Лукус повлек за собой оторопевших спутников через толпу снующих по площади крестьян. Встревоженные лица оборачивались к вновь прибывшим. Женщины в длинных узких платьях спешили к центральному проходу между шатрами. Мужчины в коротких рубахах и широких штанах из грубой ткани растерянно приглядывались к путникам. Полуголые дети всех возрастов выстроились позади них галдящим хвостом.

– Никаких новостей! – раз за разом повторял Лукус в ответ на вопросительные взгляды крестьян, умудряясь одновременно что-то рассказывать спутникам: – Слева внутренняя крепость. Видите четыре высокие белые башни, которые водят хоровод стен вокруг пятой? Это ратуша и казармы стражников. Там же и основные колодцы с водой, склады продовольствия, арсенал. Все башни возведены умельцами ари. И эти гиганты, что цепляют облака по правую руку, и красавцы, что украсили центральные холмы города. Конечно, с древности остались только стены да кровля, но я не знаю ни одного здания, построенного людьми, которое отстояло бы столько времени!

– Кто был человек с золотой тростью? – спросил Сашка. – Тот, которому очень не понравилась наша ноша?

– Валгас, – нахмурился Лукус. – Очень влиятельный член магистрата. Он недавно в Эйд-Мере, меньше четырех лет. Прислан сюда так называемым священным престолом. Из Империи. Настоятель местного храма. Видишь справа на склоне горы огромную серую башню? Как только Оган позволил ему возвести такое ужасное строение! Единственное новое здание в этой части города. Его купол даже выше городской стены!

– Производит гнетущее впечатление, – согласился Сашка.

– Храм Эла, – вздохнул Лукус. – Его обитатели прикрываются именем творца, но у них такой вид, словно они поклоняются демонам. Вотчина Валгаса!

– А чем его разозлили мы?

– Ему не понравилось замечание Чаргоса относительно доспехов.

– Я не разобрал его слова.

– Чаргос сказал, что в таких же кольчугах были охранники индаинского князя. Не понимаю, какое дело до этого Валгасу, но одно я знаю точно – один враг в этом городе у нас уже есть!

– Саш! – неожиданно закричал Дан.

Сашка обернулся и внезапно увидел огромную тень, метнувшуюся к нему. С громким скрипом сдвинулось с места бревно, подпирающее навес над входом в какое-то заведение. Раздался треск ломающихся досок. Каменные плиты посыпались сверху. Что-то рухнуло внутри невысокого строения, зажатого двумя башнями. Истошный крик поднялся из-за их стен. Огромный серый зверь, отброшенный натянувшимся канатом, вновь вскочил на лапы и теперь молча тянулся к Сашке, оскалив чудовищные зубы.

– Собака! – в ужасе прошептал Сашка, не в силах сойти с места.

– Собака, – согласился Лукус, убирая в ножны мгновенно оказавшийся в руках меч. – Если бы не чудовищные размеры, пожалуй, я бы сказал, что цингон – боевая собака нари. Но этот пес больше цингона раза в три. Если ты сядешь ему на спину, ноги не будут доставать до земли.

– Не хотелось бы мне садиться ему на спину, – прошептал Сашка, ощущая противную дрожь в коленях и с трудом делая шаг назад.

– Не волнуйся, – успокоил его Лукус. – Канат прочен, его не разорвать и пяти псам, хотя не думаю, что еще одну такую собаку можно найти во всей Эл-Лиа. Слышал я о ней, но вижу в первый раз. Удивительно другое – пес пытался напасть именно на тебя. Уходим! Народ начинает собираться!

– Стой! – раздался крик со стороны полуразрушенного здания.

Сашка обернулся и увидел выбирающихся через покосившееся окно людей.

– Стой, демон! – проорал еще раз первый из них – мужчина громадного роста с металлической палицей в одной руке и кнутом в другой.

– Спокойно. – Лукус остановился.

Толпа зевак сомкнулась вокруг них кольцом. Только со стороны пса остался проход: чудовищные клыки и длина каната ограничивали любопытство.

– Стой, демон! Во имя Эла! – еще раз проорал верзила. – Я хозяин этого пса! Я служитель храма! Меня зовут Бланг! Пес натаскан на демонов! Ни одного не пропустит и за пол-ли! Дайте дорогу!

– Кто здесь демон? – невозмутимо спросил Лукус.

– Он! – Верзила ткнул кнутовищем в сторону Сашки. – Мой пес никогда не ошибается!

– А-а-а! – заголосил подбежавший к толпе толстяк. – Моя корчма разрушена! Кто будет ее восстанавливать? Кто мне оплатит убытки?

– Твою корчму разрушила эта собака, – показал на пса Лукус. – Следовательно, всю ответственность несет ее хозяин.

