– Ты прав, – прошептал Карел. – Прав, прав, прав… в этой абсолютно гипотетической ситуации. Да… Но есть еще одна ценность человеческой расы, которую ты не берешь в расчет. Она, кстати, снижает ценность другой расы…

– Стоп, – сказал дед. – Стоп.

Рептилоид вытянул голову.

– Молчи. Я… кажется, я понял.

Мы непроизвольно переглянулись с Машей. Наверное, каждому из нас хотелось знать, единственный ли он тупица в компании двух гениев.

– Думаю, дальнейшие обсуждения надо вести… не здесь… – Дед медленно поднялся. Подошел к Карелу и замер – его лицо было в нескольких сантиметрах от морды рептилоида. – Ты уверен?

– Да, – тихо сказал счетчик.

– Что ты предлагаешь?

– Твой организм способен выдержать космический полет?

– Мне семьдесят два года… – прошептал дед. – Я долго ждал…

– Срок определялся не нами. Когда он наступил, мы начали акцию. Мы очень спешили, Андрей Валентинович. У нас есть лишь двадцать пять – сорок земных дней. По истечении этого времени Сильные получат информацию… и ваша раса будет уничтожена. Немедленно. Невзирая ни на что.

– Петр! – Дед повернулся ко мне. – Хватить пить! Говори – я способен перенести джамп?

Я поперхнулся вином.

– Дед!

– Говори!

– Не знаю… тут не джамп главное. При старте перегрузка достигает трех «же»…

– Я сдохну?

Мне очень хотелось сказать, что это безумие. Но я привык быть честным с дедом.

– Нет, наверное – нет. Но тебя никто не выпустит с Земли!

– Нам в любом случае придется украсть челнок, – сказал дед.

Карел кивнул.

Я лишь руками развел. Если вопрос ставится так, то все претензии к здоровью отпадают.

Челнок просто невозможно украсть! Это ведь не самолет даже! На каждом старте заняты сотни людей! Охрана стартовых позиций – то немногое, что стало лишь строже с гагаринских времен!

– Понимаю, – сказал дед. – Понимаю. И все же нам придется украсть челнок. И что-нибудь получше твоей «Спирали». Ты, кажется, говорил, что Данилов приглашает тебя в свой экипаж?

На ночь счетчик разместился в моей комнате. Не знаю, то ли дед настолько уверился в дружественности Карела, то ли это входило в его планы.

Меня перспектива ночевать рядом с Чужим в общем-то не пугала. В конце концов, мы были вместе в крошечной кабине челнока. Вместе проходили джамп, который был наслаждением для меня и пыткой – для рептилоида.

Может, это и смешно. Но такое совместное путешествие хорошо снимает фобии.

– Ты будешь спать? – поинтересовался я, укладываясь. Счетчик свернулся клубком в кресле, словно пес.

– Я отключу внешнее сознание, – сообщил счетчик. – Понижу его функции до сторожевого минимума.

– Удобно. – Я не удержался от иронии: – Хотел бы я иметь такую возможность. Чтобы не забыть чего-нибудь во сне… случайно.

Счетчик возился, устраиваясь поудобнее.

– Зачем ты стер мою память после посадки? – прямо спросил я.

– Не стер. Временно заблокировал, – выдержав короткую паузу, произнес счетчик.

– А стереть можешь?

– Да.

– Тебе могло бы найтись применение на Земле, – заметил я. – Например, в лечении преступников. Стереть из их сознания все асоциальные наклонности.

– Это насилие над личностью.

– А террорист, подкладывающий бомбу в универмаг, – вспомнил я прошлогодний взрыв в Ставрополе, – не осуществляет насилия?

– Вряд ли люди согласятся, чтобы представитель чужой цивилизации перекраивал психику… пусть даже психику убийц. Люди предпочтут старые, проверенные методы. Тюрьму и смертную казнь.

Пожалуй, он был прав. Я вздохнул.

– Когда-нибудь, если наш план осуществится, – мягко сказал счетчик, – наши расы смогут больше понять друг друга… и принимать помощь без предубеждения. Внешняя деятельность никогда не станет для нас главной, Петр. Но мы существуем в материальном мире, и времена не двинутся вспять. Когда-то мы дремали в гнездах – и познавали мир. Когда информация планеты была исчерпана, мы вышли в космос. Возможно, это было ошибкой… мы встретили даэнло, и Конклав обязал нас сотрудничать с иными расами.

