Глава 2

1. d4…Kf6

Ферзь хорошо знал защиту Нимцовича, часто играл ее черными. Белыми предпочитал ленинградский вариант Спасского, с быстрым развитием и постоянным давлением на противника. Развитие и давление – залог успеха в шахматах. И в жизни.

2. c4…c6

3. Kc3…

Именно так играл гроссмейстер Спасский, а не конь f3.

…Cb4

4. Сg5…

Слабость ферзевого фланга обманчива. Если черные задумают начать здесь атаку – белым есть чем ответить.

…h6

Противник не дилетант, не ввязывается в драку без должной подготовки.

5. Ch4…c5

Ну, это предсказуемо, хотя многие предпочитают обмен на с3.

6. d5…b5

Ферзь ненадолго задумался. Укрепить центр пешкой на е4 или ответить остро разменом центральных пешек? «Пешка d5 бьет на е6», – сказал он в трубку и посмотрел на часы. Семь двадцать пять. В половине восьмого должен звонить Турок. Они начали игру с опозданием, шахматист из Новосибирска, директор номерного ящика^[4], позвонил только в семь двадцать три. Хотя договаривались на семь. Сказал, что долго не давали межгород^[5]. Ферзь предупредил, что ограничен во времени, и предложил сделать несколько первых ходов. Директор согласился.

Партию по телефону они запланировали давно, еще в июле, в ресторане гостиницы «Ялта Интурист». Играли на интерес. Сумма несерьезная, всего десять тысяч, но добавляет азарта. Ферзь усмехнулся: для кого-то и несерьезная, а для коллег по кафедре – зарплата за несколько лет.

7….fxe6

Ферзь снова бросил взгляд на часы: семь двадцать девять. Оставив ход за собой и согласовав день продолжения игры, повесил трубку.

Семь тридцать. В ожидании звонка Ферзь подошел к окну. Улица выглядела как обычно. Утренние сумерки, народ толпится на остановке, автобус опаздывает. Самые нетерпеливые вышли на проезжую часть, пытаются разглядеть маршрутный в потоке транспорта. Погода для начала октября теплая, дождя нет. В сквере напротив первые мамаши с колясками. Все спокойно, как будто ночью ничего не произошло. А ведь произошло. В два ноль пять хлопнуло и дом ощутимо тряхнуло.

Ферзь вернулся за стол, склонился над шахматной доской. Машинально сделал несколько ходов за белых и черных. Вернул фигуры в отложенную позицию. Семь часов тридцать девять минут. Почему Турок не звонит? Не может найти будку с работающим аппаратом? Вряд ли, он предусмотрительный, наверняка заранее проверил пару кабин. Часы отстают? Тоже не в характере помощника.

Семь сорок пять. Ферзь поднял трубку, проверил сигнал. Непрерывный гудок, линия свободна. Положил трубку на место, задумался. Что-то пошло не так?

Звонок раздался в семь пятьдесят три.

– Ферзь, это Турок.

Голос спокойный – впрочем, Турок даже в самых напряженных ситуациях умудрялся сохранять спокойствие. На смуглом восточном лице не проявлялись эмоции. Узкие темные глаза оставались бесстрастными. Эта способность не раз выручала Турка на ринге и ставила в тупик партнеров по картам.

– Слышу, говори.

Турок, в миру Туранов Демир, бывший боксер в первом тяжелом весе, был ближайшим помощником Ферзя. Псевдоним получил не от фамилии или национальности, как думали непосвященные. Псевдоним помощнику дал Ферзь. О своем происхождении Туранов ничего не знал. Воспитывался в детском доме, куда попал года в три. Где родители и почему оказался на улице, он не знал. Но имя и фамилию в приемнике-распределителе назвал уверенно. Возможно, и были у Демира турецкие корни, Ферзя это не особенно интересовало. А Турком помощник стал от туры, шахматной фигуры. Тура, она же ладья, – вторая по силе фигура. После ферзя, конечно.

– У нас проблема.

– Серьезная?

– Пока нет. Но надо принять меры.

– Жду через сорок минут.

