Я обрадованно улыбнулся. Вполне искренне, кстати. Уже через полчаса я смогу начать проверку третьей семьи, а к вечеру, даст Бог, вообще покину этот город.
– Мне сказали, что она хороший преподаватель химии, – начал я заранее приготовленную легенду. – Собираюсь поступать в университет, вот и решил позаниматься с кем-нибудь перед экзаменами…
Мальчишка помотал головой – облегченно и в то же время разочарованно:
– Не-а… Мама преподает физику, а не химию. Вам неправильно сказали.
Я ругнулся. Высморкался. И засунул в карман платок вместе с тампончиками газовых фильтров.
– Вот обидно… А я второй час ее поджидаю… Ты точно знаешь? Твоя мама преподает именно физику?
Я продолжал молоть какой-то вздор. А сам вдыхал запах: разноцветный, непрерывно меняющийся, похожий на узор в калейдоскопе. Запах мальчишки, который пять минут назад дожевывал вчерашние котлеты, а на прошлой неделе рисовал масляными красками. Запах мальчишки, который из всех напитков предпочитает апельсиновый сок.
Запах мальчишки, который был сыном Эдгара.
В Юрмале шел третий час ночи. Даже молодежный пансионат, в котором жила Катя, успел угомониться и лечь спать. А мы все еще разговаривали. О том, какие унылые дожди льют над Балтикой и какая теплая, солнечная весна выдалась в Сибири. О том, что три месяца моего отсутствия тянутся как три года. И о том, как успели надоесть видеофонные разговоры…
Лицо Кати на подрагивающем паршивеньком экране флаера казалось таким же, как раньше. Лишь в глазах пряталась упрямая детская обида. Не должен был я так неожиданно и надолго уезжать. Не имел на это ни малейшего права. Тем более сразу после генетической проверки, подтвердившей нашу полную совместимость…
– Знаешь, Миша, мне иногда кажется, что ты скрываешь от меня какую-то огромную беду. Прячешься, потому что не хочешь врать мне в лицо…
Я вымученно улыбнулся. Ничего, у Кати в номере видеофон не лучше моего. Попробуй разберись: усмехаюсь я или сдерживаю слезы.
– Какая может быть беда, Катька? Теперь, после этой проклятой проверки…
Вытащив из кармана лист генетического контроля, я махнул им перед маленьким глазком телекамеры. Так, чтобы Катя снова увидела бодренькие разрешающие слова и зеленый цвет печати. Заключение я подделал, и не нужно быть специалистом, чтобы распознать фальшивку. Но по видеофону документ смотрелся вполне убедительно.
– Я понимаю, Миша… И все-таки боюсь.
Наверное, это неизбежно. Того, кто любит тебя, обмануть очень просто. А того, кого любишь сам, – почти невозможно. Каждая улыбка, каждая уверенная фраза выйдут наигранными и ненастоящими. Словно ты, говоря вполголоса одно, выкрикиваешь при этом совсем другое. Когда любишь, даришь частичку себя.
А себя не обманешь.
– Все хорошо, Катя. У нас с тобой все в порядке. Просто оболтус, в которого ты случайно влюбилась, опять понадобился человечеству. Нужно помочь одному великому, но несчастному ученому. Никто другой этого сделать не сможет.
– И ради несчастного ученого ты три месяца болтаешься по всему континенту?
– Да.
– Но зачем? Ты ведь хотел забыть про свои способности! И никогда их больше не применять.
Я киваю. И виновато разъясняю:
– Дело в том, что я обязан этому ученому. Очень обязан. Вот и приходится… помогать.
– Уж не изобретатель ли это газовых фильтров? – Катя наконец-то рассмеялась. Почувствовала, что я говорю правду. Пусть и не всю, но лжи в моих словах тоже нет. Недаром говорят, что, скрывая обман, нужно сказать много настоящей правды.
