Лет тридцать назад мы бы не разгуливали перед стартом так вольно. Был бы и карантин, чтобы не подцепить перед полетом какую-нибудь заразу. И строгий контроль медиков, и непрерывные инструктажи и тренировки. Но все меняется. Сейчас космос – на потоке. Сейчас мы прилетаем на космодром в день отлета, и нет у нас никаких дублеров. Пятнадцать – двадцать пилотируемых стартов в день только с российских космодромов! Американцы делают чуть больше, европейский космический консорциум – чуть меньше. А еще японские, китайские, южноамериканские и африканские компании. Двадцать космодромов, еще столько же строится. Сотни кораблей. И еще больше – на стапелях. Подчистую выметены все старые разработки, «Спирали» и «Гермесы», проектируются новые, сверхтяжелые носители и корабли. Космонавтов просто не хватает, летчиков переучивают для космических полетов в течение шести – восьми месяцев. Поток!

А что делать, слишком велика естественная убыль… Исчезают в космосе, бьются при посадках, взрываются на стартах корабли. А в них – мои коллеги. Знакомые и незнакомые.

Все наши вольности – как последняя рюмка и сигарета для приговоренного к расстрелу…

Осмотр был быстрым, даже слегка халтурным. Меня за последние два дня осматривали так много, что врачи сделали маленькое послабление. А вот Данилову досталось. Он очень долго просидел в кабинете гастроэнтеролога. Вышел злой, хоть и с зеленым штампом в медицинской карте.

Не знаю, что уж там у него нашли, признаки гастрита или легкий геморрой, но выглянувший следом врач сказал:

– И соблюдайте все назначения!

– Непременно, – бросил полковник через плечо.

До старта оставалось два часа.

Когда мы оделись и вышли от врачей, я спросил Данилова:

– А когда ты…

Полковник глянул на меня, и вопрос повис в воздухе.

– Идем к Киселеву.

К административному корпусу мы подошли минут через пять. Секретарши в приемной не было, зато опять появились охранники. Это что, традиция такая – ужесточать режим к ночи?

При виде Данилова сержанты молча отступили от двери. Данилов порывисто распахнул первую дверь и лишь в тамбуре перед второй умерил резкость движений.

– Товарищ генерал-лейтенант…

– О, Саша! – послышался знакомый голос.

Я перевел дыхание и вслед за Даниловым вошел в кабинет Киселева.

Андрей Хрумов был в отглаженном костюме, только на этот раз – дорогом и модном, из «шерстяного хлопка». И галстучек у него был из полупрозрачной ароматизированной ткани с Даэнло – я возил однажды такую, ее разгружали под присмотром двух десятков солдат и агентов ФСБ. Не знаю, уж зачем ему понадобился весь этот выпендреж?

– Ну как, берешь Петю в напарники? – обнимаясь с Даниловым, спросил Андрей Валентинович. Потом протянул мне руку: – Здравствуй, внук!

– Привет. Как долетели? – спросил я.

В глазах старика что-то неуловимо изменилось.

– Нормально, Петя, нормально…

Маша сидела чуть в сторонке. В белом брючном костюме, с тщательно уложенными волосами, она казалась даже симпатичной. Мы вежливо кивнули друг другу. Киселев как раз с улыбкой подливал девушке кофе. Пожилой, неуклюже-галантный вояка… Мне было его очень жалко. Через пару часов он станет бывшим начальником космодрома Свободный.

– Что же ты желудок не щадишь, Саша? – укоризненно спросил Киселев. – Вернешься, ляжешь на полное обследование…

– Уже сообщили, товарищ генерал?

– Должность у меня такая, знать все. – Киселев добродушно засмеялся. Я отвел глаза. – Ну что, пора вам…

– Пора, – согласился Данилов и даже сделал движение к выходу. Замялся и спросил: – Андрей Валентинович, откуда за стартом будете наблюдать?

– Да отсюда и посмотрим, – не отводя от меня взгляда, произнес старик.

– Товарищ генерал, может быть, доставить Андрея Валентиновича к третьему бункеру? Пусть глянет с поля?

– А? Андрей? Оглохнуть не боишься? – спросил Киселев.

– Ась? – переспросил Хрумов.

Генерал засмеялся:

– Хорошо, давайте… Машенька, а ты как?

– Я с Андреем Валентиновичем, – смущенно сказала девушка. Мне вдруг показалось, что для Киселева разыграли маленький спектакль «седина в бороду, бес в ребро…». Впрочем… спектакль ли это?

– Я распоряжусь? – спросил Данилов.

Может быть, и Киселев что-то почувствовал. Он ответил не сразу, но все же – согласием.

– Хорошо, Саша. Проводи гостей. И сами – в автобус.