– Вы жалеете о том, что не остались на своей планете? – поразился я.

– Немного.

– Но невозможно овладевать новыми знаниями, не расширяясь в пространстве! Если для вас познание мира – основная жизненная цель, то вы обязаны были выйти в космос!

– Не обязательно, Петр. Каждый атом несет в себе информацию о всей Вселенной. Нейтрино, скользнувшее сквозь планету, оставляет больше сведений, чем тысяча кораблей, исследующих космос. Мы могли пойти этим путем, но он долог… слишком долог. Был риск, что наша звезда погаснет раньше, чем мы постигнем мир. Мы решили подстраховаться…

Счетчик совсем по-человечески вздохнул.

Странный он. Порой так похож на человека в шкуре рептилии, но ведь это лишь иллюзия.

– Ладно, Карел. Спи… или как ты это называешь.

Счетчик посмотрел на меня, когда я потянулся к бра.

– Ты поможешь нам украсть челнок?

– Карел, это невозможно.

– Нет ничего невозможного в мире, Петр.

– Тогда не знаю, – честно сказал я. – Это преступление. И дело даже не в том, что челнок стоит миллионы долларов. Похищение челнока невозможно без насилия.

Счетчик молчал.

– Ты ведь тоже подчеркиваешь свое миролюбие, – сказал я. – Мне это очень нравится. Тогда пойми, я не хочу угрожать оружием своим друзьям. Тем, кто выводил меня в космос, тем, кто помогал вернуться домой. А если придется стрелять…

Счетчик ждал.

– Я просто не смогу, Карел.

– Убийство – неприемлемый путь для тебя?

– Убийство невиновных – да.

– Тогда спи, – сказал счетчик. – Утро вечера мудренее. Так?

– Поклянись, что ты не будешь влиять на мою психику, – потребовал я. Может быть, дед хотел именно этого? После долгого и безрезультатного спора, ни в чем меня не убедив, решил доверить процесс «убеждения» Чужому?

Какая гадость лезет в голову!

– Почему ты думаешь, что меня будет сдерживать обещание? – спросил счетчик.

– Не знаю. Но я почувствую, если моя психика изменится. Скорее всего почувствую. Вряд ли ты сумеешь повлиять на меня незаметно. А если я только заподозрю, что ты вмешивался в мой разум… я выдам тебя властям. Оповещу Роскосмос и СКОБу.

– Клянусь, что никогда не буду влиять на твой разум без твоего предварительного разрешения, – сказал счетчик.

Я обдумал формулировку его обещания и кивнул:

– Спокойной ночи.

Щелкнув выключателем, вытянулся на кровати. Счетчик лежал в кресле так тихо, словно его вообще не было в комнате. Но, покосившись в его сторону, я увидел два тускло светящихся глаза. Именно светящихся, а не отблескивающих, как у кошки.

– Твои глаза светятся, – сообщил я.

– Извини, – откликнулся счетчик. – Я слишком напряжен. Так лучше?

Наверное, он опустил веки – огоньки погасли.

– Да, так лучше, – сказал я. – Спасибо.

Может быть, от напряжения, а может быть, от выпитого вечером вина, но я проснулся в полчетвертого. Полежал, пытаясь уловить дыхание счетчика.

Но в комнате царила полная тишина. Словно и дыхание рептилоид лишь имитировал. Мерцали цифры на часах, за окном шумели деревья. Дождя не было… и то хорошо.

Через десять минут, поняв, что не усну, я нашарил на тумбочке пульт и включил телевизор. В бледном свете экрана убедился, что счетчик на месте, и стал проглядывать каналы.

По Национальному телевидению Дарья Нарьялова вела передачу о жизни и культуре Чужих. Для обывателя это, наверное, было интересно. Я-то видел, что передача скроена из лоскутков – любительские съемки туристов и пилотов, пропагандистские ролики Чужих, кусочки перехваченных передач хиксоидов – одной из немногих рас, имеющих аналог земного телевидения. Щелк… Первый канал крутил «мыльную оперу» для взрослых. Секунду я разглядывал откровенную постельную сцену, потом переключился. Щелк… Российское телевидение повторяло программу «Книголюбец» – процессор телевизора считал закодированную информацию и оповестил меня, что до конца программы осталось семь минут, а повтор ее будет завтра в полдень. Я остался на канале, разглядывая простенькую инсценировку – на голой сцене женщина в пышном платье, сложив руки на груди, говорила в пространство:

– Как я ненавижу твое имя! Смени его, и я стану твоей! Неужели я значу для тебя меньше, чем это пустое, ненавистное слово!

