Колдуны бывают природные и добровольные, но разницы между ними никакой, кроме того, что последних труднее распознать в толпе и не так легко уберечься от них. Природный колдун, по воззрениям народа, имеет свою генеалогию: девка родит девку, эта вторая принесет третью, и родившийся от третьей мальчик сделается на возрасте колдуном, а девочка ведьмой. Впрочем, помимо этих двух категорий колдунов, существуют, хотя и очень редко, колдуны невольные. Дело в том, что всякий колдун перед смертью старается навязать кому-нибудь свою волшебную силу, иначе ему придется долго мучиться, да и мать сыра земля его не примет. Поэтому знающие и осторожные люди тщательно избегают брать у него из рук какую-нибудь вещь, даже самые близкие родные стараются держаться подальше, и если больной попросит пить, то не дадут из рук, а поставят ковшик так, чтобы он сам мог до него дотянуться. Рассказывают, что один колдун позвал девку и говорит: «На тебе!» Та догадалась: «Отдай тому, у кого взял». Застонал он, заскрипел зубами, посинел весь, глаза налились кровью. В это время пришла проведать его племянница; он и к ней: «На, говорит, тебе на память!» Та спроста приняла пустую руку, – захохотал он и начал кончаться.

Для «невольного» колдуна возможно покаяние и спасение: их отчитывают священники и отмаливают в монастырях, для «вольных» же нет ни того, ни другого.

Посвящения в колдуны, в общем, сопровождаются однородными обрядами, смысл которых повсюду сводится к одному – к отречению от Бога и царствия небесного и затем к продаже души своей черту. Для первого довольно снять с шеи крест и спрятать его под правую пятку или положить икону на землю вниз ликом и встать на нее ногами, чтобы затем в таком положении говорить богохульные клятвы, произносить заклинания и выслушивать все руководящие наставления сатаны. Лучшим временем для этого, конечно, считается глубокая полночь, а наиболее удобным местом – перекрестки дорог, как излюбленное место нечистой силы. Удобны также для сделок с чертом бани, к которым, как известно, приставлены особые духи. При заключении договоров иные черти доверяют клятвам на слово, другие от грамотных требуют расписки кровью, а неграмотным велят кувыркаться ведомое число раз через столько-то ножей, воткнутых в землю^[36]. Когда все обряды благополучно окончены, к посвященному на всю жизнь его приставляются для услуг мелкие, бойкие чертенята.

Для изобличения колдунов в некоторых местах (например, в Пензенской губ.) знают три средства: вербную свечу, осиновые дрова и рябиновый прут. Если зажечь умеючи приготовленную свечу, то колдуны и колдуньи покажутся вверх ногами. Равным образом, стоит истопить в Великий четверг осиновыми дровами печь, как тотчас все колдуны придут просить золы. Рябиновая же палочка помогает опознать этих недоброхотов во время светлой заутрени: они стоят задом к иконостасу. Это повсюду считается самым верным средством, и если встречаются разноречия, то лишь в указании времени (например, в Орловской и Саратовской губ. полагают более удобным моментом для наблюдений пение Херувимской за пасхальной обедней, причем советуют надеть на себя все чистое и новое до последней ниточки). В Новгородской же губернии колдунов опознают несколько иначе. Для этого советуют взять в руки первое яйцо молодой курицы и во время светлой заутрени стоять на таком месте, откуда видно было бы всех молящихся; тогда у колдунов удается заметить даже рога на голове. В Калужской губ. колдуны узнаются по тому, что на Св. Пасху приходят в чужую избу огня просить и т. п. Наконец, есть и еще несколько способов, отличающихся большой странностью; в числе их один, например, такого рода: надо положить нож острием кверху и прочитать воскресную молитву («Да воскреснет Бог») с конца – тогда колдун либо заревет, либо начнет скверно ругаться. В Сарап. уезде Вятской губ. указывают еще на «сорокообеденный ладан» (пролежавший на престоле во время сорокоуста). Если такой ладан растереть в порошок и всыпать в вино, пиво и дать подозрительному человеку выпить, то он начнет ходить по избе с одного угла на другой и дверей не найдет. Этот способ тем хорош, что если в это время дать колдуну напиться поганой воды, хотя бы из лоханки, он охотно выпьет и затем потеряет всю силу.

