешь, волчица, для тебя пёк.

– Зачем ты это сделал?

– Бабуля старела. Она сделала десятки пластических операций, правильно питалась, занималась спортом и регулярно… молчу, молчу, об этом ни слова… всё это давало результат снаружи, но внутри она всё больше старела. Ты не представляешь, как это грустно, когда стареет твой любимый человек. Настал день, когда она привела в порядок дела, написала завещание и распоряжения о своей смерти. Потом нотариус ушёл, мы остались одни, вот тогда она и попросила меня об этом. Настоящая волчица: всю свою жизнь, всё своё состояние она отдала детям, и мне в том числе, и напоследок захотела, чтобы и тело её съели те, кто её любит, а не безмозглые черви. Я просто добавил специй.

Снова волк держал волосы Марианны, чтоб они не падали в ночную вазу, и гладил её содрогающиеся плечи.

– Что ж у тебя такой желудок слабый? Я думал, ты уже привыкла. Это всё от неправильного питания, – приговаривал он, и от этих слов её кашель становился ещё надсаднее.

Пока Марианна приходила в себя, волк куда-то исчез, потом появился снова, с небольшим узелком в лапах.

– Вот, – сказал он, глядя в сторону. – Я тут взял немного еды на первое время. Мне надо уходить.

– Почему? Зачем? – удивилась Марианна.

– Ну, знаешь, я не могу быть уверен в том, что гибель бабушки повесят на меня. Очень не хочется сложить голову на плахе.

– Ты же сказал, что есть бумага, заверенная нотариусом…

– Должна быть, бабуля так сказала, но я её не видел. Да и будет ли она иметь какой-то вес? Дорого ли стоит в нашем герцогстве жизнь какого-то волка? Лучше мне в лес податься, целее буду.

– Постой, а как же я?

– Ты сама говорила, что мы разных видов.

– Ты убедил меня в обратном!

– Чего не сделаешь ради красивой женщины.

Марианна бросилась на него с кулаками. Волк бросил узелок, на пол, в нём что-то несъедобно звякнуло, и обхватил её лапами.

– Успокойся, волчица, я шучу. Конечно, мы с тобой волки, только другим об этом знать не надо, – Он прижал её голову к груди и тихо-тихо сказал в ухо: – Я покручусь, пока всё не успокоится, а потом буду рядом. Захочешь меня увидеть – позови.

– Как?

– Свечку на окно спальни поставь. Этот дом теперь твой. Я сразу прибегу. Если не одичаю… В лесу разговаривать не с кем.

Мариана высвободилась из его лап и села на кровать.

– Значит, ты говоришь, что моя мама – гуппи…

– Да, волчица, и будь с ней настороже…

Марианна молча, приподняв бровь, сидела на краю кровати и смотрела в жёлтые глаза волка. Он озадаченно нахмурился, потом ухмыльнулся во всю свою зубастую пасть.

– Ухи захотелось? – сказал он, подобрал с пола узелок и выскользнул из спальни. – Для тебя – что угодно, волчица! – прокричал он, сбегая по лестнице на всех четырёх лапах.