Откуда-то сбоку появился лысеющий мужчина, тоже в одежде старинного фасона, со шпагой на боку. Он протянул к женщине руки и воскликнул:

– Я тебя за язык не тянул! Дай мне свою любовь – и я сменю имя!

У меня появилось идиотское ощущение, что происходящее на экране смутно знакомо… Тем временем мужчина и женщина обнялись, экран потемнел, появилась красочная обложка книги. Окровавленный юноша с кинжалом в груди лежал у гроба, из которого приподнималась бледная, похожая на вампира, девушка.

– В серии «Классический женский роман», – сказал мягкий голос за кадром, – мы представляем роман Вильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Наконец-то в адекватном, современном переводе! Теперь и вы можете прочитать то, что является признанным шедевром, окунуться в кипение страстей, пиршество чувств, красоты пейзажей и лабиринты интриг! И не бойтесь печального конца – специально для этого издания талантливый литературовед Виктор Буздуган написал продолжение – «Джульетта Монтекки», достойное…

Мне то ли смеяться хотелось, то ли плакать. Нет, наверное, все же смеяться – я уткнулся в подушку, давя хохот. Отсмеявшись, переключился на питерский канал – там шел старинный фантастический фильм «Чужой». Довольно-таки смело, надо признать. Телевизионщиков могут и привлечь за разжигание ксенофобии… Я вывел на экран информацию, сопровождающую показ фильма: оказалось, что по программе он был заявлен очень скромно – «старое кино», без названия, а после фильма выступит известный писатель и критик Андрей Николаев. Наверное, будет разоблачать узость взглядов режиссера.

По московскому круглосуточному обсуждали новое постановление Полянкина, который ввел крупные субсидии для переезжающих жить и работать в Москву. Обозреватели сходились на том, что эффекта это не даст – граждане будут получать денежки и уезжать. Ну кто же, находясь в здравом уме, променяет Нижний Новгород, Владивосток или Питер на грязную, шумную и бестолковую бывшую столицу?

Последним из работающих ночью каналов был «Шестой». Но и там ничего хорошего не оказалось – передавали «Телемагазин». Я натолкнулся как раз на рекламу Чудесного Штопора с электрическим приводом, позволяющего открывать до двадцати бутылок вина в минуту.

И вот тут я не выдержал и загоготал в полный голос. На экране симпатичная девушка мучилась с обычным штопором, потом пришел лощеный мужчина, выкинул обыкновенный штопор в окно и достал электрический… А я хохотал как ненормальный, сидя на кровати и тщетно зажимая рот руками.

Счетчик вскинулся в кресле. Глаза его засверкали.

– Из… извини… – простонал я.

– До двадцати бутылок в минуту! – донеслось из телевизора, и я вновь забился в истерике.

– Я не влиял на тебя! – воскликнул рептилоид.

Мне удалось лишь кивнуть, на разговор сил не было. Да при чем тут влияние Чужого? У каждого из нас дома есть свой агрегат по промывке мозгов – телевизор.

– Сорок девять долларов девяносто девять центов, или же восемьдесят девять рублей, или три космобакса! Звоните сейчас, и за ту же цену вы получите еще и набор пробок для испытания Чудесного Штопора!

Отсмеявшись, я убрал звук и пояснил смущенному счетчику:

– Извини. Мне не спалось. Я включил телевизор… развеселился.

– Телевизор? – Со сна счетчик казался более тупым, чем обычно.

– Не видишь, что ли?

Рептилоид повернул голову к экрану, потом кивнул:

– Свет… Я не могу воспринимать визуальный ряд вашего телевидения.

– Почему?

– Слишком медленная развертка, крупные сегменты, из которых формируется изображение… и очень большое количество помех. Крайне трудно обработать такую информацию.

На мой взгляд, телевизор показывал идеально.

– Но ты же видел изображение на дисплее там, в челноке!

– Не видел. Снимал данные по пути к экрану. Это гораздо удобнее. – Счетчик вновь свернулся клубком. – Продолжай свой отдых, я перестану воспринимать звук как внешний раздражитель.

Через мгновение он снова спал. Точнее, не спал, а занимался познанием… Удобная у них физиология. Я опустил ноги с кровати, прислонился к стене, вздохнул. Мне спать не хотелось совершенно.