Все эти заботы о приискании предохранительных средств против колдунов вытекают непосредственно из неколебимой народной веры «в порчу». Здесь, в этой порче, и сосредоточена собственно вся деятельность чародеев, и ею же объясняется их влиятельное значение в деревенской среде, наружное уважение к ним, почетные поклоны при всякой встрече и угощения водкой в виде отступного. Тем не менее под наружными признаками заискивающего почтения скрытно таятся зародыши глубокой ненависти, которая и вспыхивает всякий раз, как только отыскивается смельчак-обличитель, который выведет на свежую воду все чародейские штуки. Над опростоволосившимся колдуном охотно смеются, причем вслед за насмешками быстро наступает утрата всякого доверия к нему, полное равнодушие и невнимание. Это на лучший конец. В тех же случаях, когда озлобление скоплялось долгое время и вызвалось неудачею злобных выходок чародея, – общее негодование сопровождается жестокими побоями, напоминающими расправы с конокрадами. Но есть способ и единолично расправиться с колдуном. Для этого достаточно бывает ударить его наотмашь левой рукой, не оборачиваясь назад. Если при этом прольется кровь, то чародей уже испортился и в колдуны больше не годится. Он перестает быть опасным и затем, конечно, теряется в самых задних рядах, пребывая в полном презрении и совершенном отчуждении.

Темное дело «порчи» – в какой бы истерической форме она ни выражалась: в форме ли кликушества, омерячения, падучей, беснования и даже пляски св. Витта, – производится «сглазом», заговорами, «напуском» и «относом». Наговаривают на хлеб, соль, воду и проч., напускают по ветру и по следу, посылают порчу на «относ»^[37], т. е. подкидывают наговоренные вещи, и кто их поднимет, тот и захворает. Примеров такого рода порчи рассказывают бесконечное множество: нашла баба наговоренное яйцо у колодца и зачала на голоса кричать; подняла другая на дороге узелочек с рубахой, крестом, поясом, цепочкой и угольками – и лишилась еды, тоска напала, все не милы стали; отнесла назад туда, где нашла, и начала поправляться.

Приемы, к которым прибегают, насылая порчу, очень разнообразны. Сильному колдуну довольно взглянуть своим недобрым косым взглядом, чтобы заставить чахнуть. Колдуну послабее нужен заклятый порошок, чтобы бросить его на намеченную жертву по ветру: дело сделано, если хоть одна порошинка попадет на человека или скотину. Вынутый след, т. е. щепотка или горсточка земли из-под ног обреченного, в мешочке подвешивается в чело печи, а в трубе замазываются глиной волоса его; начнет земля и глина сохнуть – сухотка обуяет и того человека. Через наговоренную сильным колдуном вещь достаточно перешагнуть, на замурованное место стоит сесть, чтобы захворать. Иной колдун только лишь слегка ударит по плечу, ан смотришь – человек испорчен.

Тот колдун, который причинил порчу, снять ее уже не в силах, – надо искать другого, хотя бы и слабенького. И наоборот: если свой колдун успел обезопасить от всяких чар, то чужому тут нечего делать. Последнее всего виднее замечается на свадьбах, около которых преимущественно и сосредоточивается деятельность колдунов.

Чтобы избавить молодых от порчи, колдунов обыкновенно зовут на свадьбы в качестве почетных гостей, причем приглашенного еще в дверях избы встречает сам хозяин низким поклоном, со стаканчиком водки. Вторую чарку колдун попросит сам и затем уже смело начинает кудесить с доброй целью предупредить возможность порчи: берет из рук хозяйки поднесенные хлеб и соль, разламывает хлеб на кусочки, круто посыпает солью и разбрасывает по сторонам. Плюнув три раза на восток, входит он в избу, осматривает все углы, дует в них и плюет, потом в одном сыплет рожь, в другом свою траву, в остальных двух золу: рожь против порчи, траву на здоровье молодых. Оглядит пристально пол: не набросано ли желтого порошка – ведомого, опасного зелья; заглянет в печь: не кинуты ли на загнетку с угольями такие травы, от которых смрад дурманит у всех головы, а у иных баб вызывает рвоту (бывали случаи, когда поезжане из-за этого смрада покидали избу и свадьбу отсрочивали). Затем колдун выходит на двор и три раза обходит лошадей, назначенных для поезда под жениха и невесту. Заглядывает под хомут: не подложил ли какой-либо недоброхот репейника или иных колючек. В избе обсыпает молодых рожью, заставляет проходить через разостланный под ноги черный полушубок и этим вконец изводит навеянную порчу. Провожая до церкви, он на каждом перекрестке и под каждыми воротами (которые считаются самыми опасными местами) шепчет заклинания. Из-под венца велит ехать другой дорогой. На свадебном пиру принимает первые чарки и напивается прежде всех до полного бесчувствия. Тогда только его увозят домой с выговоренными подарками, сверх денег: холстом и расшитыми в узор, но не в кресты, полотенцами.