– Это пока секрет…
Мы болтаем еще с полчаса. Катя то успокаивается, то снова встревоженно вглядывается в экран. Мой флаер тихо гудит, поглощая расстояние. А Катино лицо становится все более сонным, расслабляется и кажется теперь совсем детским. Есть у Кати такая особенность. Наверное, весь свой взрослый вид она создает постоянной серьезной гримаской. Но сейчас ей не до этого – она слишком хочет спать.
Мы желаем друг другу спокойной ночи и прерываем связь. Экран гаснет, я остаюсь в темноте, наполненной мерцанием приборов. Внизу темнота, лишь на горизонте разгорается бледное пламя ночного города. Там ждет меня заказанный накануне номер отеля. И абсолютно не ждут одиннадцать семей – последних «подозреваемых» из списка Эдгара.
Завтра я закончу проверку. А послезавтра увижу одного великого, но очень несчастного ученого.
И решу, стоит ли делать его счастливым.
Коттедж на берегу ничуть не изменился. Да и его хозяин, ждущий меня на пороге, тоже. Правда, сегодня не было дождя и туман рассеялся под теплым солнцем, а бегущие волны казались голубовато-прозрачными, чистыми как стекло.
Только подойдя ближе, я заметил в лице Эдгара странную неподвижность. Смесь уже наступившего разочарования и еще не погибшей надежды. Но, слава Богу, он хотя бы не был пьян.
Эдгар молча провел меня в дом. Приготовил кофе. И лишь потом спросил, резко, без предисловий:
– Итак, ты не нашел его?
Выходит, я был прав. Абсолютно прав в своих подозрениях. Глотнув кофе, я посмотрел Эдгару в глаза. И ответил:
– Почему же? Нашел.
Лицо Эдгара задрожало. Неподвижность сползала с него, уступая место… обиде. Да, именно обиде. Он не ожидал, что его смогут переиграть.
– Невозможно, – быстро произнес он. – Последний в списке оказался моим сыном? Один шанс из тысячи тридцати двух. Немыслимо.
– Значит, ты следил за мной, – равнодушно констатировал я. – Электронный жучок на одежде… или в обшивке флаера.
Эдгар покачал головой. Проигрывать он все-таки умел.
– Не так тривиально, Миша. Темпоральный зонд.
Я кивнул. Этого и следовало ожидать. Слишком уж по-крупному шла игра… Где-то рядом со мной, отставая на долю секунды субъективного времени, неощутимый и бесплотный, крался сквозь пространство прибор-соглядатай. Одна из любимых игрушек Темпорального Института, применение позднее двадцатого века категорически запрещено…
– Прояви его, Эдгар. Хочется посмотреть.
Он покачал головой:
– Невозможно. Зонд раздавит эту комнату и еще половину дома.
Похоже, он не врал. Действительно, к чему делать миниатюрными машины-шпионы, прикрытые темпоральным полем лучше любого камуфляжа…
– Тогда поговорим на равных.
Я вынул газовые фильтры, погружаясь в свой мир – болезненно-реальный мир оживших миражей, разноцветных теней, прерывающихся звуков.
– У меня есть нужное имя. У тебя… Впрочем, действительно ли ты можешь мне помочь? Вначале план был в том, чтобы выследить, на какой семье я прекращу поиск, и сообщить мне, что затея провалилась… например, тебя уволили из института. Я был бы не в обиде, ведь имя-то сообщить еще не успел. Так?
– Так.
– А теперь ты ставишь на другое… На ампулу в правом кармане пиджака!
Рука Эдгара метнулась к карману. Застыла, вцепившись в ткань. А на лице, впервые за время нашего знакомства, появился страх.
– Откуда ты взял эту гадость, Эдгар? Надо же… Наркотик правды. Притащил из прошлого?
– Его и сейчас нетрудно достать… – хрипло прошептал Эдгар. – Ты что, читаешь мысли?
