Глава вторая
Небо и ветер

В июне месяце в Москву всегда приходит буря. Несколько раз подступает к городу, заставляя метеорологов объявлять штормовое предупреждение, и развеивается.

А потом накатывает в полную силу.

Не знаю, собиралась ли буря разыграться сегодня или просто играла с городом. Но ветер дул нешуточный. По небу неслись плотные низкие облака, полные воды, но пока ещё не пролилось ни дождинки.

– Я сам пойду, – сказал я Михаилу.

– Почему не вместе? – поинтересовался он.

– Справлюсь.

Мы стояли у мусоропровода, откуда вела дверь на маленький технический балкон. Двадцать первый этаж. Шестьдесят метров над землёй.

– Я не разобьюсь, если что, – напомнил Михаил, придержав меня за руку.

Я покрутил пальцем у виска.

– То есть разобьюсь, – признал Михаил. – Но выживу. В смысле – восстановлюсь. Со временем.

– Тогда мне чего бояться? – спросил я. – Разобьюсь – восстану – возвышусь. Делов-то.

– У тебя в завещании указана кремация, – сказал Михаил. – Не восстанешь.

– Тогда и биться не буду. Пусти!

– Но почему именно ты? Ты вчера много пил. Я чувствую запах.

– У тебя загар неправильный, – объяснил я. – Не надо им сейчас тебя видеть.

Михаил подумал и отпустил руку.

– Разумно. Иди.

Я толкнул дверь и неторопливо вышел на балкончик.

Ого!

Вот это ветрила!

Будь у меня шляпа – она бы улетела.

Будь у меня крылья – я бы сам улетел.

А будь мозги – рванул бы обратно.

Балкончик был узкий, но длинный, метра четыре. Он соединял лифтовую площадку с мусоропроводом и дверь на лестницу. То есть в случае пожара жильцам предстояло петлять при спуске: выбегать на балкон, впуская в горящее здание свежий воздух, и снова нырять в огонь.

Как-то глупо. Впрочем, у нас тут не пожар.

Вначале я посмотрел вниз. Там стояли несколько патрульных машин, пожарная машина, «скорая». И зеваки, куда же без них. И телевизионщики. Ну ещё бы…

Я помахал рукой всем сразу.

Потом повернулся.

Девчонки стояли на старой облупленной тумбе в углу балкона. Вначале я решил, что это просто какой-то ларь. Потом понял, что это старая швейная машинка «зингер». Древняя! Ей же лет сто! Кто такой антиквариат выкидывает?

– Привет! – сказал я громко и дружелюбно. – Ветрено сегодня!

Одна девочка гордо отвернулась. Другая неуверенно кивнула. Было девчонкам лет по пятнадцать-шестнадцать. Они держались за руки, крепко, аж пальцы побелели. И прижимались к стене.

Ту, что кивнула, хорошенькую и рыженькую, звали Юля. Она училась в десятом классе. Неприветливую, коротко стриженную брюнетку звали Аня. Она училась на первом курсе технического колледжа. Подружками они были ещё с детского сада.

Плохо.

– Девчонки, только один вопрос! – крикнул я. – Вы не беременны?

Теперь и Аня посмотрела на меня. С искренним возмущением.

– Объясняю суть вопроса, – пояснил я. – Если вы восстанете и возродитесь, будучи беременными, то вы останетесь беременными навсегда. Понимаете, какой это ужас?

– Мы не беременны! – с возмущением выкрикнула Юля.

– Мы не проститутки! – поддержала её Аня.

Я присел на корточки. Во-первых, скрываясь от ветра. Во-вторых, такая поза должна их расслабить. В-третьих, из такой позы можно очень резко рвануться вперёд, но вряд ли они это понимали.

– Хорошо! – крикнул я. – Тогда второй вопрос. Если можно! Как звать эту сволочь?

Девчонки переглянулись.

– А вам зачем? – с надрывом воскликнула Аня.

– Надо же знать, кто такой дурак.

– Он не дурак! – сказала Юля. Внезапно посмотрела вниз и испуганно отвела глаза. Хорошо, хорошо…

– Он нас обеих любит! – поддержала Аня. – И не может выбрать! А мы подруги, мы не будем друг друга предавать!

– А зачем предавать? – удивился я. – Он вам обеим нравится? Вы подруги? Ну и живите втроём.

На мой взгляд, это было прекрасное предложение, хотя детский омбудсмен мог бы его и оспорить.

– Он женат! – с надрывом воскликнула Юля. – Сказал, что любит нас, но не может жену бросить!