Ферзь, он же Шандалов Алексей Васильевич, доцент кафедры математики, положил трубку. Телефон был зарегистрирован на соседку-пенсионерку, проживающую этажом ниже. Но как говорится, береженого Бог бережет. В Бога Ферзь не верил, однако не предназначенные чужим ушам разговоры предпочитал вести с глазу на глаз, на конспиративной квартире, приобретенной через жилищно-строительный кооператив на подставное лицо.

До квартиры десять минут неспешным шагом. Есть полчаса на чашку кофе и сигару. Ферзь подошел к буфету, отодвинул банку днепропетровского растворимого, что держал для нечастых гостей, достал натуральный бразильский в зернах. Второй профессор кафедры Свиридов, плебей и абсолютная бездарность, за такой кофе отдал бы половину месячной зарплаты. Да вот беда, купить бразильский можно только в московских валютных магазинах. Или, если очень повезет, в гастрономе на Чистых прудах. Так что пить Свиридову советский растворимый. Этот кретин зарубил докторскую диссертацию Ферзя на совете. Ферзь хотел поручить Турку переговорить с профессором где-нибудь в тихом месте. Но передумал: не стоит дразнить милицию по пустякам. В конце концов, это для Свиридова и ему подобных докторская степень – предел мечтаний.

Ферзь насыпал матовые коричневые зерна в турецкую кофемолку, проверил расстояние между жерновами: он любил тонкий помол, что называется, в пыль, покрутил ручку. Комната наполнилась бодрящим ароматом свежемолотого кофе. Джезва уже стояла на плите, вода достигла нужной температуры. Ферзь аккуратно пересыпал кофе в медный раструб и сосредоточился на самом ответственном моменте: не допустить закипания и разрушения кофейной пробки. В нужный момент, завершая священнодействие, перелил дымящийся напиток в керамическую чашку с толстыми стенками, не позволяющими кофе остывать слишком быстро. Поставив чашку на журнальный столик, вернулся к буфету. Выдвинул ящик, где вместе с гостевым запасом отечественных сигар, скрученных на табачной фабрике в городе Погаре^[6], хранились дефицитные кубинские в металлических тубах. Аккуратно отрезав кончик «Монтекристо» золотой гильотиной, раскурил от длинной кедровой спички. К аромату кофе добавился густой запах сигарного дыма. Удобно устроившись в кресле с высокой спинкой, поднес к губам чашку, сделал первый обжигающий глоток, посмаковал вкус, почувствовал, как внутри разливается приятное тепло. Говорят, что генсек портит кофе молоком. Впрочем, чего ожидать от сына помощника вальцовщика из Курской губернии?

Ферзь откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, сосредоточился, возвращаясь к телефонному разговору. В том, что Турок выполнил поручение, соблюдая все данные ему инструкции, Ферзь не сомневался. Но действовал помощник не один. А чем больше участников, тем больше вероятность ошибки. Да и вся операция была на грани авантюры. Благодаря случайному стечению обстоятельств появилась возможность, пожертвовав пешками и легкими фигурами, эффектно завершить партию. Но времени на подготовку не оставалось, требовались немедленные действия. И Ферзь рискнул. Настоящий мастер не тот, кто вызубрил дебютные варианты и комбинации, а тот, кто не боится импровизаций и экспромтов.

Сейчас, прокручивая в памяти события недавнего прошлого, Ферзь думал, что поступил правильно. Второй раз такой шанс не выпадет, а внутренний звонок тревоги, к которому он всегда прислушивался, упорно молчал. Значит, нет повода для беспокойства. Турок сказал: «У нас проблема». Любую проблему можно свести к элементарной шахматной задаче – белые начинают и выигрывают.

За четыре месяца до взрыва на станции Сортировочная.

Москва, площадь Дзержинского, инспекторское управление КГБ СССР

Начальник отдела по контролю за деятельностью милиции полковник Коновалов внимательно перечитывал рапорт майора Гнездилова. Что-то не давало ему наложить на бумагу привычную резолюцию «в архив». Казалось бы, дело закрыто, шубы известной певицы, любимицы генсека, найдены и возвращены хозяйке. Правда, заслуги милиции и комитета в этом нет. Все решила случайность. Так не первый раз и не последний. Случайность – немаловажный фактор в следственной работе.

Но сидела в рапорте майора некая заноза, тревожащая профессиональную интуицию полковника. А к своей интуиции Коновалов относился с уважением.

