Дядюшка заметил меня и, поманив пальцем, повел в сторону лестницы на платформу. Поднявшись, мы присели на скамью, и он подал мне конверт. Я вскрыл его и достал оттуда два листа бумаги: «Здорово дружище! Послушал я о твоем житье, и даже слезу у меня прошибло! Но как понимаю, ты уже пообтерся в среде бомжей, даже прозвище тебе дали неплохое. Ребро – это звучит. Это не какой-то там Сопля или Сморчок. Уважаю братишка!
Я думаю, что ты выиграешь наше пари, но еще не вечер! Не переживай, я действительно рад за твои «успехи».
Теперь читай мой отчет.
Твоя Мирабелла меня просто потрясла. Ты почему ее раньше до дела не допускал? У нее же волчья хватка капиталиста, я по сравнению с ней мелкий волчонок.
Дела твои она ведет блестяще, никому спуску не дает. Гоняет всех жестко, но палку не перегибает. Молодец, одним словом. Я в отношении нее был глубоко не прав, каюсь, каюсь, виноват.
Что касается Эдика. Мальчик скользкий, согласен, но дело свое знает, тут ты был прав.
Так что дружище бомжуй и дальше, в голову плохие мысли не бери, все идет нормально.
Жму твою грязную и вонючую руку, и желаю держаться торчком. Твой друг, товарищ и почти брат Петр.
Р.S. Побежал мыть руку, что-то от тебя подцепил».
Я заулыбался. Как был Петька балаболкой по жизни, так им и остался. Он и в своем офисе старался поддерживать хорошую, добрую атмосферу. Над дверью в свой кабинет Петр повесил объявление: «Господа и товарищи работники! Ваш долг уважать своего начальника! Даже, если вы считаете, что он дурак. Ему тяжелее, чем вам. Вы видите каждый день перед собой только одного придурка (в моем лице), а он – целую группу!». Я лично на двери своего кабинета ничего не вывешивал. Мне вполне хватало того, что у секретаря на столе стояла табличка «Степень заслуженности работника определяется длительностью прощаемых ему опозданий».
На душе потеплело, слава Всевышнему, дома все в порядке, Мирка молодец. И погода хорошая, и Дядюшка рядом мило улыбается. Все отлично!
Я блаженно посмотрел по сторонам.
– Сержант Миленький. Ваши документы!
Из благостного состояния меня вывел утробный голос незаметно подошедшего милиционера. И сразу заходящее солнце зашло за тучку, начал накрапывать дождик и радостное ощущение мира убегало из груди большими скачками.
– Добрый вечер товарищ сержант. У меня нет с собой документов.
– Пройдемте гражданин.
Сержант схватил меня за рукав и сильно дернул.
Я обиделся. Что за привычка у служителей закона дергать за рукава. Этак и рукав можно оторвать. Видимо блаженное состояние не до конца меня покинуло, поэтому я сразу не оценил масштабы возникшей угрозы.
Бац! Колено левой ноги пронзила жуткая боль. Я инстинктивно согнулся и получил еще один удар в ухо уже кулаком.
– За что бьешь, начальник! – Возопил я, соскакивая со скамейки и отбегая в сторону.
– Сам пойдешь или помочь? – Совершенно равнодушно спросил работник службы правопорядка.
Получать болезненные удары больше не хотелось и я прихрамывая, пошел за сержантом. В паре шагов за нами, молча, шел Дядюшка, так и не проронивший за все время ни слова.
Мы пришли в милицейский приемник на вокзале, где миловидная девушка лейтенант о чем-то спрашивала сидящего напротив нее бомжа Чуба.
Тот обернулся и, увидев вошедших, ткнул в меня пальцем и воскликнул:
– Вот этот там был до меня. Точно, его я видел!
Лейтенант подняла на меня глаза, очаровательно улыбнулась и показала рукой на стоящий у стенки стул. Я проковылял до стула и с облегчением присел, вытянув левую ногу, которая при малейшем сгибе в колене посылала по нервам толчки боли.
Девушка посмотрела на сержанта, кивнула ему, и тот вышел. Все так же молча, она перевела взгляд на стоящего в углу Дядюшку и удивленно изогнула бровь. Дядюшка также молчаливо улыбнулся ей и слегка кивнул. Эта молчаливая пантомима была прервана визгливым голосом Чуба:
– Гражданин следователь, я-то, могу идти?
Лейтенант подняла свои красиво подведенные глаза к потолку, поизучала трещины на нем, видимо раздумывая о давности побелки и наконец опустив взор на Чуба, все так же молча, кивнула головой.
Чуб, кланяясь на каждом шагу, спиной прошмыгнул за дверь.
Я был занят более важным для меня в данный момент делом, массировал больное колено, поэтому не заметил, что девушка уже довольно долго смотрит на меня.
– Болит колено. – Констатировала она.
Я, наконец, поднял голову и взглянул на нее. Красивые и равнодушные глаза изучали мое щетинистое лицо. Видок еще тот! Опухшие веки от постоянного недосыпа, распухшее ухо, горевшее всеми цветами радуги.
Наконец решив, что образ преступника ей представляется вполне ясным, лейтенант подвинула к себе лист бумаги и опустив на него глаза проговорила:
– Рассказывайте. За что убили. Фамилия, имя, отчество.
Она говорила короткими фразами, слегка брезгливо и равнодушно.
Сам не понимая почему, я начал сбивчиво и быстро рассказывать о происшествии, но быстро иссяк и понял, глядя на девушку, что ей совершенно не интересны мои объяснения. Она уже все для себя решила, убийца я, дело можно закрывать, а сознается этот бомжара или нет, вопрос уже вторичный.
– Нет, но также нельзя! – возмутился я – Почему какому-то Чубу, не знаю, как его там на самом деле зовут, верят, а мне добропорядочному гражданину, нет?
Тут же осекся и задумался, мрачно глядя в пол. А собственно, почему мне должны верить? Я что, не такой же бомж как этот писклявый Чуб? У того хоть джинсы новые и морда не разбита. А на себя посмотреть со стороны, так ого-го! Одутловатая, щетинистая харя, наглое поведение, да на такого списать дело как дохлого таракана ногой раздавить.
– Не будете ли Вы так любезны, уделить мне несколько минут своего драгоценного времени? Наедине, если это Вас не затруднит.
О проекте
О подписке