Возможно ли украсть челнок?

В буквальном смысле – нет. Подготовка к старту заканчивается лишь за час до запуска. И потом требуется труд сотен людей, чтобы корабль стартовал.

А возможно ли подменить экипаж? «Бураны» в транспортных рейсах летают с тремя членами экипажа – командир, он же первый пилот, второй пилот и джамп-навигатор. Допустим, Данилов и впрямь берет меня в экипаж… вторым пилотом, вероятно. На каком этапе контроль над экипажем минимален? В автобусе, по дороге на старт, народу много. Разве что у стартового стола, перед загрузкой в лифт. Но как провести туда деда и счетчика? А что делать с Даниловым и джамп-навигатором? Оставлять их у стартовой позиции – это убийство. Когда «Энергия» выпихивает «Буран» на орбиту – старт заливают реки огня. Отпустить – поднимут тревогу…

И не удивятся ли в ЦУПе тому, что все переговоры ведет второй пилот? А как подделать телеметрию – если нацепить датчики на деда, то врачи немедленно отменят старт. Это там, у Чужих, доктора давно махнули рукой на состояние экипажа… трезвый – и ладно…

Сотни проблем.

Стоп! Что со мной?

Я ведь обдумываю, как похитить звездолет!

Подавив первый импульс – кинуться к счетчику, – я попытался привести мысли в порядок. Неужели он все-таки пытался воздействовать на меня?

Кажется, нет.

Мое отношение к задуманному дедом и рептилоидом плану не изменилось. Не хотел я этого… по крайней мере так вот, не получив никаких четких объяснений. И прорываться к челноку с боем, с автоматом наперевес и дедом на закорках – не собирался!

Просто злость накатила. После гениального перевода «Ромео и Джульетты» на молодежную феню, после рекламы электрического штопора, после трусливого, ночного показа старого кинофильма, рисующего Чужих не в лучшем свете.

Ведь будет становиться все хуже и хуже. Мы деградируем. Стремительно, бесповоротно. Превращаемся в расу идиотов.

Дверь скрипнула.

– Петя?

Дед опасливо заглянул в комнату:

– Все в порядке?

Я быстро встал, на цыпочках подошел к двери, выскользнул в коридор. Там было темно, лишь у лестницы на второй этаж тускло тлела лампочка. Кажется, в детстве я боялся темноты… уж не знаю почему. Дед пообещал, что у моей двери всегда будет гореть свет, и выполнил обещание. Не ночник над кроватью – дед никогда не потакал моим страхам, а свет за дверью. Но мне этого вполне хватило. Ведь у этой лампочки даже нет выключателя. Она всегда горела… и когда я спал в своей постели, и когда занимал койку в училище, и когда устраивался в отеле под светом чужой звезды…

– Все нормально, Петя? – тревожно повторил дед.

В старой пижаме и шлепанцах он не выглядел идеологом человеческого шовинизма, хитрым демагогом и безжалостным оппонентом правительств. Обрюзгший старик, которому давно положено доживать свой век у телевизора со стаканом кефира…

– Ты… ты боишься за меня? – сообразил я. – Боишься, что счетчик попытается воздействовать?..

Дед отвел глаза.

– Я просто смотрел телевизор.

– И что нового?

Я пожал плечами:

– В продажу поступил электрический штопор. Открывает двадцать бутылок в минуту.

Дед послушно улыбнулся. Так улыбаются ребенку, взахлеб пересказывающему свой первый анекдот. Да и у меня уже смеха не оставалось.

– Мы в какую-то пропасть валимся, дед, – сказал я, прислоняясь к косяку. – Отупение. Причем… радостное такое.

– Радостное отупение – это хорошо сказано. – Дед кивнул.

– Нет, я не думаю, что счетчик на меня влиял… наверное, просто ночь. Я начал обдумывать, как спереть челнок!

Дед терпеливо ждал.

– Ночью… оживает злость, дед. Я привык спать ночами. А днем – читать хорошие книги или смотреть хорошие фильмы. Не оставалось времени подумать о чем-то плохом. Может быть, я зря сплю ночами?

– Ты посмотрел пару каналов и увидел пару тупых передач, – сказал дед. – И решил, что стоит ли соблюдать правила игры, установленные таким человечеством?

– Да, наверное. Только каналов было пять.

