3. Стар и млад

Дело было солнечным и теплым утром 4 марта 1998 года в провинциальном городке N провинции Южная Чхунчхон. Одной моей знакомой кореянке потребовалось заменить набойки на туфлях. Она направилась к ближайшей сапожной мастерской, располагавшейся недалеко от железнодорожного переезда. Будка сапожника примерно такая же, как и в России, только чуть побольше по размерам, чтобы в ней можно было расстелить на полу подстилку и прилечь там в часы, когда нет посетителей и работы.

Действительно, когда женщина дошла до будки, оказалось, что на полу горой лежат несколько одеял. Женщина приоткрыла дверь, окликнула хозяина и, не получив никакого ответа, хотела было уйти, как вдруг одеяла зашевелились, и из них вылезла старая сморщенная бабка. Она поведала, что хозяин отлучился в туалет, и предложила оставить туфли на некоторое время. В будке сапожника были приготовлены шлепанцы и два старых пластиковых табурета с привязанными сверху старыми сплющенными подушками. Женщина оставила туфли и пошла к своему давнему знакомому, который работал неподалеку.

Прошло минут сорок. Женщина вернулась за туфлями и обнаружила, что сапожник – древний старик со сморщенными и дрожащими руками – все еще боролся с набойкой для первого каблука. Гвозди и молоток плохо слушались своего хозяина. Каждый второй гвоздь, вбивавшийся в каблук, сгибался пополам, и его приходилось вытаскивать отверткой и заколачивать новый. Резиновые набойки не сидели на своем месте и все время норовили соскочить с каблука.

Женщина робко спросила:

– Сколько возьмете за работу?

– Три тысячи вон.

– Три тысячи? – переспросила она, слегка повышая тон, удивленная дороговизной работы.

– Восемь! Восемь тысяч! – грубо отрезал раздраженный старик.

– Вы что? Не может быть! Какие восемь тысяч? За что? За пару резиновых набоек?

– Не нравится, забирай! Не знаешь, какое сейчас время. Везде так! Нет денег, нечего было сдавать в ремонт! – не унимался старик.

Расстроенная женщина, приехавшая в город N издалека, поспешила позвать на помощь мать, которая жила поблизости и хорошо знала жителей округи. Мать пришла, посмотрела на разъяренного сапожника, тихо отдала старухе семь тысяч и сказала своей дочери:

– Не надо поднимать шума из-за этого. Оставь…

Сапожник и его жена молча приняли деньги.

* * *

Прогуливаясь вечером по улицам небольшого по площади квартала Пхангё, что в пригороде Сеула, городе Соннам, обратил внимание на то, что практически все прохожие – это молодые люди и девушки (женщины), на вид в возрасте до 35 лет.

Обнаружив это, вспомнил научно-фантастический фильм с сюжетом о том, что в далеком будущем людям не разрешат стариться и их будут заставлять умирать молодыми.

Конечно же, ничего подобного в современном южнокорейском «городке» Пхангё образца 2018 года нет. Дело в том, то здесь располагается новая южнокорейская Технологическая долина (Techno Valley), где находятся штаб-квартиры главных южнокорейских софт-компаний, таких как «Хангыльгва кхомпхютхо» (Hangul and Computer), разработчика самой популярной программы ввода текста, и многих других. В подобных компаниях в подавляющем большинстве работают молодые люди, поэтому-то и на улицах Пхангё почти все прохожие, за редким-редким исключением, – это молодежь.

4. Экспедиция в уезд Чинчху 21–24 июня 1995 года

Все началось с телефонного звонка профессора факультета родной словесности университета Тангук доктора Хван Пхэгана (1929–2009). Я сидел на полу своей полуподвальной комнаты частного дома, где снимал комнату. Свет из узкого окошка под потолком, которое находилось чуть выше уровня земли, слабо освещал комнату, где кроме металлического стеллажа для книг да маленького круглого корейского столика, за которым можно было сидеть, лишь находясь на полу и скрестив ноги, ничего не было. Одежда висела на алюминиевой штанге, протянутой между стен. Дружеский голос профессора развеял пессимизм моего жилья, за которое приходилось платить $350 в месяц:

– Господин Курбанов, не хотите ли поехать с нашими студентами в небольшую фольклорную экспедицию? Четыре дня. Для нас это тоже большое событие. Студенты и профессора ездят не более одного раза в год. Конечно, условия жизни не такие удобные, как в Сеуле, но, думаю, для вас это будет уникальный опыт. Я и сам очень хочу поехать, да дела не позволяют. Так – как?

