Тири потянулся к раздатчику. Прибор щелкнул и протянул ему вечерний рацион. Шедший следом Гэл получил свой яркий полиэтиленовый пакет. Стараясь держаться вместе, они подошли к столику. И снова им повезло – были свободны два места рядом. Тири вскрыл свой рацион и поморщился. Номер шесть – тарелка каши, белковые шарики и донельзя противный сок киланы. Ничего не поделаешь, машина определила рацион, исходя из его потребностей в пище… Гэл поймал взгляд Тири, осторожно толкнул ему свой стакан с кофе, а сок забрал себе.
– Зря! – укоризненно сказал Тири одними губами.
Гэл и сам знал, что зря. И не Тири было учить его осторожности. Но смотреть, как друг, давясь, пьет мутную кислую жидкость, он не мог.
Торопливо проглотив кашу, Тири встал и пошел к выходу. Через минуту поднялся и Гэл.
…В спальне из группы еще никого не было. Опять повезло! И что за день сегодня? Тири поджидал друга, стоя возле самой двери. Наконец в коридоре послышались торопливые шаги, дверь качнулась и уползла в стену. Гэл вошел, и привычно-доброжелательное выражение его лица сменилось улыбкой. Тири осторожно взял его руку. Они постояли немного, держась друг за друга. Ладонь у Гэла была маленькая и слабая. Его считали слишком нежным, и не зря…
– А меня Дежурный сектора останавливал. Я из-за этого задержался…
Тири удивленно посмотрел на друга.
– Зачем?
Гэл лишь пожал плечами:
– Спросил, в каком корпусе были занятия…
Они снова замолчали. Гэл высвободил руку, сказал:
– Я сейчас в лифте видел одного Равного… Мы с ним когда-то учились вместе…
Почему-то Тири разозлился:
– Ну и что? Он тебя узнал?
Гэл опять улыбнулся:
– Откуда я знаю…
В коридоре послышались шаги, и Гэл торопливо пошел в умывальную. Тири сел на свою койку, разгладил рукой складки на покрывале. Он не ощущал себя счастливым – верный признак болезни. Но если пойти к врачам, они опять ничего не найдут. Такое с ним уже случалось…
Удивительно, как Гарт сумел найти люк. Арчи снова и снова разглядывал тонкую трещину метровой ширины, почти незаметную в блеске металла. Форк и Гарт спорили рядом.
– Аварийный пожарный спуск, – Гарт старался говорить уверенно и солидно.
Но проводник лишь иронически улыбался:
– Слишком много хочешь, технарь. Это просто запасной воздуховод.
– Ну, хорошо, сейчас сам увидишь!
Гарт отстранил Арчи и прильнул к расположенному на высоте груди люку. Не оборачиваясь, запустил правую руку в болтающуюся на боку грязную матерчатую сумку. Достал побитые, почерневшие от времени плоскогубцы, длинную отвертку, бережно обернутый поролоном резак…
Горючего все-таки не хватало. Дима посадил шлюпку километрах в двадцати от цели. К этому времени на экране локатора уже проступила исполинская металлическая башня – километра три, не меньше, увенчанная толстым диском. Дима достал было выходной комплект, но вовремя остановился. Уже стемнело, и выходить из шлюпки было бы безумием. Он разложил кресло, слегка надул его и лег спать. За тонкой обшивкой тихонько шуршал песок. Это напоминало слабый летний дождик… Сквозь сон Дима подумал, что надо было садиться ближе к одной из многочисленных скал, с подветренной стороны. А то присыплет так, что и не взлетишь… Он совсем забыл, что у него все равно не осталось горючего…
Экран занимал полстены, и на лице мэра была видна каждая морщинка. Два десятка подростков старшей учебной группы сидели прямо на полу. Кто у самого экрана, кто подальше… Это не определялось никакими правилами. Важно было лишь периодически менять места…
Мэр улыбнулся, сказал мягким, теплым голосом:
– Равные! Сегодня мы решаем три важных вопроса. Пусть мысли ваши будут светлы и открыты…
Не в первый раз Тири слышал ритуальную формулу начала голосования. Но все то же неизъяснимое волнение охватило его. Смесь гордости, любопытства, сосредоточенности…
– Итак, первый вопрос. Поступило заявление от Дежурного седьмого яруса: вследствие старения оборудования лифты не достигают нужной скорости. Возникают заторы. Но ведь до общегородского ремонта еще три пятидневки! Мы должны решить, что будет большим отклонением от равенства: ремонт или транспортные заторы. Есть ли среди нас такие, кто рекомендует ремонт?
Тири надавил на правую половину Знака. Взглянул на Гэла – тот тоже голосовал «за». Они одинаково не любили ездить в лифте…
На экране вспыхнули цифры: «96,32 % – против проведения внеочередного ремонта». Мэр просиял.