– Петя, ты не совсем прав. Радостное отупение – это нормальное состояние человечества. Оно лишь принимает разные формы. Когда происходит столкновение культур, потеря глобальных ценностей – вот как сейчас, – оно становится рельефнее, ярче. Но всегда и во все времена состояние радостного отупения устраивало большинство людей.

– Значит, причина была ошибочна. А вывод?

– Вправе ли мы нарушать законы? Не те, что вписаны в уголовный кодекс, а моральные законы, этические постулаты?

– Да. Только не мы – ты ведь для себя все давно решил. Вправе ли я?

Дед взял меня за руку – цепко и сильно.

– Петя, я воспитывал тебя человеком. Настоящим человеком. Мне часто казалось… и сейчас еще кажется… что это удалось.

– Спасибо…

Никогда дед не говорил мне такого. Наши отношения просто были, а что в них являлось воспитанием, что любовью, что амбициями великого демагога – я не знал. И не хотел знать.

– Ты правильный, Петя, – негромко продолжил дед. – Ты ведь сам не знаешь, насколько правильный. Когда ты был мальчишкой, это умиляло взрослых и отпугивало от тебя сверстников… когда ты стал взрослым, это стало отпугивать взрослых и привлекать детей.

Он тихонько засмеялся:

– Общаясь с тобой, люди начинают испытывать комплекс неполноценности.

– Что? – Я растерялся.

– Комплекс неполноценности, – повторил дед. – Ты абсолютно честен и этичен. Ты всегда ставишь общественные ценности над личными. Ты способен вести разговор на любую тему… от влияния эллинской культуры на развитие восточной философии и до технологии кустарной выплавки легированной стали…

– Нет, дед, погоди, легированную сталь кустарно не…

Дед тонко захихикал. Я потер лоб и замолчал.

– Ты вызываешь у окружающих спонтанную неприязнь. Настолько бессмысленную, что их поведение становится, наоборот, подчеркнуто дружелюбным. И в то же время это лишает тебя друзей. С идеальными людьми не дружат, им поклоняются. Но от этого я тебя сумел уберечь… хоть и было трудно.

У меня горели щеки. Это не просто неприятно, это гнусно!

– Я добивался одного, – сказал дед. – Чтобы в этот, наступивший миг… как я надеялся, что он наступит!.. ты был вправе принимать решения. Не боялся преступить черту общепринятой морали. Законы придумывают для того, чтобы их нарушать. Каждый шаг человечества в завтра был нарушением законов сегодняшних. И всегда находились те, кто смел нарушить законы. Те, кто преступал черту, обычно были негодяями. Я мечтал о другом. Чтобы ты мог решать – не оглядываясь на человечество. И был не худшим его представителем одновременно. Невозможная задача. Но я попытался ее решить.

– Дед, ты веришь в то, что говоришь? – прошептал я.

– Да.

– Уговариваешь меня принять собственную, личную этику? И при этом считаешь, что я останусь человеком?

– Да.

– Но ведь это не моя этика, дед, – тихо сказал я. – Это все – проекция твоих взглядов. Твои страхи, комплексы, мечты. Я твой инструмент, дед. Ты верил, что человечеству, чтобы достичь величия, потребуется такой, как я. И создал меня. Вырастил, как в колбе.

Дед кивнул:

– Ты прав. Но я задам лишь один вопрос. Ты веришь, что я прав? Веришь, что нынешнее состояние приведет Землю к гибели?

– Верю, – сказал я. – Верю.

– Тогда не бойся решать, Петя.

Я долго молчал, а дед ждал ответа. За стенами шумел ветер. Спали на своих дачах дряхлые писатели и резались в покер их энергичные дети. Набиралась сил перед новым трудовым днем бывшая столица. В Звездном ночная смена диспетчеров вела на посадку возвращающиеся корабли. Огромная страна гнала горючее и клепала ракеты-носители, жадно разглядывала иноземное барахло и отлавливала воробьев, так полюбившихся Чужим. Крошечная планета Земля плыла по орбите, а небо было вокруг – и люди смотрели в небо с азартом, надеждой и страхом.

И никому не было дела, что меня просят спасти человечество – и переступить при этом через себя.

– Дед, нам нужен «Буран». И меня вроде туда берут. Но я не знаю, как нейтрализовать остальных членов экипажа.

– Пошли, – сказал дед.

– Куда?

– Ко мне в комнату. Позвоним Данилову. Он должен был прилететь вечером.