– Конечно, с большим удовольствием, – ответил я, с легкой иронией подумав насчет условий жизни и вспомнив, как мне приходится спотыкаться по ночам, выходя по нужде в туалет, расположенный на улице.

– Тогда договоримся так. Автобус из Сеула в город Чхонан, где находится второй кампус нашего университета, выезжает в восемь утра. Это будет наш университетский автобус. Встретимся с вами в семь сорок у станции метро «Каннам». Я вас провожу до автобуса и представлю профессорам.

– Большое спасибо. Для меня это действительно редкая возможность. Очень признателен вам. А сколько это будет стоить?

– Студенты вносят плату за участие в таких экспедициях, но для вас все будет бесплатно. Я договорился.

– Огромное спасибо! До свидания.

– До встречи.

День первый, 21 июня 1995 года.

Поднявшись в 5.20 утра и завершив все необходимые приготовления, к 7.40 я подъехал на станцию метро, где договорился встретиться с профессором Хван Пхэганом. Он меня ждал, очевидно придя заранее. Тепло поздоровались.

Он спросил по-русски:

– Как дела?

– Хорошо, – ответил я.

На этом наш русский диалог закончился. Но я искренне обрадовался этому приветствию, так как найти в Корее человека, не только знающего русский, но и активно следящего за нашей гуманитарной наукой, довольно сложно.

Профессор Хван проводил меня до университетского автобуса, ожидавшего пассажиров у перекрестка. Автобус был не очень нов, но с работающим кондиционером, обещавшим временный отдых от тридцатиградусной жары и невыносимой влажности. Профессор представил меня кому-то из коллег, разговор с которым у меня так и не заладился: уж слишком молодо я выгляжу для того, чтобы быть университетским преподавателем и доктором (так называют в Корее российских кандидатов наук). Потом профессор Хван долго стоял на жаре, не спадавшей и ранним утром, и ждал, пока автобус не отправился, помахав на прощание рукой.

Через час монотонной езды по скоростному шоссе показался Чхонанский кампус университета Тангук: городок из четырех-пятиэтажных зданий, облицованных красной кирпичной плиткой. Преподаватель, которому меня поручил профессор Хван, провел по этажам пустого в эти дни каникул здания факультета родной словесности. Цементные полы, крашеные стены, голые доски для объявлений.

Наконец дверь деканата открыли, и туда стали собираться студенты и ассистенты профессоров. Корейский ассистент – не тот, что российский. Как правило, это совсем молодой человек или девушка до 30 лет, занятый более технической, нежели преподавательской работой.

Итак, меня провели в деканат, представили присутствующим. Студенты угостили баночкой сока. Сок был принесен для всех находившихся в помещении. Вскоре пришел и профессор, молодой по корейским меркам, лет 37. С ним мне предстояло провести всю поездку. Его звали Юн Чжупхиль. Необычайно высокого для корейца роста, хорошего телосложения, в летних сафари, кроссовках, короткой рубашке в полоску и с уже немодной в Корее сумочкой на ремне. В руках он держал панаму с полями из джинсовки. Сначала профессор Юн повел меня представить начальнику экспедиции, декану факультета Ю Минъёну. Разговор с деканом получился очень коротким и совершенно формальным. Со мной он вел себя чуть свысока. И только имя моего поручителя, профессора Хван Пхэгана, спасало от отношения ко мне как к обыкновенному студенту.

Через некоторое время студенты и профессора разместились в два автобуса и отправились в дорогу. Тут же мне вручили план экспедиции – целую книгу объемом в 50 страниц, где были указаны не только цели и распорядок экспедиции, но и методы работы с местным населением. Был там и готовый опросник. Из этого же плана я узнал, что все участники будут разбиты на несколько звеньев, от 10 до 42 человек в каждом. Я был определен в звено к профессору Юну.

