– Подтверждённой информации нет, – ответил Михаил. – Европейские и американские коллеги неофициальными путями интересовались примерно тем же самым, что и мы: не было ли последнее время зафиксировано необычных конфликтов между кваzи и людьми. Либо у них происходит то же самое, либо они получили информацию и пытаются понять, что у нас происходит.

– Лучше уж второе, – резюмировал я. – Если по всему миру кваzи принялись нападать на людей, то это конец. Но даже если проблема локальна, долго вы информацию в тайне не удержите.

Михаил обречённо кивнул.

– А что про атипичных восставших? – спросил я.

– Отмечаются случаи ускоренного перехода умерших людей в состояние восставших. В одной из больниц восставший поднялся через три минуты после смерти. Во всех случаях восставшие очень быстро переходят в стадию охоты. Ну и… ещё ряд странностей.

– У тебя есть что выпить? – только и сказал я.

К моему удивлению, Михаил открыл ящик стола, достал початую бутылку какого-то незнакомого виски, два стакана. В один плеснул виски, двинулся ко мне.

Я поймал себя на том, что чуть подтянул ноги, готовясь вскочить.

– Я не кусаюсь, – сказал Бедренец.

– Это пока, – едко ответил я, принимая стакан.

Себе Михаил налил воды из кулера. Мы молча чокнулись. Я сделал глоток. Виски был шикарный.

– Да ты разбираешься в напитках, – сказал я, косясь на бутылку. – Зачем он тебе?

– Таких как ты угощать, – Михаил грузно сел рядом. – Денис, я боюсь. Происходит что-то чудовищное.

– То, что ты давно мёртв, но ходишь и разговариваешь – не чудовищно?

– Я не мёртв, – терпеливо произнёс Бедренец. – Я перешёл в иную форму человеческого существования. Мёртв – тот дедушка, что отрезал себе голову, когда понял, что натворил. Мёртв его годовалый правнук. А мы пока живы.

Говорить «надолго ли» я не стал. Меня пронзила другая мысль.

– Найд! Михаил, он же один в городе!

– У нас не расхаживают толпы атипичных кваzи, – сказал Михаил. – Найд прекрасно знает, что среди нас тоже могут быть убийцы, маньяки, сексуальные насильники, он не испытывает к каждому встречному кваzи безоговорочного доверия.

– А он знает, что его давнишний приятель-кваzи может вцепиться в него?

Михаил не ответил.

– Я должен буду предупредить Найда, – сказал я. – Уж извини, но плевать на секретность, ему я это скажу… Михаил, зачем ты меня вызвал? Чем я могу тут помочь?

– Почему ты зовёшь сына Найдом? – внезапно спросил Михаил.

– Я зову его Сашей.

– При нём. А без него называешь Найдом.

– Потому что я не знаю, действительно ли он мой сын, – сказал я. – Ты мог меня обмануть.

– Хорошо, ты мне не веришь, – кивнул Михаил без всякого раздражения или смущения. – Это разумно. Но ты ведь можешь проверить сам…

– Нет.

– Почему?

Вот как объяснить? Тем более что вначале пришлось бы объяснять самому себе. Но я честно подумал и сказал:

– Если я стану выяснять, это будет предательство.

– А может быть, ты боишься узнать, что я действительно тебя обманул, – предположил Михаил.

– Может быть. – Я не стал спорить.

– Поэтому я тебя и вызвал, – сказал кваzи. – Ты не предатель. Даже если подозреваешь предательство, сам в ответ не предаёшь. И ты хороший полицейский. Ты чуешь. Когда не хватает информации – доверяешься интуиции и не ошибаешься.

Я вздохнул, провёл ладонью по лицу. Надо бы побриться.

– Хорошо, Михаил. Я постараюсь помочь. Я на девяносто девять процентов уверен, что мы не удержим ситуацию. Дрожжи уже попали в сортир, скоро оттуда повалят дурнопахнущие субстанции… Но я буду стараться. С одним условием.

Михаил серьёзно кивнул.

– Ты расскажешь мне всё. Действительно всё, что вы знаете о себе, о восставших, о катастрофе. Во-первых, это надо для дела.

– Бесспорно. Договорились.