Нехорошо мы шли к гаражу. Молча. Андрей Валентинович посматривал на меня, словно пытался понять, что произошло с внуком за неполные сутки. Данилов, явно чувствуя напряжение, молчал. Только Маша ни на что не обращала внимания. Она перла две здоровенные сумки, решительно отказавшись от нашей помощи. Я готов был поспорить на все звездолеты в Галактике, что содержимое одной сумки мне известно прекрасно. Да и о другой догадывался.

Здание гаража для служебного транспорта на космодроме огромное, не меньше, чем ЦУП или административные корпуса. Там и тягачи, вытаскивающие ракеты-носители на старт, и машины помельче. У входа, конечно, была охрана, и тут нас ждали первые проблемы.

О допуске двух штатских Киселев явно распорядился, а вот Машины сумки вызвали у майора-охранника нездоровый интерес.

– Можно? – Он потянулся к баулам.

Данилов, уже прошедший мимо поста, остановился:

– Какие-то проблемы, майор?

Мне показалось, что Александр рассчитывал увидеть на посту совсем другого человека. Вот это вляпались!

– Положено досмотреть вещи, – примирительно сказал тот.

– Некогда.

– Товарищ полковник… – извиняющимся тоном начал командир поста. – Вы ведь в курсе правил…

– Времени нет, – равнодушно отпарировал Данилов. – Идемте, Маша…

– Товарищ полковник! – В голосе майора вдруг прорезался металл. – Простите, но устав…

– Хорошо! – неожиданно согласился Данилов. – Валяй, парень. Ройся. Ты что, думаешь, гости космодрома решили его взорвать? Как американских сенаторов на экскурсию выводить, так стелетесь…

В голосе его было раздражение, но майора это не прошибло. За спиной у него, в застекленной загородке, сидели трое солдат с автоматами, и я с ужасом представил, что сейчас может произойти.

– Вы уж извините… – Майор забрал у Маши сумки. – Ого!

Он смерил ее уважительным взглядом.

– Оставили бы вещички в гостинице, – с трудом водружая сумки на обшарпанный стол, сказал майор. – И никаких проблем. А так… должен быть порядок. Не на кондитерскую же фабрику идете!

Командир поста явно гордился своей принципиальностью. Вряд ли он всерьез ожидал увидеть в сумках что-то подозрительное и незаконное, но вот случая осадить Данилова не упустил…

– А то оставьте сумки у нас. Тоже не положено, но ладно уж…

Не дождавшись ответа, он стал расстегивать «молнию» на одной из сумок.

Интересно, счетчик в ней или оружие?

Наверху сумки обнаружились свитер и легкая куртка. Пожав плечами, майор стал раздвигать одежду.

Из вороха тряпок скользнула маленькая серая лапка и нежно коснулась руки майора. Тот замер.

– Здесь телекамера и кассеты. Гости хотят заснять старт, – сказал Данилов.

…А мой бывший дед даже не смотрел на происходящее. Разглядывал коридор, плакаты на стенах, солдат за перегородкой. Ему, похоже, было по-настоящему интересно на космодроме.

И когда они обговорили такой вариант проникновения?

– Гости хотят заснять старт… – повторил майор. Глаза у него стали сонные и дурные. Руки безвольно лежали поверх шмоток.

– Сумку-то закройте, майор, – бросил Данилов.

Командир поста послушно застегнул сумку, потянулся ко второй. Я думал, что Данилов просто прикажет ему не досматривать ее, но ошибся.

– Открой, Маша, – попросил полковник.

Эта сумка была закрыта на цифровой замочек. Маша сама раскрыла ее перед майором. Тот равнодушно скользнул взглядом по железкам крайне подозрительного вида, которыми сумка была набита доверху, и вопросительно посмотрел на Данилова.

– Все в порядке, вы убедились, – сказал полковник.

– Да, – легко согласился майор. – Закрывайте. Удачного полета. Хорошей съемки.

Что бы ни сделал с ним счетчик, но майор явно потихоньку отходил от шока. Может быть, он даже вспомнит, что на самом деле лежало в сумках… со временем.

Сделав какие-то отметки в журнале, майор набрал код на внутренней двери. И мы вошли в гараж. Огромное, тускло освещенное помещение напоминало крытый железнодорожный вокзал. Несколько длинных многоколесных тягачей, размерами превышающих локомотив, усиливали это впечатление. Один из этих монстров как раз с грохотом выезжал на поле космодрома. Воняло выхлопными газами, никакая вентиляция не справлялась.