– Какая корчма? – вновь заорал верзила. – Пес почуял демона, и я не собираюсь отвечать за трухлявость чьих-то стен!

– Стены Эйд-Мера не рассчитаны на привязь чудовищ. – Лукус усмехнулся одними губами. – Тем более таких, которые бросаются на простых людей.

– Что вы слушаете этого змееныша? – закричал верзила, обращаясь к толпе. – Ваши дома жгут! Ваших детей убивают демоны, а вы смотрите, как один из них разгуливает по городу? Посмотрите на этого парня! Он непохож на местного жителя! Убить его!

Никто не сказал ни слова, но в наступившей тишине Сашка почувствовал, что кольцо людей вокруг уплотнилось и сдвинулось на шаг. Опасностью и злобой повеяло на него.

– Разве в свободном городе Эйд-Мере уже не существует право на защиту от лживого обвинения? – Лукус вновь обнажил меч. – Или маленький белу с друзьями опаснее бешеного пса? Пусть так. В таком случае мы погибнем, но кому-то придется отправиться вслед за нами! И для них это не будет достойная смерть, окрашенная кровью, пролитой в бою! Это будет позорная смерть покушавшегося на убийство невинного!

– Жа-а-ах! – просвистел в воздухе кнут, навиваясь петлей на руку Лукуса.

– Вжжж! – выворачиваясь и падая в пыль, сделал стремительное движение мечом белу.

Разрубленные куски хлыста упали на землю.

– Где уж тебе биться с демонами, – презрительно бросил Лукус взвывшему от досады верзиле, – если ты не можешь управиться с собственным кнутом. Жители и гости Эйд-Мера! Я Лукус-травник, белу, дюжину лет прихожу в ваш город. Я собираю травы и продаю их аптекарю Кэнсону. Я не занимаюсь магией. Я не убиваю животных. Но я смогу постоять за себя и за моего ученика. Разве плохо, если человек захотел узнать у белу, как называются травы и какие из них помогают при болях в ногах, в голове, в легких и при других болезнях?

Толпа расслабилась при перечислении болезней, но люди по-прежнему стояли плотным полукольцом.

– А это Дан, – продолжил Лукус. – Племянник Трука. Многие из вас знали старого Трука? Так вот его больше нет. Все его постояльцы убиты, дом сожжен. Мы похоронили их. И тоже ищем защиты для себя, как и вы, за стенами Эйд-Мера. Многие ли из вас слышали, чтобы демоны хоронили убитых? А еще за день перед этим мы хоронили охотника Фавуса, у которого в городе осталась жена с четырьмя детьми. Думаете, только вас настигла беда?

В толпе ойкнули, и несколько женщин торопливо побежали в сторону верхних улиц.

– Не слушайте его! – снова заорал Бланг. – Он скажет что угодно, только бы избежать смерти!

– Смерти?! – возмутился Лукус. – И это говоришь ты, охотник за демонами? Который, скорее всего, не видел ни одного демона в своей жизни? Смотри!

Белу подошел к Сашке, отстраненно стоящему посередине круга, взял его руку и быстрым движением сделал надрез. На ладони мгновенно набухла полоска крови. Алые капли упали на каменную мостовую.

– Видите? Это кровь человека! – крикнул Лукус. – Все знают, что кровь демона черная! Что?.. – Травник подошел вплотную к опешившему верзиле. – Скольких безвинных людей ты уже загубил вместе со своим псом?!

– Смотрите! – неожиданно рассмеялся Дан, до этого момента стоявший как засохшее дерево. – Смотрите!

Пес, только что пытавшийся порвать толстый канат и скаливший огромные зубы, теперь лежал в пыли и, положив голову на передние лапы, еле слышно поскуливал, виляя при этом хвостом.

– Пошли, Саш, – сказал Лукус, бросив взгляд на обескураженного верзилу, к которому уже подбирался остервеневший корчмарь. – Вот и стража наконец проснулась и движется в нашу сторону от крепостных ворот. Пошли отсюда. До тех пор пока не произойдет что-нибудь более выдающееся, мы самые знаменитые элбаны в городе. Мне это очень не нравится. Хуже может быть только одно…

– Если следующее выдающееся событие опять произойдет с нами, – неожиданно продолжил Дан.

– Точно! – Лукус озадаченно вернул в ножны меч. – Да что с тобой? Пойдем!

– Да, – согласился Сашка, словно только что вернувшись из забытья.

– Пошли, – повторил Лукус и, понизив голос, спросил чуть слышно: – Что ты сделал с псом?

– Я открылся ему, – негромко сказал Сашка.