– Запахи, Эдгар, запахи. Прежде чем ты решишься сделать мне укол, я почувствую это. Я угадаю прыжок, прежде чем ты согнешь ноги, и удар – раньше, чем ты замахнешься.
Он растерялся. Я немного утрировал свои возможности, но растерянность Эдгара почувствовать было несложно. На всякий случай я добавил:
– И к тому же… Почему ты думаешь, что этот препарат на меня подействует? Я ведь мутант. Я пьянею от эуфиллина и засыпаю от йода. Содержимое ампулы может оказаться для меня отравой или быть не опаснее простой воды.
– Твоя взяла… – Эдгар деланно развел руками. Но в запахе его тонкой зеленой линией прорезалось облегчение. Он смирился. Позволил себе расслабиться и сдаться. – Все будет по-честному, Миша. Я сделаю то, что обещал, а ты назовешь имя.
– А вот это мы сейчас решим. – Я почувствовал себя хозяином положения и не смог удержаться от насмешки. – Мне пришло в голову, что ты очень опасный человек. Так что придется спросить, каким способом ты собираешься вернуть себе сына. Нигде в мире не существует документов, доказывающих, что он твой родной сын.
– Каким способом? Не слишком этичным, Миша. Я изменю его прошлое, изменю так, что к сегодняшнему дню он будет иметь знак самостоятельности. Одновременно он поссорится с родителями, уйдет из дому…
– …совершенно случайно встретится с тобой, подружится, а потом согласится пройти генетический контроль. Вдруг добрый и хороший дядя Эдгар – его родственник? А дядя Эдгар неожиданно окажется папой. Газеты и ти-ви трубят об удивительной встрече отца и сына, знакомые наперебой поздравляют вас. Ты вновь полноценный человек. Твой маленький, но самостоятельный сын совершенно добровольно живет у тебя.
– Ему будет хорошо со мной, Миша! – Эдгар побледнел так сильно, что я испугался, не перегнул ли палку.
– А его приемным родителям?
– Я же сказал, это будет не самый этичный поступок!
Мы замолчали. Потом Эдгар вкрадчиво произнес:
– Впрочем, я могу задать встречный вопрос, Миша. Этично ли то, что ты сделаешь в двадцатом веке?
Я отвел глаза. И ответил:
– Хорошо, Эдгар. Я помню наш разговор. И совершу преступление полтораста лет назад… так же, как ты совершишь свое через неделю.
– Не путай истинное и субъективное время, Миша. Ты нарушишь закон завтра утром.
Я действительно прекрасно помнил нашу беседу, состоявшуюся три месяца назад. Помнил так, словно мы лишь час назад сидели за пультом компьютера…
Не знаю, каким образом Эдгар провел в свой дом терминал институтского компьютера. Это было строжайше запрещено. Доступ к любому компьютеру, способному прогнозировать человеческое поведение, давал огромную, бесконтрольную власть. Ну а главный компьютер Института Времени делал такую власть безграничной.
Возможно, Эдгару помог украденный темпоральный зонд. Но скорее именно советы компьютера помогли ему похитить, объявить пропавшей одну из немногих существующих машин времени.
Тогда, три месяца назад, набрав на моих глазах длинный ряд цифр – простой, но надежный шифр, Эдгар превратил свой домашний компьютер, простенький маломощный «Балтис-07», в придаток одной из самых сложных машин, созданных человечеством. Набирая на клавиатуре команды – «Балтис» даже не был снабжен речевым адаптером, – Эдгар разъяснял мне свой план:
– Изменить твое прошлое, Миша, невозможно. Мы опять-таки вызовем временную петлю… Значит, придется работать с предками твоей девушки… Да не смотри ты на меня так! Нам нужно убрать один процент ее генов. Заменить на другие, чистые, совместимые с твоими. Для этого достаточно вмешаться в седьмое поколение ее предков. Пускай какой-нибудь Саша Иванов станет отцом вместо Вани Александрова. Остальное должно остаться прежним. Те же папа с мамой, те же бабушки с дедушками. Мы просто выдергиваем кубик в основании пирамиды – и меняем его на другой. Не важно, что кубики разных цветов, главное, чтобы вся пирамида устояла…
Даже тогда мне стало не по себе. Жившие давным-давно люди почему-то не казались мне разноцветными кубиками в пирамиде, на вершине которой была Катя. Но Эдгар продолжал говорить, быстро, уверенно, и я поддавался гипнозу его слов. Наверное, очень хотел поддаться.