Полковник дошел до предпоследнего абзаца текста, написанного убористым, но хорошо читаемым почерком. Стоп! Вот оно: «…на изъятых шубах фабричного производства отсутствуют установленной формы ярлычки с ГОСТом, а также следы их удаления после приобретения». То есть не срезала певица ярлычки острыми ножничками. Изначально ярлычков не было. И где же куплены шубы? Ну конечно, в «Березке» на Горького за… Читая в первый раз, полковник пропустил стоимость как несущественную деталь. Однако теперь эта деталь вместе с отсутствием маркировки и фабричным происхождением шуб приобрела особое значение. Итак, что получается? На какой-то из меховых фабрик Союза шьют дефицитную левую продукцию, которую сбывают через «Березки», а возможно не только «Березки», за большие деньги. Это наносит серьезный ущерб советской экономике.

Полковник поднял трубку внутренней связи:

– Гнездилова ко мне, срочно!

Глава 3

Около четырех часов бесконечного дня пили чай у Сергеева в общежитии. Смена затянулась почти до часа. Трижды пришлось возвращаться на Сортировку, откуда вывезли восемь пострадавших. Смертей больше не было, но двое из восьми оказались тяжелые, в том числе девочка-подросток с обширными ожогами третьей степени.

После дежурства Оксана в институт не пошла, позвонила маме, успокоила, сказала, что побудет до вечера у Андрея. Сергеев тоже на работу не пошел: проверять карты вызовов и отвечать на вопросы коллег настроения не было. Он сбегал в ближайший гастроном, купил чекушку^[7] водки, две бутылки кефира, батон, пачку печенья и полкило сосисок. Колбасные изделия в гастрономе не появлялись уже больше месяца, а сегодня пожалуйста: «докторская», «любительская», «ливерная», молочные сосиски. И никто не кричит: «Граждане, колбасы не больше палки в одни руки!» Выбросили в связи с аварией, чтобы народ отвлечь, решил Андрей. Хотел взять «докторскую» про запас, но обнаружил, что в кошельке осталось только три рубля с мелочью, а до зарплаты почти неделя.

Они устроили настоящий пир, Оксана пила водку наравне с Андреем, поэтому бутылку опустошили быстро. После еды попытались вздремнуть, Оксана на кровати, Андрей на надувном матрасе. Но сон не шел, слишком велико было возбуждение. Через полтора часа поднялись разбитые, с головной болью, заварили покрепче чай, открыли пачку печенья.

Пришел расстроенный Коля Неодинокий, врач линейных бригад, бывший однокурсник, товарищ по стройотряду, надежный и преданный друг. В ночь взрыва он не дежурил, на аварию не попал и страдал по этому поводу. Заметив пустую водочную бутылку, еще больше огорчился: «Вот так всегда, все интересное мимо проходит, кто-то, рискуя жизнью, раненых спасает, кому-то слава, медали, ценные подарки, наркомовские сто грамм! А кто-то бабушкам в заднее место магнезию колет». «Ой, спасибо тебе, сынок, сейчас чай заварю, варенье у меня домашнее», – Коля забавно передразнил безымянную пациентку и потребовал подробностей о ночных подвигах. Но и здесь Неодинокого поджидало разочарование. Делиться впечатлениями Андрей с Оксаной не захотели.

Колины расспросы напомнили Сергееву про зеленую тетрадь, которую Оксана вынесла из рухнувшего здания. Тетрадь лежала в рабочем портфеле Сергеева, вместе с объяснительной доктора Широкого, опоздавшего на дежурство «по личным обстоятельствам», «Комсомольской правдой» с материалами пленума ЦК для политинформации и «Выстрелом в спину» Николая Леонова про сыщика Льва Гурова.

Содержимое стандартной тетради в сорок восемь листов оказалось странным. Страницы в клетку были аккуратно расчерчены на четыре колонки без оглавления. В первой колонке каллиграфическим почерком вписаны даты. Во второй – цифры с двумя знаками после запятой. Перед цифрами стоял плюс или минус. В третьей колонке каждой цифровой записи соответствовали имена, инициалы или адреса. В четвертой записей было немного, лишь несколько раз шли пояснения вроде «уточнить у Ф», «передать Т» или «списать». Обороты расчерченных страниц заполнены рядами пятизначных цифр – несколько абзацев или весь оборот целиком. В конце еще несколько листов сплошь с рядами цифр.