В какой-то момент жизни Сашка понял, что отличается от других людей. Он всегда знал, что чувствуют окружающие. Дома, в школе, в армии. Сашка не читал мысли, он ощущал состояния. Ему казалось, что человек, переживающий затруднения, – хмурится, человек, испытывающий боль, – искажает лицо гримасой. Прошло немало времени, прежде чем Сашка понял, что люди не любят, когда их видят насквозь. Вначале он только удивлялся. Ему казалось странным, что учитель, выпытывающий, кто сжег классный журнал, не видит очевидного. Вон тот ученик, снедаемый ужасом, безусловно, сделал это. А стоящие за его спиной двое сорванцов при этом присутствовали, потому что знание светится в их глазах. Учитель этого не видел. Он с одинаковой угрюмостью осматривал всех, подозревая каждого.

Виновник признался. Сначала испуг метнулся в его глазах, когда Сашка подошел и потребовал признания. Потом начались угрозы, но Сашка не боялся драки. Отец научил его не бояться. Не закрывать глаз. Даже когда против тебя выстраиваются трое. Главное – победить липкий страх, хватающий за колени в первый момент, потом наступает легкость. Сашка выстоял, но это не разрешило проблему. Виновник храбрился и не уступал. И тогда в отчаянии от собственной беспомощности, не осознавая, что он делает, Сашка мысленно заставил парня признаться, внушил, что тот должен сказать при всех, что это сделал именно он, а не страдающий из-за беспочвенных подозрений классный лоботряс. Мальчик признался, но удовлетворение не наступило. Сашке показалось, что он сам сделал что-то гадкое. Маленький негодник сломался. Он признавался так, словно каждое слово из него выдавливали пытками. А потом заплакал.

Сашка пришел домой и стал ждать отца. Тот пришел поздно, переоделся, с интересом поглядывая на маленького человека, поужинал, затем сел напротив. И Сашка рассказал обо всем так, как смог. Отец помолчал, посадил его на колени и сказал, что так же, как правильны его ощущения других людей, правильны и ощущения собственных поступков. И если ему кажется, что он поступил гадко, значит, именно так он и поступил. И что не бывает правды или добра, достигнутого с помощью неправды или недобра. Сашка слушал и верил каждому слову, потому что от отца, как и всегда, исходила уверенность и любовь.

Все наладилось со временем. Детство закончилось. Сашка так и не встретил после отца другого человека, который без лишних расспросов, только взглянув в глаза, увидел бы все, что творится у него внутри. Он никому и никогда не говорил о своих способностях. Только старался избегать людей, пронизанных злобой, и держаться тех, от кого исходило тепло. Что греха таить, он пользовался этим, хотя и чувствовал себя неуютно. Сашке казалось, что он подглядывает за людьми. Словно читает чужие письма. Может быть, поэтому он всегда предпочитал уединение?

В Эл-Лиа Сашка вновь вспомнил о своих способностях, но теперь они пугали его. Что-то беспрерывно давило изнутри, не позволяло расслабиться, отдышаться. Как крылья, которые превращаются в обузу, если их владелец собирается путешествовать пешком. Неясные образы, мелькающие в голове, утомляли. Ненависть, страх, тревога, висевшие в воздухе, обжигали горло. И в то же время что-то подталкивало в спину. Иначе откуда бы брались силы бежать и бежать, не останавливаясь, за маленьким белу, в котором Сашка ясно чувствовал опаску, а также печаль, строгость и уверенность в себе?

Нападение огромного пса едва не стало последней каплей. Сашка ощутил ужас. Мгновенную оторопь. Вокруг сгрудились люди, плеснули злобой, обожгли холодом. Истерика едва не скрутила. Но от пса шло что-то еще. Расслабляясь и погружаясь в тягучее варево образов, теснящихся со стороны хрипящего чудовища, Сашка различил не только злость и ненависть, но и боль. Задержал дыхание. Попробовал «погладить» ужасное существо. В ту же секунду пес так же мысленно рванулся к нему, но рванулся убивать, поскольку его собственные боль и тоска только усилились от прикосновения. И тогда Сашка открылся. Словно поднял голову перед летящей в броске собакой, показывая горло. Будто сказал псу: вот я, видишь? Вот моя боль. Вот мой страх. Войди в меня. Почувствуй мою жалость. Успокойся. Я не враг.

Он не вкладывал силу в эту мысль. Просто открылся весь и без остатка, не утаивая ни одной части себя настоящего. И пес понял. Остановился. Замер. Прислушался. Той угрозы, которую пес почувствовал со стороны Сашки, а точнее, того знакомого ощущения силы, которая до этого приносила только боль, не существовало. Тот, которому он пытался оторвать голову, оказался своим. Не менее своим, чем память о теплом животе матери. И псу стало стыдно.