– Конечно, новая Катя станет чуть-чуть другой. У нее окажется более сильное сердце или более слабые легкие. Возможно, родинка, которая у нее на щеке…
Я вздрогнул – у Кати на щеке действительно была родинка.
– …переместится на шею. Но не более!
– А где гарантия, Эдгар? Вдруг она станет жестокой или сварливой? Разлюбит путешествовать, а увлечется выращиванием кактусов? Разлюбит меня, в конце концов!
Эдгар ждал этого вопроса. Он ласково провел ладонью по экрану – плоской, светящейся мягким светом пластине над клавиатурой компьютера.
– Гарантия здесь, Миша. В этих электронных мозгах да еще в темпоральном зонде, который обследует сейчас Катиных предков. Обследует детально, вплоть до анализа поведения в течение всей жизни. Это займет сотни лет работы зонда… субъективных лет, конечно, и почти выработает его ресурс. Но нам придется подождать лишь пару минут.
Я взглянул на Эдгара с невольным уважением. Темпоральный зонд, каждая секунда работы которого заносится на кассету с пометкой: «Хранить вечно», сейчас бесконтрольно мотается по прошлому. А институтский компьютер, чье время расписано на годы вперед, контролирует его, попутно решая простенькую задачку – как скрыть факт своей работы.
По экрану проплыли какие-то строчки. Замелькали кадры, похожие на старую кинохронику: уродливые машины, однообразные дома. Высветились чьи-то портреты и затейливая вязь генеалогических деревьев.
– Зонд вернулся из прошлого, – возбужденно прошептал Эдгар. – Сейчас компьютер предложит варианты вмешательства… если они существуют.
Экран мигнул, еще секунду оставаясь пустым. А затем на нем появились фотографии – девушка, совсем молодая, чуть старше Катьки, и двое парней – темноволосых, смуглых, похожих друг на друга. Прямо по фотографиям, словно перечеркивая их, побежали строчки, так быстро, что я не успевал прочитать и половины. Эдгар общался с компьютером куда быстрее, чем дилетант вроде меня.
– Вот оно! – Эдгар схватил меня за руку. – Вот он, вариант! Ты только послушай!
…Девушку звали Галей, и она ничем не походила на Катю. Но в реальном прошлом у нее и Дениса Рюмина, ее мужа, родится дочь. Прабабушка Катиной прабабушки. Тоже не слишком-то похожая на мою невесту… Именно Денис Рюмин нес в себе пораженные гены, обрекающие нас с Катей на неполноценность.
Но существовал и альтернативный вариант. Неудачливый соперник Дениса по имени Виктор. Его ровесник и двоюродный брат…
– Вмешательство минимально, Миша! Нам даже нет нужды расстраивать брак!
…Это было за три дня до свадьбы. Виктор пришел к Гале, чтобы в последний раз выяснить отношения. Визит оказался недолгим…
– Сейчас мы увидим, как это было.
Изображение на экране сменилось. Комнатка, заставленная старинной мебелью. Неуклюжий здоровенный телевизор в углу. Хрустальная люстра, заливающая комнату светом. Девушка и парень, сидящие на диване.
Зонд неплохо выбрал точку съемки. Мы прекрасно видели их лица – наигранно-спокойное лицо девушки и напряженное, закаменевшее – юноши.