– Какая-то китайская грамота, – разочарованно вздохнул Николай. – Повесьте в рамку на стену, будет сувенир.

– Не скажи, друг мой, – возразил Андрей, сосредоточенно рассматривая записи. – Ручки разные, а почерк один и тот же. Думаю, это не просто сувенир.

– А что это, Андрюша? – Оксана наклонилась, заглядывая Андрею через плечо.

Каштановые волосы щекотали щеку; девушка приняла душ, от нее приятно пахло мылом и чистой кожей; в его плечо упиралась ее волнующая округлость. То ли водка еще не выветрилась, то ли адреналин после ночного стресса продолжал действовать, но загадочные записи вдруг отодвинулись на второй план.

– Старик, давай выкладывай, что ты про это думаешь.

– Про что? – переспросил Андрей.

– Ну, про это! – Николай нетерпеливо постучал по тетради.

– Ты «Черный маклер» «Знатоков»^[8] смотрел? – ответил Андрей вопросом на вопрос.

– Это какая серия? Когда показывали?

– Вышла в семьдесят первом.

– Ну ты даешь, старик! – искренне изумился Неодинокий. – Это когда было? Мы еще на первом курсе учились.

– В прошлом году повторяли по второй программе.

– Ладно, не томи. – Николай махнул рукой. – При чем здесь твой маклер?

– Во-первых, не мой, а Центрального телевидения СССР. Во-вторых, там нечто похожее было. – Андрей показал на тетрадь. – Черная бухгалтерия.

– То есть?

– То есть бухгалтерия преступной группы. Даты и цифры – это поступления денег или расходы. Адреса, имена, инициалы – кому и от кого. Четвертая колонка – видимо, примечания.

– А почему обязательно черная? Может, личные записи: кому сколько заплатил, от кого получил.

– Ты когда деньги получаешь?

– Пятого и двадцатого.

– А здесь, – Сергеев провел указательным пальцем по странице, – через день поступления. Первые два месяца одни минусы. Потом начались плюсы, чем дальше, тем чаще и больше. Нам с тобой столько за десять лет не заработать. Даже если Оксанину повышенную стипендию добавить.

– И что?

– А то, – Андрей посмотрел дату на первой странице, – что в феврале семьдесят седьмого кто-то организовал подпольное производство…

– Швейное, – вставила Оксана.

– Откуда ты знаешь? – удивился Неодинокий.

– Там станки были швейные. Я такие видела, нас в школе на уроке труда на швейную фабрику водили.

– В феврале семьдесят седьмого кто-то организовал подпольное швейное производство, – закончил мысль Андрей. – Первые месяцы были расходы: закупалось оборудование и материалы. Потом начали продавать продукцию, появились доходы, и немалые. На вышку^[9] тянут.

– А почему ты думаешь, что это подпольное производство? – спросил Неодинокий.

– Коля, я родился в этом городе. Все промышленные предприятия могу перечислить. В основном у нас металлурги и машиностроители. Легкой промышленности немного. Швейных фабрик две, ни одна не расположена на Сортировке.

– А может, это кооператив, – не сдавался Неодинокий. – Есть же у нас кооперативы?

– Два тебе за политграмотность. Производственные кооперативы ликвидировали в шестидесятом году, есть специальное постановление ЦК. Это цеховики^[10], Коля.

– Цеховики, – задумчиво повторил Неодинокий. – Возможно. Я где-то читал, или у «Знатоков» была серия. Там неучтенную обувь делали, кстати, хорошую, не хуже югославской. Не помню, как серия называется.

– Не было у «Знатоков» такой серии, – возразил Андрей, продолжая сосредоточенно изучать записи. – Но это сейчас не важно.

– А что важно?

– Вот это.

Сергеев перевернул одну из расчерченных страниц, показал на ряд пятизначных чисел на обратной стороне.

– Ну, цифры, числа, – пожал широкими плечами Коля. – Что в них важного?

– Это не просто цифры-числа. Это шифр. И еще…

Андрей замолчал, откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Некоторое время Николай с удивлением посматривал на друга. Потом не выдержал:

– Ну говори же, что еще?