– Вот козёл, – согласился я искренне. Понятное дело, что мужик просто пытался отвязаться от влюбившихся малолеток, при этом сильно их не травмируя. Но перестарался. – Девчонки, у вас сигареты есть?

Девчонки переглянулись.

Юля достала зажигалку.

Аня – мятую пачку сигарет, которые ей никто не должен был продавать по возрасту.

– Вам бросить? – спросила Аня.

– Уронишь! – возмутился я. Встал, подошёл к девчонкам (обе напряглись), взял сигареты и зажигалку. Снова сел, но уже поближе. – У меня дочка в вашем возрасте тоже со взрослым парнем встречалась…

По возрасту у меня не очень-то получалась дочка-ровесница Юли с Аней. Но в пятнадцать лет все взрослые на одно лицо.

– И что? – с подозрением спросила Юля.

– Что-что… Дура, вот что! По ней полкласса сохло, а она за учителем бегала… Два месяца в слезах ходила.

– А потом?

– Потом? С другим познакомилась. Двадцать два года, студент МИМИ.

– Мими? – удивилась Аня.

– Московский институт молекулярных исследований, – на ходу придумал я. – Мимишный парень.

Вот это уже лучше. Обе улыбнулись. Тут как на рыбалке – подкормка, крючок, подсечь, вытащить.

– Девчонки, слезли бы вы, а? – попросил я. – Посидим, покурим, поговорим.

Аня и Юля переглянулись. Прыгать они уже не хотели. Может, и с самого начала не хотели, просто завели друг друга в силу свойственной полу и возрасту эмоциональности.

– Не будете нас держать? – спросила Аня.

– Не буду, – пообещал я.

Аня неловко переступила на тумбе. Попыталась присесть, тут налетел порыв ветра, она пискнула и прижалась обратно к стене.

– У меня ноги затекли! – в панике закричала она. Юля схватила её за плечи и сама пошатнулась.

– Стоп-стоп-стоп! – воскликнул я, вставая. – Давайте помогу.

Они уже не спорили.

Я крепко взял обеих за руки. Потянул вниз.

Юля аккуратно спрыгнула на балкон.

Аня пошатнулась и стала оседать в сторону перил.

– Твою мать! – завопил я, хватая девчонку обеими руками.

– Держите меня, держите! – в панике закричала Аня. В полуприседе она балансировала на краю ветхой поскрипывающей тумбы, всё сильнее и сильнее заваливаясь в сторону края. Я бы её легко вытащил, но ветер навалился мне на спину и теперь толкал к девчонке…

Дверь хлопнула. Михаил в два прыжка оказался возле нас. Одной рукой рванул на себя Аню, другой придержал меня. Мы все вместе рухнули на грязный балконный пол, покрытый голубиным помётом и старыми сплющенными окурками.

Юля рыдала. Аня хлопала глазами, засунув в рот палец.

– Вот же дурёхи, – сказал я с чувством. – Держите свою отраву.

Аня вытащила изо рта палец, сменила его на сигарету и лихо запалила ту с фильтра.

Я вздохнул, вытащил у неё изо рта сигарету и затушил.

Буря, похоже, решила сегодня пройти стороной. Тучи всё так же неслись над городом, временами проливаясь короткими холодными ливнями, но ветер ослабел.

– Ты берёшь на себя больше, чем требуется, – сказал Михаил. Я снова был за рулём, он сидел рядом. К его старому костюму добавилась помятая фетровая шляпа, которую он предусмотрительно оставил в машине. – Надо было дождаться переговорщика, девчонки не собирались прыгать.

– Их бы сдуло, – сказал я. – А ещё их было двое. Двое друг друга быстро заводят, и в хорошем, и в плохом.

– Тоже верно, – согласился кваzи.

– Тебе помочь с переездом?

Он немного подумал.

– Да, спасибо. Вещей у нас не много, но ведь положено делать новоселье.

– Кем положено?

– Людьми, – ответил Михаил.

– А… – Я остановился возле участка. – Ты считаешь себя человеком?

– Одной из трёх разновидностей. Люди. Восставшие. Кваzи.

– Восставшие, на твой взгляд, тоже люди?

Михаил заколебался, прежде чем ответить.

– Промежуточный этап. Куколка. У насекомых это обычное дело – личинка, куколка, взрослая особь – имаго. Можно найти много параллелей. Личинки обычно хищники, имаго – часто вегетарианцы.

– А восставшие – куколки?

– Это грубое сравнение.

– Не поспоришь. – Я вылез из машины. Михаил, придерживая шляпу, следом. – То есть ты против убийства восставших?