В лесных захолустьях еще живы рассказы о том, как целые свадебные поезда лихие люди оборачивали в волков, как один неприглашенный колдун высунул в окно голову и кричал ехавшему по селу поезду: «Дорога на лес!» – а колдун приглашенный отчуровывался своим словом: «Дорога на поле!» – и с соперником сделалось то, что у него выросли такие рога, что он не мог высвободить головы из окна, пока на обратном пути не простили его и не высвободили. Другой раз под ноги передней лошади колдун бросил рукавицу на волчьем меху, и лошадь зафыркала, остановилась, как вкопанная, и задержала весь поезд, который должен совершить свой путь без помех и препятствий. Против всех этих козней колдунов придумано бесчисленное множество самых разнообразных, хотя и мало действительных средств: тут и лук, и чеснок, и янтарь, и ладан, столь ненавистные чародеям, и крест, нашитый на головной платок невесте, и монета, положенная ей с наговором в чулки, и иголки без ушек, зашитые в подоле платья, и льняное семя, насыпанное в обувь. Все эти меры предосторожности обыкновенно составляют заботу свахи, хотя у колдуна, в свою очередь, припасен гороховый стручок о девяти горошинах – средство, перед которым ничто не устоит.

Колдуны большею частью – люди старые, с длинными седыми волосами и нечесаными бородами, с длинными неостриженными ногтями. В большинстве случаев они люди безродные и всегда холостые, заручившиеся, однако, любовницами, которые к таким сильным и почетным людям очень прилипчивы. Избенки колдунов в одно окошечко, маленькие и сбоченившиеся, ютятся на самом краю деревень, и двери в них всегда на запоре. Днем колдуны спят, а по ночам выходят с длинными палками, у которых на конце железный крюк. Как летом, так и зимой надевают они все один и тот же овчинный полушубок, подпоясанный кушаком. По наружному виду они всегда внушительны и строги, так как этим рассчитывают поддерживать в окружающих то подавляющее впечатление, которое требуется их исключительным мастерством и знанием темной науки чернокнижия. В то же время они воздерживаются быть разговорчивыми, держат себя в стороне, ни с кем не ведут дружбы и даже ходят всегда насупившись, не поднимая глаз и устрашая тем взглядом исподлобья, который называется «волчьим взглядьем». Даже и любовниц своих они не любят и часто меняют их. В церковь они почти никогда не ходят и только, страха ради иудейска, заглядывают туда по самым большим праздникам. Все это, взятое вместе, с одной стороны, совершенно порабощает напуганное воображение захолустных обитателей, а с другой, придает самим колдунам необыкновенную уверенность в своих силах. Вот характерный рассказ, показывающий, как велико обаяние колдунов в народной массе и как самоуверенны в своей «работе» эти темные люди.

– Уворовали у нас деньги, – передавал один крестьянин, нуждающийся в помощи колдуна, – пятнадцать целковых у отца из полушубка вынули. Ступай, говорят, в Танеевку к колдуну: он тебе и вора укажет, и наговорит на воду али на церковные свечи, а не то так и корней наговоренных даст. Сам к тебе вор потом придет и добро ваше принесет. Приезжаем. Колдун сидит в избе, а около него баба с парнишком – значит, лечить привела. Помолились мы богу, говорим: «Здорово живете!» А он на нас, как пугливая лошадь, покосился и слова не молвил, а только на лавку рукой показал: садитесь, мол! Мы сели. Глянь, промеж ног у него стеклянный горшок стоит с водой. Он глядит в горшок и говорит невесть что. Потом плюнул сначала вперед, потом назад и опять начал бормотать по-своему. Потом плюнул направо, потом налево, на нас (чуть отцу в харю не попал), и начало его корчить да передергивать. А вода та в горшке так и ходит, так и плещет, а ему харю-то так и косит. Меня дрожь берет. Потом как вскочит, хвать у бабы мальчишку, да и ну его пихать в горшок-от! Потом отдал бабе и в бутылку воды налил: велел двенадцать зорь умывать и пить давать, – а потом велел бабе уходить.

– Ну, – говорит нам, – и вы пришли. Знаю, знаю, я вас ждал. Говори, как дело было.

Я так и ахнул: угадал, нечистый! Тятька говорит: так и так, а он опять:

– Знаю, знаю! С вами хлопот много!