– А во-вторых, я хочу понять, кто же вы такие.

Михаил сочувственно поглядел мне в глаза.

– Люди, Денис. Мы обычные люди, только мёртвые. В этом и вся беда.

– Хорошие слова, чтобы закончить разговор, – кивнул я. – Давай, всё-таки, я позвоню Найду и попрошу его быть аккуратнее. А потом займёмся вагоном с курсантами.

– Считаешь, это как-то связано?

– Враги у меня есть, – я пожал плечами. – Но такие, чтобы ради меня убить толпу молодых ребят? Это либо ради того, чтобы не пустить меня в Питер…

– Либо в отместку за то, что ты отпустил в Питер меня, – уточнил Михаил.

– В любом случае я хочу найти этих подонков, – сказал я. – И надо же с чего-то начать.

Честно говоря, я не отказался бы от ещё одной порции виски. Но Михаил не предлагал, а спрашивать было неудобно. Так что я встал, всем видом изображая бодрость и готовность работать.

– Михаил, есть смысл говорить с четвёртым кусающимся кваzи? – спросил я.

– Он в коме и не факт, что восстановится, – ответил Михаил. – Рядом оказался добровольный любитель порядка, он применил оружие. Четыре выстрела в голову, даже мы такое не выдерживаем. К тому моменту кваzи, очевидно, пришёл в себя – он пытался оказать раненой женщине помощь, увидев добровольца, поднял руки и не сопротивлялся, но… Ситуация очень похожая на ту, что стряслась с Аркадием, только рядом оказался полицейский. То есть любитель порядка.

– Тут занервничаешь, – согласился я. Наверное, будь я в Москве, я бы поехал общаться с полицейским. Не потому, что надеялся услышать что-то новое, а просто для порядка. По инструкции. Но ничего бы это не дало. – Михаил, а что с восставшими? Ты сказал про «ещё ряд странностей»?

– Идём, – кивнул Михаил. – Хотя нет… подожди.

Он снова полез в стол, но на этот раз достал не виски, а пистолет. Старенький «ПМ», запасную обойму к нему и листок бумаги. Протянул мне. Я молча взял оружие, посмотрел на бумагу – да, как я и ожидал, это было разрешение на ношение и применение в ходе моей командировки.

Михаил ничего не сказал, я тоже ничего не стал спрашивать, просто спрятал оружие в карман куртки.

Мы вышли из кабинета, прошли по коридору, в конце него Михаил отпёр металлическую решетчатую дверь, мы завернули – планировка тут была запутанная, как в любом старом и многократно перестраиваемом здании. Ещё одна металлическая дверь… Я занервничал.

– Не хочешь ли ты сказать…

– Да, нескольких мы держим здесь, – кивнул Бедренец.

Даже для Питера это было чересчур. Но я не стал ничего говорить. Мы вошли в просторную комнату без окон, перегороженную пополам решёткой. С нашей стороны решётку закрывала ещё и мелкая сетка рабица.

За решёткой топтались двое восставших, при жизни – мужчины средних лет. Один выглядел обычным – серовато-зеленоватая кожа, пустой расфокусированный взгляд, бессмысленно-расслабленное лицо. Он был переодет в просторные шорты и футболку, уже изрядно замусоленные и надорванные. А вот второй был странным. Его восставший из мёртвых организм восстановил ткани, но как-то частично. Он был очень худой, кожа казалась дряблой, при движениях кости едва не прорывали её. Вообще кости были самой заметной частью его тела, всё остальное толком не заслуживало внимания. Этого даже не сочли нужным одеть.

– Странный какой, – сказал я. – Останови их, Михаил, хочу разглядеть получше.

Восставшие при моём появлении возбудились, двинулись к решётке. Первый сразу сообразил, что она не поддастся и принялся водить по сетке руками. Глаза его дёргались, неуверенно отслеживая мои движения.

А вот второй был совсем туп. Он шёл вперёд, натыкался на решётку, отшатывался, сдвигался чуть в сторону и снова повторял попытку пройти сквозь преграду.

– Этот вообще кретин, – заметил я. – Михаил, да прикажи им стоять на месте!

– Не могу, – ответил Бедренец.

– Почему? – удивился я. – Надо их разглядеть получше.

