…Они все сделали быстро. И не потому, что широкая плеть подрагивала в руках их надсмотрщика. Каждая знала, что ужасный конец неизбежен, но каждая надеялась на чудо, потому что только в этой надежде можно было укрыться от безумия. Неизвестно, какого чуда они ждали, уж во всяком случае не внезапного чувства, которое могло бы преобразить зверя, но каждый день среди тихих, наполненных животным страхом разговоров главной темой было одно – даку такие же люди, и им свойственно испытывать те же чувства, что и людям. Наложницы пересказывали друг другу сотни выдуманных историй о благородных даку, перебивали друг друга, заучивали сказки и уверялись в их подлинности, словно были их свидетелями. Поэтому и единственная среди них дакитка так заинтересовала прочих. К ней подступились в первый же день, окружили кольцом, и принцесса, поняв, что отмолчаться не удастся, окинула несчастных холодным взглядом и сказала, что знала многих даку, а у одного даже бывала в гостях. И что у того много детей дакитов, а жена его обычная женщина, руфка.

– Значит, можно, можно? – восхищенно зашептали страдалицы, но принцесса только помотала головой.

– Нет.

– Почему?

Они были готовы ее растерзать.

– Телох – не даку, – проговорила принцесса. – Он зверь в облике даку. Телох – это смерть.

– Правильно, – выговаривал ей евнух, охаживая принцессу ремнем в первый раз, – Телох – это смерть. А я – это боль. И придерживай язык, нечего болтать. Тут уши и у стен, и у шеста, и даже у шнура, что зашнуривает полог. Поняла?

Ничего не ответила принцесса, только одернула платье и на мгновение показала над нижней губой острия клыков.

– Ты угрожаешь мне? – задохнулся то ли от удивления, то ли от смеха евнух.

– Я убью тебя, – прошептала она чуть слышно. – Если выживу.

Он уже замахнулся, чтобы протянуть ремнем поперек скуластого лица, но сдержался. Последние слова остановили. Девчонка явно была готова к смерти. Ну, уж хотя бы с нею проблем не будет, не придется отпаивать успокаивающими травами и нести на усладу великого тана на плече. Эта пойдет сама.

– Не выживешь, – покачал он головой и, ловя лопатками странный холод, поползший вдоль позвоночника к усеченной плоти, отбросил ремень в сторону.

Теперь принцесса сидела на одной из лошадей и, несмотря на опаску евнуха, явно не собиралась совершать попытку к бегству. Она ехала навстречу собственной смерти. И держалась так, словно хотела запомнить собственную смерть навсегда.

– Не дрожишь? – окликнул принцессу евнух. – Как там тебя зовут? Эсокса Гиббер? Думаешь, Телох захочет породниться с правителями Даккиты?

– Зачем? – обратила она на евнуха холодный взгляд. – Зачем ему родниться с кем бы то ни было, если вся Анкида, вся Ки катится в пропасть? Теперь значение имеет не родство, а только смерть. Ты боишься смерти, евнух?

На мгновение ему показалось, что это не он ведет вместе с десятком ордынцев лакомых девок на растерзание в логово ужасного зверя, а она, вот эта хрупкая девчонка, направляет его к собственной смерти.

– Плетей, – прошипел евнух в бешенстве. – Плетей получишь столько, что сидеть не сможешь! Сегодня же, если Телох тебя не выберет!

– Выберет, – позволила она себе улыбнуться. Или даже не так. Она улыбнулась. Так легко, словно и не собиралась умирать ни сегодня, ни завтра, никогда. И холод снова прокатился по спине евнуха.

Магических башен на площади не было. Вместо них из камня торчали закопченные огрызки стен, пахло кровью, нечистотами и паленой человечиной. Разодранных на части, искалеченных тел было разбросано по площади больше, чем разлетевшихся камней из обрушившихся строений. Женщины негромко завыли.

– Тихо! – зарычал евнух, обернувшись, и повел обезумевший от страха отряд в сторону, огибая развалины и выбираясь к северной части площади, где уже стояли два огромных шатра. Телох высился между ними, и один из двух его помощников, уступающий ему ростом не более чем на ладонь, Каб тоже был здесь. И всюду, вокруг на лошадях, у костров, раненые и бодрые, уставшие и здоровые роились манны и даку, словно только что вышедшие из битвы, и те из шаманов, что выжили после взятия колдовских башен.

– На колени! – прошипел евнух, придерживая лошадь и сползая с нее в полусотне шагов от шатров. – На колени, мерзавки!

Зашелестели юбки и халаты, захрустел камень и лед под округлыми коленями. Негромкий вой затих, остекленел в глотках.

– А ты? – прохрипел, почти прорычал утробно Телох.

Евнух медленно покосился в сторону и оцепенел – принцесса стояла.

– Я принцесса Даккиты Эсокса Гиббер, – ответила она гордо. – Я не встаю на колени.

– Да ну? – оскалил пасть Телох и повернулся к трясущемуся евнуху. – Слышишь, падаль? Ее ко мне в шатер. И сам останься. Надолго ее не хватит, так что заберешь сразу, а потом уж приведешь самую толстую, что есть. Понял?