Отец его просит, а он все ломается, потом говорит:

– Ну, ладно: разыщем, только не скупись.

Отец вынул из кармана полштоф на стол. Колдун взял, глотнул прямо из горла раза три, а отцу говорит:

– Тебе нельзя! – и унес в чулан вино. Выходит из чулана, сел за стол и отца посадил. Начал в карты гадать. Долго гадал и все мурлыкал, потом содвинул карты вместе и говорит:

– Взял твои деньги парень белый (а кто в наших деревнях, и по волосам и по лицу, не белый?).

Потом встал из-за стола и пошел в чулан. Выносит оттуда котел. Поставил его посередь избы, налил воды, вымыл руки и опять ушел в чулан. Несет оттуда две церковных (восковых) свечи; взял отца за рукав и повел на двор. Я за ними. Привел под сарай, поставил позадь себя, перегнулся вперед и свечи как-то перекрутил, перевернул. Одну дал отцу, одну у себя оставил и стал чего-то бормотать. Потом взял у отца свечу, сложил обе вместе, взял за концы руками, а посреди уцепил зубами и как перекосится – я чуть не убежал! Гляжу на тятьку – на нем лица нет. А колдун тем временем ну шипеть, ну реветь, зубами, как волк, скрежещет. А рыло-то страшное. Глаза кровью налились, и ну кричать: «Согни его судорогой, вверх тормашками, вверх ногами! Переверни его на запад, на восток, расшиби его на 777 кусочков! Вытяни у него жилу живота, растяни его на 33 сажени!» И еще чего-то много говорил. Затем пошли в избу, а он свечи те в зубах несет. Остановил отца у порога, а сам-то головой в печь – только ноги одни остались, и ну мычать там, как корова ревет. Потом вылез, дал отцу свечи и говорит:

– Как подъедешь к дому, подойди к воротному столбу, зажги свечу и попали столб, а потом принеси в избу и прилепи к косяку: пускай до половины сгорит. И как догорит, то смотри, не потуши просто, а то худо будет, а возьми большим и четвертым (безымянным) пальцем и потуши: другими пальцами не бери, а то сожжешь совсем и пальцы отпадут.

И так он велел сжечь свечи в три раза. Приехали мы с отцом домой и сделали, как велел колдун. А ден через пять приходит к нам Митька – грох отцу в ноги: так и так – моя вина! И денег пять целковых отдал, а за десять шубу оставил, говорит:

– Сил моих нет, тоска одолела. Я знаю, – это все танеевский колдун наделал^[38].

Таковы те приемы, при помощи которых колдуны поддерживают в народе свое обаяние. Но в то же время они твердо знают, что внешнее почтение быстро сменяется ненавистью, когда чары переступят меру и начнут наносить обиды. Правда, случаи резких самосудов уголовного характера стали замечательно редки, но о случаях презрения к колдунам-неудачникам, связанного с потерею всякого уважения к ним, еще поговаривают во всех захолустьях как лесных, так и черноземных губерний. Здесь еще возможны случаи публичных состязаний двух соперников на почве хвастливого преимущества.

На этот счет в южных великорусских лесных захолустьях (напр., в карачевских и брянских местах) существует ходячий рассказ такого содержания.

– В старые времена, на конце одного села, жила-была старуха. Нос у ней был синий, большой. Как ночь, старуха то свиньей, то собакой скидывается, и все белогорлистой. Скинется – и ну по селу ходить: где солдатке под ноги подкатится и сведет бабенку с пути чистого, а где мужа с женой норовит разлучить. Грызть не грызет, а только под ноги подкатывается. А на другом конце села жил колдун. И невзлюбил тот колдун старуху, начал он ее изводить и на селе похваляться: я-де ее доконаю! Вот как настала ночь и старуха, скинувшись свиньей, пустилась по селу, колдун встал посередь села и говорит: «Стой, – говорит, – у меня двенадцать сил, а у тебя и всего-то пять!» Завизжала свинья и сделалась вдруг бабой. Тут народ и давай ее кольями бить: «Откажись, – говорят, – окаянная сила!» С неделю после того она с печи не сходила, чтобы синяков не показывать, а там отдышалась и опять за свое. И вздумала она раз на метлу сесть: «На метле, – говорит, – он меня не уловит». Но только это она на середину села выехала, как он и почуял, почуял да на одном колесе в погоню за ней как пустится, сшиб ее с метлы, да тут и заповедал ей больше этим ремеслом не заниматься.

В северных лесных местах – именно в тотемских краях – общеизвестен между прочим такой случай.