– Витя, это ненужный разговор… Я все тебе объяснила еще месяц назад.
– Но я люблю тебя… – Парень произнес это так беспомощно, что я отвел глаза от экрана.
– Ну и что из этого?
Странно, в голосе девушки я почувствовал не столько злость, сколько смущение и вину. Словно она не слишком уверена в своей правоте… Но парень этого не почувствовал. Он встал и быстро вышел из комнаты. Девушка осталась сидеть. Через несколько мгновений хлопнула дверь.
Экран погас.
– Обидно… – Эдгар искоса посмотрел на меня. – Ребенок мог быть зачат и в этот вечер, а не тремя днями позже.
– Именно девочка?
Эдгар приподнял брови.
– Ну и вопрос… Ты что, считаешь, что пол ребенка зависит от отца?
– Конечно! Х– и Y-хромосомы, которые определяют пол, – это… так сказать, мужская продукция.
Эдгар явно развеселился:
– Не спорю! Но вот фактор проницаемости яйцеклетки, который позволит проникнуть в нее лишь одному сперматозоиду, зависит целиком от женщины. Практического значения это не имеет, фактор определить почти невозможно. Но в том, случившемся уже, месяце Галя могла родить только девочку… Ладно, давай просматривать варианты. Например… – Его пальцы пробежали по клавиатуре. – Виктор был понастойчивее. Мы можем подвергнуть его действию стимулятора перед приходом к Гале.
Экран засветился снова. Та же комната, то же мнимое спокойствие на лице Гали. И насмешливое, уверенное лицо Виктора…
– …он же сопляк, рохля! Как ты этого не понимаешь? А я люблю тебя и готов… на все.
– Прекрати, Витя! Это ничего не меняет! – Девушка заметно нервничала.
– Ты думаешь? А мы ведь одни в квартире, совсем одни. – Виктор потянулся к девушке, провел ладонью по ее щеке. – Когда-то тебе нравилось со мной целоваться… и не только целоваться… Когда мы были одни, как сейчас.
Резким движением девушка отстранила его руку. Произнесла звенящим голосом:
– Не заставляй себя ненавидеть, Витя. А я ведь возненавижу тебя… даже за поцелуй.
Виктор отвернулся. Медленно, словно делая над собой колоссальное усилие.
Экран погас.
– А девушка с характером, – прокомментировал Эдгар. – Что ж, тогда попробуем растормозить их обоих. Распыляем в воздух квартиры амурин…
– Подожди!
Я остановил его, словно перед нами была не компьютерная инсценировка, а реально изменяемое прошлое.
– Эдгар, а что, если в квартире просто погаснет свет? Авария на электростанции, обрыв провода…
Эдгар пожал плечами. И набрал на клавиатуре несколько слов.
– …Витя, это ненужный разговор. Я все тебе объяснила еще месяц назад.
– Но я люблю тебя!
Люстра мигнула. Свет потускнел и погас. В темный квадрат окна заглядывали звезды. Девушка ойкнула. И виновато произнесла:
– Пробки, наверное… Ты где, Витя?
– Здесь… Это не пробки, в соседних домах тоже нет света.
– Возьми меня за руку…
Темнота. Шорох. Сдавленный голос Виктора:
– Все как тогда. Только мы сами погасили свет… Помнишь?
– Не надо, Витя!
– А в окне была луна… И магнитофон крутил кассету с битлами…
Темнота. Шорох.
– Не надо, Витя…
Темнота. Шорох. Скрип дивана.
– Зачем… Это ничего не изменит…
– Я хочу запомнить тебя всю… Каждую родинку… Я их знаю на ощупь…
– Витя…
…Эдгар уважительно посмотрел на меня. Спросил:
– Включить инфракрасный обзор?
– Зачем? – Меня стала бить дрожь. – И так все ясно.
Эдгар снова работал с компьютером. Фотографии, схемы, несущиеся по экрану строчки.
О проекте
О подписке