– Понял, – как немой, закивал евнух и на четвереньках, не поднимаясь, бросился к мерзавке, ухватив ее за ногу, поднялся и, накрутив на руки черные волосы, забросил на плечо. Ведь и в самом деле, не весила почти ничего, не упиралась, но отчего же почудилось, что в руках у него пружина взведенного самострела? И отчего показалось, что когда он внес вслед за Телохом принцессу за полог шатра, войлок будто завис на мгновение в воздухе? Евнух даже обернулся, но не разглядел ничего. Улица, оскаленные рожи ордынцев, силуэты женщин, которых Каб повел во второй шатер, скрылись. Внутри шатра не было ничего лишнего. Только основа из четырех шестов, вознесших внутренний куполок шатра на недосягаемую высоту, лампы, висевшие на шестах, роскошное одеяло, устилающее камень, четыре жаровни по углам, заговоренный, усыпанный амулетами канат, протянутый вдоль стен и два десятка лучших маннских воинов, стоявших с обнаженными мечами за ним.

– Что ж, – обернулся к тонкой фигурке Телох, – не хочешь встать на колени, умрешь стоя. Или сделать тебя королевой? Что будем рвать в первую очередь? Может быть, рот? Как раз по росту.

– Ну так подойди, – ответила принцесса, заставив евнуха заледенеть уже окончательно. – Или ты хочешь сказать, что дотянешься своим отростком до моего рта за десять шагов? Ты себе льстишь.

Телох обратился в зверя мгновенно. Нет, он не встал на четыре лапы, тем более что имел обыкновенные руки, пусть даже они и были размером с лапищи рефаима, но он ринулся на хрупкое существо уже не для того, чтобы получать удовольствие или даже истязать ее и мучить, он ринулся убивать. И споткнулся в двух шагах. Замер, словно наткнулся на прозрачную стену. И евнух, который моргал от тусклого света и чада ламп, вдруг явственно различил не только невесть откуда взявшуюся рукоять кинжала, торчащую бобышкой между ключицами великого тана, но и багровые кольца, которые вдруг обрисовались на его груди и стали медленно уходить в плоть, шипя и одеваясь валами горелого мяса.

– Вот так, – почти безучастно произнесла Эсокса, шагнула вперед, словно и не было перед ней никакой стеклянной стены, выдернула из ножен на поясе скулящего, обездвиженного зверя кинжал и рассекла им звериную гортань почти до хребта.

– Молодец, – донесся до евнуха чей-то чужой, едва различимый голос, а вслед за этим огненные кольца соединились в одно, вспыхнули ярким пламенем, и, протерев глаза, евнух вдруг понял, что Телоха больше нет, а в шатре идет сеча, и уже ковер занимается пламенем от разбитой лампы. Евнух выкатился наружу кубарем, а вслед за ним кубарем выкатились несколько воинов, чтобы бездыханно распластаться на ледяных камнях, а затем, распоров стену шатра, вывалилась наружу и сама схватка, в которой лучших воинов орды сек, убивал, резал, лишал жизни кто-то незнакомый, не Эсокса, кто-то другой, хотя тоже женщина, но более высокого роста и такой красоты, что не попадалась евнуху еще ни разу.

Вой поднялся над площадью, заорал о чем-то Каб, и сразу несколько сотен воинов и шаманов ринулись на незнакомку, но она продолжала резать и убивать, пока трупов вокруг нее не стало больше двух сотен, и даже сам Каб отлетел в сторону, зажимая почти отсеченную руку. Только тогда в немыслимую воительницу полетели стрелы. Почти все отскакивали от невидимого доспеха, или воительница уж больно была ловка, но некоторые все-таки находили дорогу к ее телу. В обратную сторону колена, локтя. В прорезь ворота. В бедро. В спину. Но она продолжала сражаться до тех пор, пока очередная стрела не вошла ей в глаз. Только после этого женщина упала сначала на колено, а потом, сдирая со спины крохотный заплечный мешок, опрокинулась на спину.

– Что там у нее? – захрипел Каб, перетягивая руку ремнем. – Шаманы! Держите ее! Не дайте ей умереть!

«Как же не дать ей умереть? – подумал евнух. – Стрела пронзила ей голову. Как же? Откуда она взялась, эта сумасшедшая? И куда делась Эсокса?»

Колдуны начали приближаться к неизвестной. Та хрипела, булькала кровью, но держала в руках мешок, стискивая в нем что-то похожее на два горшка или два кочана капусты.

– Шаманы? – прорычал Каб. – Что там у нее?

– Магии нет, повелитель! – закричали сразу несколько шаманов. – Нет!

– Что там у тебя? – поднял левой рукой меч Каб.

– Подарочек, – прохрипела незнакомка. – Кому подарочек? Подходите, собачье семя!

– Заберите это у нее! – зарычал, пятясь, Каб.

– Кольца! – раздались крики столпившихся над женщиной шаманов. – У нее кольца на груди! Огненные кольца! Ведьмины кольца! Она не человек! Кто-то развоплощает ее! Да она сама…

Вспышка ударила евнуха в глаза, а потом страшный грохот оглушил его, сбил с ног и лишил сознания.

…Когда евнух пришел в себя, над площадью стояла тишина. Воняло кровью, саднило обожженное лицо. Среди дымящихся трупов возле уцелевшего шатра, в котором, наверное, дрожали от ужаса бывшие жены Телоха, бродили шаманы и воины. В одном из них, с которого лохмотьями слезала шкура, евнух узнал Каба. Значит, ни один евнух не останется без работы, потому что Каб жив, а он охоч до женщин, и уж теперь…

– Лежи, – вдруг услышал он голос принцессы.

– Что? – оглянулся евнух. Рядом никого не было. Он поднялся на руках, с трудом встал на колени.

– Ну, зачем же? – услышал он снова голос принцессы. – Зачем же вставать?

– Чего ты хочешь? – в ужасе прошептал евнух, вертя головой и пытаясь увидеть Эсоксу.

– Выполнить обещание, – услышал он в ответ и почувствовал, как сталь входит ему в загривок.