Сначала автобусы остановились в уездном центре, городе Чинчхон, недалеко от гостиницы «Ногвончжан», игравшей роль штаб-квартиры экспедиции. Настал полдень, и по плану полагалось обедать. Надо сказать, что обед – это вообще нечто святое для корейца. Не пообедать – целая катастрофа. Недаром одно из дневных приветствий по-корейски так и звучит: «А вы пообедали?»

Обед был в ресторане «Синчжон», недалеко от «штабной» гостиницы. Второй этаж невысокого здания. Длинная узкая комната-галерея с рядом раздвижных дверей вдоль коридора и сплошной линией окон напротив. При входе, естественно, снимаешь обувь и садишься на чуть приподнятый пол за низенький столик. Мне определили место около профессоров.

Очень хочется есть. Многочисленные закуски уже выставлены на столе. Палочки и ложки, можно сказать, сами прыгают в руки, готовые помочь тотчас насытить изголодавшийся живот. Но… сначала следуют речи, которые необходимо выслушать. Выступает начальник экспедиции, декан Ю. Среди общих и естественных для такого случая слов как-то по-особенному звучит услышанное:

– Наши девушки-студентки – основные участницы полевых фольклорных исследований, а роль юношей – охранять их.

Действительно, в § 16 «Плана экспедиции» так и сказано: старые люди более откровенны с девушками, нежели с юношами.

И далее профессор Ю продолжает:

– А когда наши девушки будут спать, кто в гостинице, а кто в деревенских домах, – они обязательно должны закрываться изнутри. И еще. Не нужно есть и пить ничего местного без предварительной термической обработки.

Честно говоря, для меня все это звучало более чем странно. Во-первых, Корея – страна, где бытовая преступность находится на очень низком уровне. Во-вторых, учитывая особое внимание корейцев к чистоте и достижениям мировой цивилизации, которые, как казалось, прочно привились на корейской земле, трудно предположить, что потребление местной пищи может быть хоть как-то опасно для здоровья.

Наконец приступили к обеду. Закончив его, дружно «выползли» на узенькую улочку перед рестораном в ожидании дальнейших распоряжений. Студенты 6-го звена, в которое я был определен, не проявляли ко мне традиционного любопытства – не подходили и ни о чем не спрашивали. И это было понятно. Ведь я относился к числу профессоров, а по отношению к ним следует соблюдать этикет, не приставать с разными вопросами, пока к тебе не обратятся.

Вскоре показался профессор Юн Чжупхиль; мы отправились на автостанцию, откуда на местном рейсовом автобусе, далеко уступающем сеульским по степени новизны модели и удобству, поехали в селение Токсан, центр одноименного округа, определенного объектом исследований для 6-го звена.

Надо сказать, что невозможно прийти просто так в первую попавшуюся деревню и ни с того ни с сего обратиться к местным жителям с просьбой рассказать что-нибудь о старине. Никто вас и слушать не станет. А если найдется такой, кто согласится все же вам помочь, многого он вам не расскажет. Вас должны представить из местного управления округом, то есть по меньшей мере позвонить старосте деревни или уважаемому человеку, рассказать о вашей экспедиции, университете и вообще официально поручиться за вашу порядочность. Тогда вы встретите и должный прием, и поддержку со стороны местного населения. Поэтому профессор Юн вместе с ассистентом и со мной прежде зашел в управление округа Токсан, располагавшееся в небольшом двухэтажном здании, окруженном невысокой стеной. Над крыльцом висел плакат: «Строим уезд Чинчхон, хороший для проживания». Справа от входа что-то вроде лозунга, призывающего жителей округа включиться в движение за улучшение жизни в округе, за «гордость провинции Северная Чхунчхон».

Само помещение местной управы разделено небольшой стойкой на две части: меньшая, с диванчиками и стульями вдоль окон, – для посетителей, и бóльшая – для служащих. На стойке – пластиковые таблички с указанием имен и должностей. У дальней стены – шкафы с бумагами, книгами. На стенах – образцы каллиграфии и традиционная живопись. И на всем – налет некоей провинциальности.

Переговорив с чиновником Отдела культуры и получив местные издания-путеводители по округу, профессор Юн договорился также и о том, чтобы нас подвезли до первой цели экспедиции, деревни Чунбан. Дали маленький грузовичок и легковую машину.