– Ты не понял. Не «не хочу». Не могу.

Я глянул на Михаила. Тот кивнул.

– Да-да. Ты не ослышался. Я их не чувствую. И они меня. Не повинуются, не реагируют. Более того, пытаются нападать, как на любой движущийся объект.

– Много таких? – шёпотом спросил я.

– На данный момент таким восстаёт каждый стотысячный. Примерно.

– Процент растёт?

– Да, – признался Бедренец.

– Плохо-плохо-плохо, – пробормотал я. Господи, да что же творится такое! Мало с нас кваzи, которые принялись грызть людей. Ещё и восставшие, не слушающиеся кваzи, появились!

– Это не просто плохо, это катастрофа, – согласился Михаил. – И это ещё не всё. Ты не зря обратил внимание на дистрофичного восставшего. Он не свежий.

– То есть?

– Он выбрался из старой могилы. Периода до Катастрофы.

Вначале я подумал, что он шутит.

Михаил ведь почти умеет это делать. Может у него и нет чувства юмора (известен лишь один эстрадный артист-кваzи, но он и при жизни был профессиональным юмористом, и после смерти продолжал шутить – так же плохо, впрочем), но Михаил старается.

Я представил, как на Земле воплощается старый клип Майкла Джексона «Триллер» – и по всем кладбищам начинают подниматься мертвецы…

– Случай на самом деле уникальный, – сказал Михаил, видимо сообразив, о чём я думаю. – Нам его доставили с Таймыра. Имя установить не удалось, документов не было, но человек, очевидно, замёрз в конце девяностых – начале двухтысячных.

– Как выяснили? – спросил я, глядя на неутомимо шагающего «в решётку» восставшего.

– У него с собой был пейджер.

– Ах ты ж бедняга, – посочувствовал я. – Но четверть века…

– Он вмёрз в глыбу льда.

– Ну прямо капитан Америка, – сказал я. – Понятно. Замёрз, потом растаял и вирус подействовал на мёртвые клетки, будто на только что умершие.

– Нет. Он находился внутри ледяной глыбы, когда его нашли. Парня прямо во льду и привезли в Питер. Честно говоря, у нас был план его аккуратно разморозить – вдруг оживёт? Но он вдруг открыл глаза и начал подёргиваться прямо внутри ледяной глыбы.

– Значит, вирус существовал и раньше?

Михаил вздохнул.

– Никто и никогда не находил никакого вируса, поднимающего мертвецов. Мы не знаем, почему покойники восстают. И уж тем более непонятно, какой вирус мог подействовать на замороженное тело в толще льда. Вирусу тоже надо размножаться, распространяться по организму, он использует живые клетки. Мёртвые, в том числе и замороженные, с разорванными органеллами, для вируса бесполезны.

– Что возвращает нас к тому, почему мёртвые восстают, – кивнул я.

– А также почему восставшие обретают разум, почему время поднятия мёртвых ускорилось, почему некоторые кваzи становятся агрессивными, почему некоторые восставшие не подчиняются кваzи.

– Я не знаю, за что зацепиться, – признался я. – Я в чужом городе. Ты, как я понимаю, изрядно урезан в правах. Если учёные не смогли понять механизмы восстания мёртвых – я-то что могу поделать?

– Кто-то настолько хотел тебя убить, что отравил целый вагон, – напомнил Михаил. – У нас есть ниточка.

– Фадеева-Чехова, – вздохнул я. – Будем проверять всех женщин, любящих великую русскую литературу? Или всех актрис? О, понял! Всех с писательскими фамилиями. Жалко, что в русской литературе было так много Ивановых…

Мы вышли из комнаты, оставив восставших пускать слюни у решётки. Ну, в фигуральном смысле, конечно. Слюнные железы у восставших практически не функционируют.

– Придумай что-нибудь, – попросил Михаил. – Напрягись. Ты же можешь. Ты живой.

Что-то было в его голосе необычное. Мы шли по коридору, возвращаясь к унылому кабинету с кулером и двумя орхидеями, которые не паразиты, а эпифиты… Я искоса всматривался в Михаила, в его сероватое старое лицо, погружённый в себя взгляд…

Да он же в панике! Он хватается за соломинку, и эта соломинка – майор Симонов.