– Равные! Я рад, что мы сохраняем порядок. Любая внеочередность – зло. Как жаль, что четыре процента, конечно, лишь из самых лучших побуждений, рекомендовали обратное… Ну, а Равным седьмого яруса придется вставать пораньше.
Тири смотрел в пол. Опять он ошибся… Но ведь и то, что на седьмом ярусе будут недосыпать, – нарушение равенства! Почему все поняли, что это меньшее зло, а он не догадался… Может, оттого, что любит поспать и терпеть не может толкотни в лифтах? «Это все мои атавизмы… Но ведь у многих есть отклонения от нормы. Многие поступают не так, как надо. Ласт, например, излишне увлекался книгами по математике, но потом исправился. Атавизмы поведения легче ликвидировать, чем атавизмы строения тела. До сих пор у половины Равных сохраняется ненормальная фигура…» Тири украдкой посмотрел на Гэла. Последние годы у него, как и у многих других ребят, атавизмы проявлялись вовсю. Появилась дурацкая, неравномерная полнота: на груди, например, все так и выпирало. Гэл злился, но сделать ничего не мог…
– …кто – за? Думаю, что тут двух мнений быть не может.
Задумавшись, Тири прослушал вопрос. Он наобум надавил правую половину Знака, и растерянно оглянулся. О чем же они голосовали?
– Великолепно! В этом вопросе мы единодушны: температура воздуха в запасных складских помещениях останется прежней. И, наконец, последний вопрос. Кто из нас согласен с порицанием, вынесенным четвертой медицинской лаборатории? Совершенно оправданное порицание, на мой взгляд…
Тири поморщился, вспоминая. Вчера, на лекции, им что-то говорили… Четвертая лаборатория проводила вредные исследования генотипа. Деталей Тири не знал, но мэру они, конечно, были известны.
– Эти горе-ученые доисследовались до того, что стали отрицать возможность полного равенства! Кто согласен с их порицанием?
Ну и ну! Тири без колебаний надавил на Знак. Согласен.
Гарт вдруг отскочил от стены. Люк тихонько звякнул, и медленно, словно нехотя, вывалился наружу. Торжествующая улыбка сползла с лица Гарта – отверстие было закрыто тонкой стальной решеткой, за которой угадывались неподвижные вентиляторные лопасти.
Форк захохотал:
– Не грусти, технарь! Походишь в набеги с мое – не будешь ошибаться. А воздуховод еще лучше, чем пожарный выход, здесь не предусмотрена сигнализация.
Гарт огорченно помотал головой и прильнул к решетке. Постучал по ней, поцарапал напильником:
– Часа на два работы!
Проводник невозмутимо достал флягу, отхлебнул воды, тщательно закрутил пробку.
– Не спеши. Все равно пойдем попозже, когда все уснут.
Диме снилась Земля. Космодром Службы Дальнего Поиска в пустыне Калахари, руководитель практики Глеб Разумовский, соревнования по виндсерфингу за неделю до старта…
Защитная система шлюпки ощупывала скалы лучом локатора, снова и снова возвращаясь к далекой стальной башне. Она была словно пропитана энергией, сквозь броню сочились какие-то излучения, обрывки явно осмысленных сообщений… Это было потенциально опасно…
Пилот спал.
Потолок угас. Через несколько минут в спальне слышалось ровное сонное дыхание двадцати старшегруппников. Впрочем, нет, не двадцати, а восемнадцати. Тири повернулся к соседней кровати, стоящей почти вплотную:
– Гэл!
– Что?
– Помнишь, как мы три года назад встретились, и ты меня сначала не узнал?
– Угу.
– Гэл, послезавтра распределение.
– Я знаю.
– Гэл, ведь может же такое быть, что мы еще встретимся? Даже если нас отправят в разные города!
– Конечно, может…
– Гэл, а если послезавтра… Группу уже шесть раз тасовали, а нам с тобой везло. Вдруг теперь попадем на разные ярусы, в разные сектора, тебя через год направят инженером в седьмой город, а меня врачом в пятый. Давай поклянемся друг другу, что тогда всю жизнь будем переходить из города в город и искать…
Гэл приподнялся на кровати, зашептал быстро и сбивчиво:
– Хорошо, Тири. Я согласен. Только если нас направят в разные группы, я тут же умру…
– Гэл, глупый, как ты можешь такое говорить! Ты же знаешь, что умирают в шестьдесят лет!
– А разве раньше нельзя?
– Ну… – Тири даже растерялся от такого вопроса. – Если наружники тебя похитят и убьют. Или если на заводе наглотаешься газа… А без этого люди не умирают! Помнишь, как говорится в Благодарении?
– Помню: «Благодарение жизни, равной и радостной, всем шестидесяти годам, и уходу тихому – благодарение…»
– Осторожно!