– Я вообще против убийств, – ответил Михаил. – Кого бы то ни было. Только если нет иного выхода.

– Стая восставших идёт на человека. Твои действия?

– Я их остановлю.

– Их много. Даже кваzи не могут управлять большой толпой. Стая идёт на человека, у тебя пулемёт, твои действия?

– По ситуации. – Михаил повернулся и пошёл в участок.

Я пошёл следом.

Всё-таки он нежить, и забывать об этом нельзя.

В помещении было прохладно – жара сегодня упала, а кондиционеры, похоже, отрегулировать никто не спешил, так и работали на полную мощность. Народа оказалось не много. Две заплаканные тётки делились с молодым лейтенантом из дежурной части своими бедами. Судя по лицу лейтенанта, ему эти беды казались не огромными и неслыханными, а мелкими и банальными. Ирина из регистрационно-разрешительной оформляла какие-то бумаги худощавому мужчине интеллигентного вида. Наверное, выписывала разрешение на очень большую и страшную пушку.

– У тебя ведь есть свой кабинет? – спросил Михаил.

– Да, разумеется… – Я покрутил головой. – Вон там.

Дверь заедала и открылась с трудом. Через маленькое окошко с трудом проникал свет с улицы, я щёлкнул выключателем, с недовольным гудением загорелись старые люминесцентные лампы.

Я сел за стол, Михаил напротив. Кабинет сразу оказался полон. Кваzи провёл пальцем по столу, посмотрел на палец, покачал головой. Спросил:

– Как подполковник Даулетдинова тебя терпит?

– Я хорошо работаю, – сказал я. – А бумажками занимаюсь два раза в месяц. Ну или раз. От рассвета до заката. А у тебя был кабинет в Питере?

– Вроде бы был, – сказал Михаил. – Но у нас… у нас всё по-другому.

– Вы ухитряетесь обходиться без многих официальных структур, – кивнул я. – Как?

– Мы все знаем свою цель и своё место.

Дверь хлопнула, заглянул Александр – пожилой майор из следственного. Сказал:

– Дуй-ка к царице, дознаватель.

– Что стряслось? – насторожился я.

– Много будешь знать… – туманно ответил он. Скорее всего, сам не знал. Видимо, сидел у подполковника, когда той вздумалось меня вызвать, а то с чего бы оказался на побегушках.

– Яволь, – сказал я. Александр был немец, чьи предки переехали в Россию ещё во времена Петра Великого.

– Вазелин готовь, – посоветовал Александр и закрыл дверь.

Кажется, он все-таки что-то знал.

– Почему царица? – спросил Михаил.

– Потому что Шамаханская.

– Но она же Даулетдинова!

Я развёл руками. Кто может предсказать, как и откуда возьмётся прозвище? Да никто.

– А зачем вазелин?

Я посмотрел на Михаила с подозрением.

– Нет, я понимаю смысл выражения, – успокоил он меня. – Но, во-первых, твой начальник – женщина, поэтому смысл меняется на совершенно противоположный…

– То, что она женщина, не помешает ей употребить меня и с вазелином, и без вазелина, – вздохнул я, вставая.

– Во-вторых, вчера и сегодня ты хорошо поработал и к тебе не должно быть претензий…

– Михаил! – с чувством сказал я. – Претензий ко мне не будет, когда я помру. Да и то, только если не восстану.

– Я иду с тобой, – решил кваzи.

Спорить я не стал.

Выйдя из кабинета, я запер дверь, и мы отправились к царице. При виде кваzи она погрустнела.

– Я вас не вызывала, Михаил Иванович. Вы можете пока… отдохнуть?

Положение кваzи в нашем отделении, без сомнения, было очень туманным и плохо регламентированным. Похоже было, что Даулетдиновой позвонили сверху. Причём с самого верху. И велели назначить Михаила мне в напарники и оказать всяческое содействие.

Любопытно!

– Спасибо, Амина Идрисовна, – вежливо сказал он. – Но мне было бы очень полезно понаблюдать за тем, как идёт работа с личным составом.

Видимо, против этого Даулетдиновой возразить было нечего.

– Денис, кто вчера производил досмотр задержанной Виктории Томилиной?

Прежде чем я прокрутил в памяти вчерашний вечер и пришёл к неутешительному выводу, что мы вообще не проводили досмотр задержанной, сдав её на руки опергруппе «как есть», кваzи сказал:

– Я её осмотрел, Амина Идрисовна.

– Что у неё было с собой?