– Внешность я описал, всё рассказал. Ваши её и так ищут, – я пожал плечами.

– Внешность, тем более у женщины, – вещь переменчивая, – вздохнул Михаил. – Надо найти раньше, чем наши. Напрягись.

– Красивая, держалась хорошо. Если честно, то всё-таки не думаю, что она причастна к убийству – у неё была возможность пырнуть меня ножом или толкнуть в руки восставших.

– Значит, точно красивая, раз защищаешь, – решил Михаил. – И не боялась восставших?

– Ну, вскрикнула разок. А так очень собранная была, говорила разумно. Один раз что-то заговариваться стала.

– Ну-ка? – заинтересовался Михаил.

Мы вошли в кабинет, я сел на прежнее место. Поморщился, вспоминая.

– Я пошутил, что на «скорой» работал и там мачете спёр. А потом, когда предложил вагон изолировать, чтобы в Питере кваzи взяли кадавров под контроль, она спросила – правда ли на «скорой помощи» работал? Я отвечаю, что вроде как на врача не похож. А она какую-то ерунду сказала. Мальчиком меня назвала. И про переулки что-то. Мол, может, мальчик, может, в переулке…

– В улке, – сказал Михаил.

Я повспоминал немного.

– Ну да. Но такого слова нет.

– Есть, Денис. «Кадаврами» врачи «скорой» всегда называли мёртвых. «Мальчиком» звали водителя «скорой помощи». «Улка» – бригада «скорой», работающая на улицах, там обычно нет врача, только опытный подготовленный фельдшер. На врача ты и впрямь не похож, а вот фельдшер из тебя бы вышел. Или водитель.

Можно было сказать, что Михаил оживает прямо на глазах, вот только каламбур выходил уж больно дурацкий.

– Молодец, Денис. Услышав от тебя слово «кадавр», твоя спутница не удержалась от реплики. Судя по знанию сленга, она имеет отношение к «скорой помощи».

– Ты-то откуда знаешь? – поразился я.

– У меня жена была врачом «скорой помощи», – пояснил Михаил. – Пошли! У нас есть ниточка!

– Так может у неё муж – врач «скорой помощи»? – пробормотал я, вставая. – А зачем идти? Интернет отменили?

– За это помещение я спокоен, – ответил Михаил. – А вот за интернет – ни в малейшей мере.

Скорее по инерции я всё же продолжил спорить, идя за старым кваzи.

– Ну и смысл? Если следят, то стоит нам куда-то зайти – поймут, чего искали.

– Поймут, – согласился Михаил. – Но мы к тому моменту будем впереди. На полшага. Но иногда полшага – это очень много.

Первый кваzи, которого я увидел в своей жизни, сидел на броне танка и ел перловую кашу из железной миски.

Меня подобрали в пяти километрах от Мкада. Тогда аббревиатура «Московская Кольцевая Автодорога» ещё не превратилась в короткое ёмкое слово, обозначающее и защитный рубеж, и границу, и транспортную магистраль. Сейчас дети, играя, могут начертить перед собой линию на земле и закричать: «У меня Мкад, ты в меня не попал!» Тогда же защитные сооружения только строились, а охраняла мегаполис армия, полиция и добровольцы.

В те дни поток беженцев, стекающихся к городам (вперемешку с восставшими, которые на них охотились и рефлекторно шли к скоплениям людей), был так велик, что никто со спасёнными не сюсюкал. Никаких психологов, никаких центров реабилитации. Несколько замученных, спящих на ходу врачей, которые в основном проверяли, нет ли на теле спасённых укусов – тогда ещё считали, что укушенный может умереть и превратиться в восставшего.

Меня осмотрели и покормили – сунули в руки пакет чипсов и банку рыбных консервов. Спросили, служил ли в армии, умею ли стрелять, доводилось ли уже убивать восставших. И отправили к временному штабу: большой военной палатке на парковке у строительного гипермаркета. Почему военные не использовали здания и склады вокруг – не знаю. Наверное, какие-то правила.

Возле палатки стояли два танка. У одного люки были задраены. У второго открыты. На башне, возле открытого люка, сидел молодой мужчина в военной форме с серовато-синим лицом и ел из миски кашу.