И вот мы в деревне. Перед въездом – небольшая площадь, образованная магазинчиком и заведением, о существовании которого я раньше никогда не подозревал и которое, признаюсь, весьма удивило меня. Небольшое одноэтажное здание, облицованное кирпичной плиткой. Узенькая веранда со старыми стульями, на которых сидят прожженные солнцем морщинистые старики в одеждах традиционного покроя. За верандой – кухня. Слева от кухни и позади нее комнаты. В главной, что слева, – огромный запыленный телевизор, пара столов, заваленных такими же пыльными журналами, остановившиеся настенные часы, несколько картин с традиционной живописью. Окна, непрозрачные, затянуты металлической сеткой от мошкары. В углу сложены подстилки. На полу – пепельницы, корейские шахматы и шашки, деревянные подголовники-«подушки». И называется все это – «Павильон для престарелых», нечто вроде клуба, где пожилые жители деревни могут собраться, побеседовать, поиграть в шашки, принять гостей с ночевкой. Кстати, ходят в такие «павильоны» в основном мужчины, в то время как пожилые женщины предпочитают собираться у кого-либо дома. Все бы ничего, и идея сама неплоха, но старость, собранная в одном месте, налет пыли, хотя полы в помещении чистые и кухня оборудована весьма современно, все же производят странное впечатление. Там студентам и предстояло ночевать.

Часов около четырех дня в «павильоне» собралось шесть человек стариков, кто в традиционной корейской одежде ханбок – широких розовых штанах и кофте с V-образным воротом, желтой жилетке, кто в недорогих европейских одеждах – в брюках, рубашке и куртке. Все разместились в углу большой комнаты, недалеко от входа. Студенты, семь человек, и профессор Юн сразу выставили перед стариками корейскую рисовую брагу макколли в пластиковых бутылках, печенье, сушеные кальмары. Какие песни и предания без бутылочки?

Однако старики не сразу начали петь. Прежде пошли разговоры о жизни: мол, вот в пятидесятые годы не было мужчин, доживавших до 60 лет, а теперь самому старшему – 83. Потом стали говорить о женитьбе: мол, какие симпатичные девушки (студентки) приехали в деревню, и неплохо было бы их поскорее отдать замуж, желательно за местных. А студенты все более настойчиво требовали народных песен. Худые, сморщенные, с лицами темно-шоколадного цвета старики беспрерывно курили и рассказывали об ушедших традициях деревни Чунбан:

– Был раньше в деревне священный холм и источник. И люди пили из него и брали воду, чтобы умыться. И еще собирали с каждого дома немного риса и совершали жертвоприношения духу холма. Но теперь деревня опустела, все молодые в городах. Никто жертвоприношений не совершает…

Я во время этого первого опроса, боясь нарушить атмосферу доверительности между студентами и стариками, ибо вид иностранца в глубинке к откровенности не располагает, уселся в дальнем конце комнаты под остановившимися настенными часами. Тем не менее я тоже потихоньку вытащил микрофончик и попытался записать речи стариков. Вдруг один из них встал, ни слова не говоря, подошел к часам и принялся заводить их, не обращая на меня никакого внимания, словно меня вообще не было здесь. Часы неприятно затикали над головой, создавая заметные помехи аудиозаписи. К счастью, они оказались сломанными и минут через 15–20, к моей величайшей радости, остановились.

Ближе к шести вечера профессор Юн сообщил мне, что сегодня мы заночуем в гостинице, и поэтому нам нужно поехать в уездный центр Чинчхон. Пройдя пару километров по узкой бетонированной дороге, вышли на автобусную остановку. На невысоком деревянном помосте, покрытом линолеумом (некий уличный аналог корейского традиционного пола, на котором сидят), или – проводя параллели с нашей культурой – скамейке для ожидания, сидели трое весьма подвыпивших корейцев, на вид лет 60. Профессор Юн спросил у них направление на город Чинчхон. Один из ожидавших, думая, что я американец, стал грубо приставать, спрашивая, кто я, откуда, сколько лет, а потом вдруг стал говорить, что воевал во Вьетнаме. Интонации его были не из приятных. Юн объяснил, что я русский, научный работник и преподаватель. На том ветеран и успокоился.