– Ничего, – невозмутимо ответил Михаил. – На ней был обтягивающий деловой костюм. Женщины редко носят что-то в карманах, для этого есть сумочки.

Подполковник непроизвольно бросила взгляд на шкаф, где, вероятно, и стояла её сумочка.

– В ушах серёжки, серебряные, в виде листиков. На шее цепочка с медальоном, тоже листок, очевидно – комплект. На правой руке обручальное кольцо, белое золото с маленьким бриллиантом, примерно одна десятая карата, но чистой воды. На левой руке браслет с подвесками, серебро и кристаллы Сваровски. Всё.

– Вы очень наблюдательны, – похвалила его Даулетдинова. – Мужчины редко так хорошо запоминают украшения.

Она явно была растеряна, кваzи выбил у неё почву из-под ног.

– Что-то случилось? – поинтересовался Михаил.

– Она сбежала.

– Как – сбежала? – воскликнул я. Михаил молчал, ожидая продолжения.

– Когда её привезли для оформления в изолятор временного содержания, оказалось, что наручники у неё сняты. Она сбила с ног наряд и убежала.

– Расстёгнуты? – спросил Михаил.

Даулетдинова нахмурилась. Взяла со стола какой-то листок, прочитала.

– Нет… да… Сняты, и лежали на полу машины. Нет, не расстёгнуты.

– Кваzи могут вытащить руки из любых наручников, – сказал Михаил. – Надо всего лишь сломать кости. Это больно, требует времени на восстановление, но возможно. Патрульные не читали инструкцию по перевозке задержанных кваzи?

– Мы нечасто арестовываем кваzи! – заступилась за патрульных подполковник. – Чаще перевозим восставших…

– Кваzи не ангелы, мы тоже совершаем преступления, – невозмутимо сказал Михаил. – Если в человеческой жизни была склонность к преступлениям, то она проявится и в кваzи-жизни. Надо внимательно читать инструкции, мы направляли их в ваше министерство внутренних дел.

Подполковник вздохнула.

– Я сообщу об этом. Что ж… хорошо, что это не вина Дени… не наша вина. Денис, почему вы так напряжённо смотрите на своего напарника?

– Восхищаюсь его профессионализмом, – сказал я. – Нам помочь в поисках Виктории?

– Этим уже кто только ни занимается! – махнула рукой Даулетдинова. – Идите. Займитесь отчётами.

– Я лучше обход сделаю, – сказал я. – У меня на участке сорок три бабушки и двадцать восемь дедушек, которых надо почаще проверять.

– Сделайте обход, – согласилась Даулетдинова, из чего я понял, что она серьёзно смущена ситуацией. Не загнать меня заполнять бумажки – это что-то неслыханное!

Покинув кабинет начальника, Михаил двинулся было к моему, но я подхватил его под руку.

– Позвольте пригласить вас на прогулку, Михаил. Чудесная погода, надо больше дышать воздухом.

За окнами громыхнуло.

– Как угодно, Денис, – согласился кваzи. – Вы что-то хотели спросить?

– Да-да-да, – ускоряя шаг и заставляя Михаила поторопиться, пробормотал я. – Скажи мне, напарник, любимец богов… Как ты врать научился?

– Я не врал.

– Хо-хо-хо! – голосом пьяного Санта-Клауса воскликнул я. – Ну да! – Дверь участка хлопнула за нами, и я продолжил, хотя и тише: – Ты не проводил досмотр. Я не проводил досмотр. Ты соврал!

– Осмотр должен был провести ты, – ответил Михаил. – Моя вина в том, что я недоглядел за тобой.

– Но ты соврал! А кваzи не врут!

– Это кто вам сказал? Кваzи?

Я остановился, в упор глядя на напарника.

Михаил вздохнул. Я уже понял, что это у него был отработанный приём невербального общения.

– Да, мы не врём. Но я и не соврал. Я сказал то, что царица хотела услышать…

– Это нам она царица!

– Я сказал подполковнику, что осмотрел Викторию. Я и осмотрел её, очень внимательно. Но осмотр не равен досмотру.

– Ты лжец! Ты формалист и крючкотвор! – воскликнул я в полном восхищении. – Ты настоящий полицейский старой школы!

И вот тут он неожиданно улыбнулся.

Наверняка так же искусственно и рассудочно, как и вздыхал. Но улыбнулся.

– Куда уж старее. Я при Сталине родился, при Хрущёве в школу пошёл, при Брежневе работал, при Путине на пенсию вышел. И я прекрасно понимаю, что нашей вины в случившемся нет. Виктория не отмычкой наручники открыла, она сломала себе руки и ноги и вытащила из браслетов. Если и есть вина, то моя – надо было предупредить тех ребят.