Андрей открыл глаза, повернулся к Оксане:

– Тебе на том вызове ничего странным не показалось?

– Нет, – растерялась девушка. – Там страшно было, я старалась не смотреть по сторонам.

– Понятно.

Сергеев взглянул на Николая.

– Коля, что такое взрывная волна?

– А то ты не знаешь! Это когда воздух в месте взрыва сжимается, потом стремительно расширяется.

– И сносит все на своем пути, – подхватил Андрей. – А направленность волны можно определить по разрушениям.

Андрей взял лист бумаги. Нарисовал в центре взрыв, как рисуют дети на картинках про войну. Вокруг взрыва нарисовал концентрические круги и стрелками обозначил направление волны. Одна из стрелок уперлась в прямоугольник, обозначающий строение.

– Смотрите, волна расходится от центра, ударяет в стену, – Андрей постучал карандашом по прямоугольнику, – стена валится в каком направлении?

– Ясен пень. – Коля показал направление, в каком валится воображаемая стена. – И что?

– А то, что стены здания, где мы подобрали тетрадку, не свалились в этом направлении. Они вообще бы не свалились от взрывной волны. Невысокое кирпичное здание должно было устоять. А оно рухнуло!

– Почему тогда?

– Да потому, что было изнутри взорвано!

– Ой. – Оксана смотрела на друзей широко раскрытыми испуганными глазами. – Я вспомнила: там все было выворочено и вокруг раскидано!

– Вот, – подтвердил Сергеев. – Мне это сразу странным показалось.

– Так ты, – оживился Неодинокий, – думаешь, что здание специально взорвали?

Андрей отрицательно покачал головой.

– Не думаю – зачем кому-то убивать курочку, несущую золотые яйца? Скорее всего, в здании взрывчатое вещество хранилось, и оно от взрыва на станции детонировало.

– И что нам с этим теперь делать?

– Расшифруем записи, поймем, что произошло, тогда будем решать, что делать.

Коля недоверчиво уставился на друга:

– Старик, только не говори, что ты еще и шифры разгадываешь.

– Не разгадываю, но методику знаю. Ты «Пляшущие человечки» читал?

– Шерлока Холмса? Читал, конечно, так это же выдумка.

– Безусловно, это фантазии сэра Артура Игнейшуса Конан Дойля. Но принципы расшифровки вполне логично изложены. Текста здесь много, это облегчает задачу.

Было видно, что Андрею не терпится быстрее приступить к разгадке шифра.

– Ребята, – послышался робкий голос Оксаны, – давайте мы эту тетрадку в милицию отнесем.

– Ага, побежали, – фыркнул Николай. – Так нас в милиции и ждут с какой-то тетрадкой.

– Оксана, Николай прав, – поддержал друга Андрей. – Никто с нами в милиции серьезно разговаривать не будет. В милицию надо с фактами идти. А у нас пока только предположения. Вот записи расшифруем, тогда и пойдем. Может быть.

За три месяца до взрыва на станции Сортировочная.

Москва, площадь Дзержинского, кабинет председателя КГБ СССР

Андропов внимательно посмотрел на собеседника, встал, подошел к окну. По старой привычке посчитал голубей на памятнике основателю ЧК. Повернувшись, спросил, жестом пресекая попытку собеседника подняться:

– Вы уверены в выводах? Ошибки быть не может?

Вопрос был скорее риторический. Начальник инспекторского управления, одного из самых закрытых подразделений могущественного ведомства, генерал Кабанов был не из тех, кто торопится донести до руководства непроверенные сведения. Подчиненный лично председателю комитета, он входил в очень ограниченное число доверенных лиц. Андропов знал, что на выводы генерала можно целиком положиться. Все же задал вопрос – слишком высоки были ставки.

Понимая состояние председателя, Кабанов ответил не сразу. Мысленно еще раз прокрутил в голове материалы дела, поправил лежащую перед ним папку, зачем-то достал из внутреннего кармана авторучку, повертел в руке и тут же убрал. Посмотрел в усталые глаза председателя за стеклами очков в толстой роговой оправе. Твердо произнес:

– Уверен, Юрий Владимирович, ошибки быть не может.

– Хорошо, Николай Иванович, вы свободны. Я должен подумать.