Здесь тоже был пост, но способности счетчика на этот раз не понадобились. Данилов просто пожал руку начальнику охраны, они обменялись какими-то шутками, и нас пропустили. Я сразу увидел маленький автобус, в котором нас должны были доставить к старту. Но Данилов, помахав рукой группке людей у автобуса, повел нас в сторону, к старенькой «волге» с надписью «Специальная» на дверцах. У машины стоял незнакомый мне человек в штатском.

– Как договорились, – здороваясь с ним, сказал Данилов.

– Я прошу письменного распоряжения, товарищ пол- ковник.

Это явно был кто-то из службы безопасности. Обязанный подчиняться Данилову и сейчас не испытывающий от этой необходимости восторга.

– Конечно.

Данилов достал и вручил ему лист бумаги. Я успел заметить жирную шапку: «Для служебного пользования. Совершенно секретно».

Водитель внимательно прочитал приказ.

– Выполняйте, – сказал Данилов.

– Есть, товарищ полковник, – без энтузиазма ответил водитель.

Я помог Маше поместить сумки на заднее сиденье и забраться самой. Мой бывший дед уселся рядом с водителем, прежде чем закрыть дверцу, помедлил и спросил:

– Петр, что с тобой?

Я промолчал. Не время.

«Волга» отъехала сразу, Андрей Хрумов косился на меня через стекло, но я даже не помахал ему вслед. Рука не поднялась.

– Ребята, живее! – крикнули нам от автобуса. – Пять минут как выехать должны!

Уже темнело, и водитель включил фары. Мы то проносились через освещенные прожекторами участки, то ныряли в темноту.

Машин на поле было довольно много. В основном они съезжались к третьему старту, откуда ушел «Пророк». Там еще было дымно и жарко, но у ремонтников есть лишь сутки на проверку сооружений и подготовку к новому запуску.

Мы объехали третий старт по дуге, промчались мимо второго – там уже высился «Русский меч», корабль, который стартует завтра. Впереди оставался первый старт с готовым к взлету «Волхвом». Исполинская «Энергия», единственный носитель, способный выводить корабли такого класса на орбиту, стояла в облаке тумана. Ледяная корка на ускорителях поблескивала в свете прожекторов.

– Красив? – спросил Данилов.

Он не ждал ответа, и я просто кивнул.

Неправильная это красота все-таки. Она была хороша в двадцатом веке. Такие корабли должны были помочь человечеству покорить Солнечную систему. Построить базы на Луне и поселения на Марсе, достичь Венеры и Меркурия. Потом должны были родиться ионные и атомные двигатели, всякая экзотика вроде лазерных разгонников, солнечных парусов и фотонных звездолетов… И лишь потом, когда человечество освоилось бы в своей системе, нам следовало придумать джамп.

Но разве виноваты те молодые ученые МГУ, что на копейки, выделяемые нищим государством, они соорудили модель джампера? Сейчас хорошим тоном считается издеваться над «русскими приоритетами». Но ведь джампер придумали в России! Да, потом вся команда ученых эмигрировала в Штаты. Их купили, просто и незатейливо. Америка привыкла покупать то, что не способна создать сама. И первым кораблем с джампером был американский «Энтерпрайз». И все-таки в моей стране опередили время – на десятки, может быть – на сотни лет.

Невозможно, немыслимо. Кроманьонцы научились делать «роллс-ройсы» и охотятся из них на мамонтов.

Если бы в мире была хоть какая-то справедливость! Если бы Конклав был похож на Лиги Свободных Звезд, Галактические Альянсы, Великое Кольцо – на любое из щедро придуманных писателями космических сообществ. Мы подарили бы Чужим джамп – немыслимой щедрости подарок… И получили бы гравитационные двигатели, контроль климата, универсальные вакцины, биокомпьютеры…

Но справедливости нет. Сжимая копье с каменным наконечником, мы высовываемся из окон лимузина, зорко всматриваемся в улепетывающего мамонта – и гордимся собой.

А что нам еще остается?

Автобус остановился метрах в пятидесяти от стартовых ферм. Заглушил двигатель. Я вздохнул, поднимаясь, подхватил свой «дипломат». Данилов подмигнул мне и пошел к выходу.

– Ребята, быстрее! – Старший в команде, доставлявшей нас к старту, был явно новичком. Близость к дымящейся, накачанной жидкими кислородом и водородом ракете его нервировала. Да, наверное, это страшно. Когда год назад на старте взорвался «Георгий Победоносец», выжгло все на два километра окрест.

Страх перед техникой проходит лишь тогда, когда начинаешь повелевать ею. Когда под руками – пульт управления и каждый градус в соплах, каждая атмосфера в трубопроводах отражаются на экранах. Мы, люди, странные. Мы создаем устройства, которые не способны понять. Кстати, это признак Сильной расы…

В автобусе было человек пятнадцать. Кто-то официально – например, врачи, охранники и техники, – а кто-то просто решил прокатиться по космодрому. Но все считали своим долгом хлопнуть нас с Даниловым по спине. Пожелать удачи.