– Но зачем ей сбегать? – спросил я. – По всей вашей логике: совершил преступление – прими наказание. Верно?

– Если на почве любви, то да, – согласился кваzи.

– Значит, тут не любовь.

– Или не та любовь. Или не только любовь. Будем объезжать старичков?

– Поедем ещё раз на место преступления.

Михаил посмотрел на часы – старомодные, стрелочные, в позолоченном корпусе.

– Я должен был выписаться из гостиницы и переехать.

– Тогда иди, я сам.

Михаил покачал головой:

– Нет, неправильно. Я заберу вещи и сына. Покатается с нами.

– Тоже неправильно.

– Выбор невелик. Я за руль, надо привыкать к вашему движению.

– Ну рискни, – сказал я. – Только учти, это тебе не велосипед.

Я посмотрел на Ольгу и покачал головой:

– Не верю! Ты водишь машину. Ты плаваешь как рыба. Ты умеешь стрелять. Ты на гитаре лучше меня играешь!

– А на велосипеде ездить не умею, – сказала жена.

Всегда есть шанс узнать о близком человеке что-то неожиданное. Даже после двух лет семейной жизни.

Мы стояли посреди спортивного магазина. Тут было чисто, его никто не громил. Казалось, что продавцы и покупатели просто куда-то вышли на минутку. Два собранных горных велосипеда стояли посреди зала, притягивая взгляд.

– На велосипеде можно проехать по просёлку, – сказал я. – Мы к вечеру будем в Москве.

– Мы не знаем, что там сейчас, в Москве, – устало ответила Ольга. – И я никогда не ездила на велосипеде. Упала в детстве, напоролась на железку… помнишь, ты спрашивал про шрам на плече? И больше никогда не садилась.

– Я тебя научу, – сказал я.

– С младенцем на велосипеде? – Ольга рассмеялась, и я понял, что спор окончен. – Нет, нет и нет. Давай попробуем по дороге на машине. Будем объезжать заторы по обочине.

– Ага, тут к нам и набегут, – сказал я. Развёл руками: – Хорошо. Давай попробуем. Но велосипед…

– Тут не о чем говорить. Пусть на нём мертвяки ездят, – отрезала Ольга. – Возьми бейсбольную биту… может, тут ножи есть…

Сын захныкал во сне.

– Какая же я дура, что перестала кормить грудью. – Ольга принялась укачивать сына. – Еда всегда с собой, чистая и подогретая…

– И тут тоже не о чем говорить, – вздохнул я. – Я поищу, может, есть туристическая плитка. Подогреем воду, разведём смесь.

Ольга кивнула, глядя сквозь стеклянную дверь на улицу. Там было пустынно. Пока пустынно – мы уже убедились, что восставшие мертвецы чуют живых.

– Соберу всё, что может пригодиться, – сказал я.

Вещей у них было не много. Большой чемодан и сумка с ноутбуком у Михаила, маленький чемодан у его сына. Они погрузили вещи в багажник – я попытался помочь мальчику, но тот помотал головой и с натугой забросил чемодан в багажник сам.

– Мы вчера так толком и не познакомились, – сказал я. – Меня зовут Денис.

– Знаю, папа сказал, – ответил живой мальчик. – Меня зовут Найд.

– Найд? Венгерское какое-то имя? – предположил я.

– Нет, это домашнее. Прозвище такое. Папа у меня кваzи, мамы нет. С чего имени быть обычным?

На это я не нашёлся что ответить. Сел вперёд, Михаил за руль, мальчишка со странным именем Найд забрался назад. Повозился там и спросил:

– У вас есть совместные школы?

– Совместные? А… да. Есть. Конечно.

– Найд, – негромко сказал Михаил. – Три правила.

– Никуда не забегаю, смотрю внимательно, вопросы задаю потом, – с шумным вздохом сказал Найд, и я понял, откуда Михаил перенял свою манеру имитировать эмоции.

Мы поехали обратно к участку и Последнему переулку, Михаил вёл неторопливо, очень аккуратно, но как-то ухитряясь ни разу не встать на светофоре.

– Будем исходить из того, что у Виктории имеется какая-то неизвестная нам страсть, – сказал он. – Страсть в смысле «цель». В эту цель входило возвышение её мужа…

– Она могла планировать только то, что он восстанет, – заметил я. – Как скоро он возвысится – вопрос спорный. По Земле до сих пор шесть миллиардов восставших ходят, а возвысившихся – сотня миллионов.