Ребята замерли под простынями, задышали спокойно и медленно. Дверь спальни открылась, по кроватям пробежал тонкий лучик света. Дежурный!
Конечно, все Равные – равны. Но… Тири вдруг вспомнил странные взгляды, которые Дежурный их сектора бросает на Гэла. Все они, Дежурные, хоть и кричат громче всех о равенстве, не похожи на других. А этот – вообще. Высокий, намного выше нормы, широкоплечий… Рыжий! И не перекрашивается, как делают почти все…
Дежурный по-прежнему стоял у двери, словно выжидая чего-то. Вдруг уменьшил свет фонаря и пошел вдоль кроватей. Остановился возле Гэла. Послышался шорох – Дежурный рылся в аккуратно сложенной одежде. Сквозь полуприкрытые веки Тири следил за его движениями, недоумевая все больше и больше. Дежурный тем временем нашел то, что искал. В его пальцах мелькнул черный диск – гладкий, с едва заметной бороздкой посередине, с длинной металлической цепочкой… Знак! Дежурный повернул диск ребром, где был выдавлен номер, долго смотрел на цифры, запоминая их. Положил Знак на место, но не ушел, а продолжал стоять возле Гэла. Тот лежал тихо, притворяясь спящим. Дежурный наклонился и осторожно коснулся его волос, прошептал что-то тихое и непонятное. Дежурные частенько говорили непонятные, лишенные смысла слова. А может, там и был смысл… У всех профессий есть свои жаргоны, почему Дежурные должны были быть исключением?
Рыжий секторальный все стоял и стоял. Фонарик чуть дрожал в его руках, и светлые волосы Гэла то вспыхивали в темноте, то снова погружались во мрак… Тири внезапно понял, что смотрит на Дежурного уже не с удивлением и даже не со страхом. Он больше не относился к секторальному равнодушно! Но и не так, как к Гэлу, а, скорее, совсем наоборот. Дежурный вдруг оглянулся и наклонился еще ниже…
Тири вскочил. Что-то слепое, яростное сбросило его с кровати, сжало судорогой пальцы, напрягло все мышцы. Секторальный мгновенно выпрямился, посмотрел на Тири. У него был очень странный взгляд. Так равные смотрят на заевший автомат, на лифт, который сломался, когда надо спешить, но еще никогда Тири не видел, чтобы так смотрели на человека. Он не догадывался, что и в его глазах горит такое же черное, ненавидящее пламя.
– Однако! – сказал Дежурный, сказал насмешливо и презрительно. Взял Знак Тири, взглянул на номер и, пятясь, вышел из спальни.
Тири медленно сел на кровать. Гэл раскрыл глаза и с отчаяньем посмотрел на него:
– Тири, что теперь будет?
– Не знаю.
Рюкзаки они сложили на песке, последний раз проверили автоматы и рассовали по карманам патроны. Возбуждение ледяным холодком струилось в крови. Даже Форк перестал притворяться невозмутимым. Поглядел на часы, нервно повел головой. Достал из нагрудного кармашка завинчивающуюся коробочку, не таясь, вдохнул мелкий темно-бурый порошок. Арчи и Гарт переглянулись. Стимуляторы были категорически запрещены, и они знали это не хуже Форка. Впрочем, в Лагере проводник себе такого не позволял…
Часы на руке Форка пискнули. Это были хорошие, «вечные» часы, предмет всеобщей зависти. Их можно было достать только в городе…
– Запомните – берем тех, кто помоложе. Тащить легче, и меньше шансов, что свихнутся, – Форк проговорил это неестественно быстро, глаза его беспокойно блестели.
Они исчезли в воздуховоде поодиночке – вначале проводник, затем Гарт. Арчи перепрыгнул через валяющуюся на земле решетку и обломки вентилятора, взглянул еще раз на чистое небо, усыпанное огоньками звезд… И полез в узкую, пахнущую пылью трубу.
Зверьку не везло всю ночь. Он был слишком мал, чтобы напасть на песчаных ящериц, и слишком голоден, чтобы довольствоваться ночными жуками. Едва уловимые запахи вели его между скал, но все они были либо слишком старыми, либо опасными. Но вот порыв ветра донес еще одни запах – непривычный, заставивший нервно раскрыться маленькую пасть. Странное металлическое яйцо застыло на песке – огромное, обгорелое, мертвое. Мертвое – значит, неопасное. Зверек подбежал поближе.
Следящий луч коснулся теплого живого комочка. Живое – значит, опасное. Маленькое – значит, не способно нести в себе разум.
Вспыхнула в ночи раскаленная игла лазерного излучения. Раздался судорожный визг. И наступила тишина. Лишь ровно и надежно гудели приборы.
Пилот спал.
О проекте
О подписке