Уже когда мы стояли на закопченном, растрескавшемся бетоне, старший отправляющей команды вручил Данилову ключ управления. Полковник молча принял гнутую металлическую пластину, расписался в журнале, принимая командование над кораблем.

– Удачи вам, – сказал старший.

– Спасибо. – Данилов задрал голову, оглядывая ракету. – Ну, Петя?

– Идем.

Несколько человек проводили нас до лифта. Мы вошли в просторную решетчатую кабину, закрыли дверь. Старший отправляющих торжественно нажал на кнопку.

Лифт пошел вверх.

Почему-то я предполагал, что дед с Машей будут ждать нас в лифте. Но раз их нет, значит, они уже в челноке?

– Нервничаешь? – спросил Данилов.

– А ты?

– Конечно.

Я машинально оперся о стальную решетку лифта и сразу же торопливо убрал руку. От титанового тела «Энергии» шел холод. Пробирал до костей, примораживал кожу к металлу. Я к такому не привык, старина «Протон», который выводит в космос «Спираль», до сих пор летает на азотном тетраоксиде и несимметричном диметилгидразине. Отрава, конечно, редкостная…

– Если Карел врет… – сказал я.

– Зачем?

– Откуда нам знать Чужих?

– Выгода – это основной стимул разумной жизни, – сухо сказал Данилов. Поежился, застегнул куртку. Лифт прополз только полпути, а космодром уже был как на ладони. Поскрипывал металл ферм, хрустели, осыпаясь с боков «Энергии», ледышки. – Счетчику невыгодно врать.

– А я-то полагал, что основным стимулом для разума является любовь, – ответил я. – К людям, к дому, к знаниям. К чему угодно.

– Это одно и то же, Петя. Нашим бедным усталым мозгам выгодно верить, что мы любим и любимы. Мать любит сына, родина любит гражданина, подруга любит тебя. А на самом деле… – Данилов плюнул сквозь решетку, усмехнулся, – это либо инстинкты, либо расчет. Обычно – смесь того и другого. Мы ведь понимаем на самом деле, что наша ценность определяется лишь способностью работать. Приносить пользу окружающим, обществу. И то, что вечно так продолжаться не может, тоже понимаем. Вот и страхуемся… любовью. От старости, от болезней, от тоски… Если бы Карел распинался в любви к человечеству, я бы взял его за шкирку и лично отнес в СКОБу. Но ему до нас нет дела. Просто стало выгодно счетчикам и людям на время объединиться.

– Циник ты, Саша.

– Не слышу в твоем голосе осуждения.

Данилов покосился вверх, потом вздохнул и начал расстегивать брюки.

– Не думай, что я спятил, – сообщил он. – У каждого свой бзик на приметы…

– Помочиться на ракету-носитель – хорошая примета?

– Для меня – да.

– Смотри простынешь, – сдерживая смех, сказал я.

– Что смешного? – мрачно спросил Данилов, застегиваясь.

– Да нет, ничего… просто знали бы пилоты, в чем причина твоей удачливости.

– Владимирский, например, кидает с лифта пятикопеечные монетки, – сказал Данилов. – А Киселев, когда летал, закапывал перед стартом в нос нафтизин. У тебя самого, что, нет примет?

Я подумал секунду, потом признался:

– Есть. Талисман. Это ведь тоже примета. Извини, Саша, я зря смеялся.

Лифт с грохотом остановился. Данилов повернул защелку, и мы вышли на верхнюю площадку стартовой фермы.

Здесь нас и ждали.

Андрей Валентинович и Маша лежали на железном полу, явно перестраховываясь, чтобы их не увидели с поля. У Маши в руках, конечно же, было оружие. На этот раз не парализатор, а что-то очень внушительное, с толстым стволом и цилиндрическим прикладом. Рядом стояли сумки.

Тоже мне партизаны.

– Простудитесь, Андрей Валентинович, – озабоченно сказал Данилов. Подошел к люку, ведущему в шлюз «Волхва», торопливо повернул утопленный в корпус штурвальчик. – Зашли бы, здесь же нет замков!

– Мало ли что, – вставая на четвереньки, сказала Маша. – Включился бы какой-то датчик…

Данилов первым нырнул в люк, я помог Маше и пригибающемуся Хрумову забраться внутрь, подал сумки. Бросил последний взгляд на космодром.

Странно. Ожидал угрызений совести или наоборот – уверенности в своей правоте.

А в душе – ничего. Пустота.